них не придумывал, что они с парнями первые. И что для обороны города его оружия
– как ложка к обеду. Короче, приходил бы ты сам, кум, сегодня, да посмотрел бы: ежели он тебе глянется, то к подходу Костеевой армии таких несколько штук понаделать бы можно было, и милого друга-то с оркестром встретить. А? Как ты?
-начало сноски-
1 – Государственный герб на спинке этого стула рассеянно вырезал перочинным ножиком вчера вечером сам Граненыч, пока размышлял о стратегическом.
2 – Граненыч не мог знать, что его изобретение через сто лет будет запрещено к применению специальным эдиктом международной конвенции как противоречащее идеям гуманизма осаждающей стороны.
-конец сноски-
– Приеду, – не раздумывая, пообещал Митроха. – Сейчас они у тебя чем занимаются?
– У себя в кузне ковыряются с железяками, наверное, чем же еще, – пожал плечами Гвоздев. – Поди, еще какой подвох костяному царю затевают. У них на это дело голова двадцать четыре часа в сутки хорошо работает, так пусть теперь лучше супостат от них пострадает, чем соседи.
– Ну, так давай прямо сейчас к ним и заявимся, пока светло, – отложил карты в долгий ящик и убрал его в шкаф руководитель обороны Лукоморска.
– А давай!.. – тюкнул кулаком по столу его кум.
– Эй, Сашка! – гаркнул удивительным для такой тщедушной фигуры басом Граненыч, вызывая лакея. – Дежурную карету прикажи подать к главному входу через пятнадцать минут – мы в город на испытания, и заодно как продвигаются земляные работы поглядим! Засветло обратно не ждите!..
Кузница зятя полковника Гвоздева располагалась на самой окраине Соловьевской
слободы, более известной среди лукоморцев как Соловьевка, что между Соколовкой и Воробьевкой. Испокон веков селились в ней мастера по железу, меди, олову и прочим не слишком благородным, но жизненно необходимым, как и ее обитатели, металлам и сплавам.
Семен Соловьев был потомственный кузнец в неизвестно каком колене, десятый и последний сын в семье. Если бы его предки бросили ковать и взяли на себя непосильный труд записать свою родословную, то Яриковичи, Синеусовичи и
Труворовичи – три самых древних боярских рода Лукоморья, ведущие счисление срока
своей службы государству от легендарных братьев-основателей Лукоморска – рядом с ними показались бы Иванами, не помнящими родства.
В детстве Сёмка со товарищи – с сыновьями таких же мастеровых, как его отец и
дядья, и по совместительству однофамильцами, как почти все жители Соловьевки – в свободное от учебы в кузне и воскресной школе время умудрялись творить соседям этакие каверзы, что их компанию иначе, как соловьи-разбойники, и не прозывали.
Попавший в зону особого внимания озорников люд каждый день, как на работу, ходил жаловаться к родителям верховода – здоровяка Сёмки. Тому, естественно, влетало, но обычно как влетало, так и вылетало, и через день все повторялось сызнова.
Когда Сёмке Соловьеву исполнилось, наконец, шестнадцать, и его энергия мощным нескончаемым потоком устремилась в другое русло1, вся слобода от счастья беспробудно пила неделю.
Теперь Семен был человеком солидным, женатым, со своей кузней, полной коллег и подмастерьев, но слободские нет-нет, да и припомнят полноценному члену общества его боевое прошлое.
Некоторые даже со смехом2.
Таков был изобретатель парового самострела высокой поражающей силы, на порог мастерской которого сейчас ступили его тесть Данила и князь Граненыч.
В полумраке кузницы, освещаемой лишь засыпающими углями в трех горнах да тройкой окон3, пятеро чумазых парней оторвались от работы и недовольно глянули на вошедших.
– Некогда нам сейчас, приходите завтра, – сердито бросил самый здоровый из них,
щурясь на яркий дневной свет и прикрывая глаза замотанной грязной тряпкой рукой.
– Это я, Семен, – отозвался полковник. – Привел кума Митрофана вашу оружию посмотреть.
– Правда?!.. – мгновенно расцвел говорящий и резко выпрямился, растирая
двухпудовым кулаком затекшую поясницу. – Проходите, Митрофан Гра… Гаврилыч, то есть, знакомьтесь: это мои товарищи Степка Соловьев, Петруха Соловьев, Серега Соловьев и Андрейка Соловьев, фамилии, глядите, не перепутайте. Данила Прохорыч вам нашу докуменцию уже показывал?
– Докуменцию показывал, – степенно кивнул Митроха. – Теперь вы свой самострел живьем покажите. Это от него дыра, кстати? – он кивнул в сторону зияющего отверстия на месте выбитого бревна в стене у двери.
-начало сноски-
1 – Один из бездетных дядьев отписал ему свою кузню, и теперь Сёмке была предоставлена полная возможность показать всем, что он способен не только механические трещотки в дымоходы соседям подвешивать, да заводных лягушек бабам в сметану бросать.
2 – В основном те, до которых не достали длинные руки малолетнего изобретателя-рецидивиста.
3 – Два пошире – в дальней стене на уровне человеческой груди и одно поуже – рядом с дверью, на уровне коленок.
-конец сноски-
– От него, сердешного, – гордо заулыбались кузнецы. – Это мы давление передавили, не рассчитали маленько. Вот умора была-то!..
– Не сомневаюсь, – ухмыльнулся Граненыч и, заложив руки за спину, неторопливо прошелся по Семеновой кузнице.
Между двух старых окон стоял неказистый, но ровный стол, над которым висела многоэтажная полка, забитая вперемежку берестяными грамотами и листами дешевой бумаги, исчерченные и исписанные корявым кузнецким почерком.
– А тут у тебя что за художества? – Граненыч с любопытством вытянул из кипы один
лист бересты и принялся разглядывать изображение телеги с одним колесом овальной формы.
– Это-то?.. – Семен заглянул через плечо гостя и протянул: – А-а… Это… Это тоже докуменция наша. До чего докумекали, то есть. Тут, к примеру, мы сочинили, как сделать телегу, которая в грязи бы не застревала.
– Это как? – непонимающе нахмурился Митроха.
– Надо на оба колеса такую дорожку надеть широкую, – пристроился с другого бока с пояснениями Петруха, – она вязнуть и перестанет. Ну, и колеса, ясен пень,
другой формы для нее нужны будут. Только мы еще такую не делали – не до того как-то.
– Хитро-о, – уважительно показал головой Граненыч и поднял с пола еще один лист
– уже бумажный. – Ну, а это что?
– Это… – подтянулись и остальные мастера, позабыв на время про самострел. – Это мы думали, как передвижную катапульту сделать, чтоб она по полю боя могла туда-сюда кататься и врага разить.
– И как?
– А вот глядите, Митрофан Гра…врилыч… Лошадь-тяжеловоз, или две, ставится сзади в особой упряжи и не тянет, а толкает катапульту на колесах, – ткнул черным от грязи пальцем, оставляя очередной отпечаток на и без того чумазом листке Степка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
