Где же ее взять? Фарца тоже не восполняет потребности, и дерут за нее втридорога. Вот и появились в СССР цеховики — предки современных предпринимателей.
Кстати, подумав о Маше, я по странной ассоциации вспомнил, что собирался перевести деньги матери Санька. И после окончания уроков, потопал на почту, где отправил перевод на тысячу рублей. Мог бы и больше, но не хотелось лишних вопросов. Буду отправлять понемногу из разных почтовых отделений. А вернувшись домой, позвонил Вершковой. Надо же узнать, как у нее дела? Машуня предложила встретиться, но так как она засиживается на работе, то попросила заехать к ней.
Делать вечером в понедельник мне было все равно нечего, и я отправился на швейную фабрику. Таксист высадил меня у ворот, и я сунулся на проходную. Старичок-вахтер пускать меня не хотел, пришлось потребовать, чтобы он позвонил в конструкторский отдел. Дедуля, видать, любил названивать по телефону, поэтому взялся за это дело с чувством, с толком, с расстановкой. Он долго искал в своем гроссбухе нужный номер, потом обстоятельно его набирал, медленно, почти с наслаждением проворачивая диск и задерживая свой заскорузлый палец в каждом номерном отверстии.
— Алё! — наконец произнес он. — Конструкторский?.. Говорит вахтер Стрелянный… У меня тут молодой человек. Данилов… К Вершковой просится… Пущать? Ага… Ну, отбой…
Положив трубку, он вытащил штырь, который удерживал вертушку — до боли знакомое мне устройство — и пустил меня на территорию фабрики. В прошлом году мы уже были здесь вместе с Рунге, так что я помнил куда идти. Отворив дверь конструкторского отдела, я увидел две фигуры, слившиеся в объятьях. Услышав, что я вхожу, они отшатнулись друг от друга. При этом девушка — а это была Машуня — покраснела до корней волос. А мужик посмотрел на меня, как на досадную помеху.
— Знакомьтесь, — смущенно пробормотала Вершкова. — Это — Саша…
Мужик криво улыбнулся. Протянул холеную руку. Пожатие у него было, как у вареного окуня.
— Андрей!
Я ответил на это, с позволения сказать рукопожатие, ощущая одновременно и разочарование и облегчение. Ну что ж, баба с возу… Значит, Машуня не слишком-то по мне скучала. Для чего же тогда она меня позвала, если у нее теперь есть свой самовар? Лет эдак тридцати пяти. И самовар этот продолжал меня рассматривать с любопытством. И чего ему от меня надо?
— Ты как, Маша, освободилась уже? — спросил я, не удержавшись от ехидства. — А то я могу и за дверью обождать.
Вершкова стала совсем пунцовой.
— У Марии есть еще кое-какие незаконченные дела, — проговорил Андрей. — Если не возражаете, Александр, я бы хотел с вами поговорить с глазу на глаз.
— Ну что ж, ежели у тебя коньячок найдется, можно и потолковать.
— Тогда прошу ко мне!
Мы вышли с ним из конструкторского отдела и потопали по коридору. Навстречу попадались другие сотрудники, все они почтительно здоровались с Андреем. Видать, он из начальников. А когда мы подошли к обитой кожзамом двери, на которой красовалась табличка «ЗАМ. ДИРЕКТОРА ПО СБЫТУ т. СЕРУШКИН А. А.», я допер, что мой новый знакомец и есть тот самый Антипыч. Не, ну надо же, а я думал, ему лет шестьдесят! Чего только не бывает.
— Прошу в мой кабинет, — пробормотал тот и отпер дверь ключом.
Я вошел. Кабинет как кабинет. Приходилось видеть и посолиднее. А здесь полированная дребедень из ДСП, полудохлая герань на подоконнике, поставленные буквой «Т» столы и стулья, расставленные вдоль стола для совещаний. Хозяин кабинета вынул из шкафчика бутылку, пару рюмок и блюдце с увядшими ломтиками лимона. Налил коньячок, пригласил садится. Всем своим видом Антипыч демонстрировал скромность и радушие. Интересно, для чего я ему понадобился?.. Я пригубил коньячок.
— Ну, слушаю, — напомнил я товарищу Серушкину, что пришел сюда не только коньячок глушить.
— Хочу поблагодарить за то, что привезли посылку от моего московского приятеля, — заговорил он. — Сумка была очень тяжелой, и Марии нелегко было бы ее носить.
— Зачем же поручать невесте таскать такую тяжесть? — спросил я. — Ведь Машуня твоя невеста, не так ли?..
— Ну-у, невеста — это сильно сказано, — осклабился Андрей. — Мы, скорее, нежные друзья…
— Ты учти, нежный друг, — проговорил я, — что в нашем роду за честь девушки принято блюдить. И если что, головой ответишь.
— При чем тут ваш род⁈
— Ну как же! Маша моя троюродная сестра. Она дочь племянника моей сводной бабушки…
— Чепуха какая-то, — пробормотал Антипыч, — но впрочем, ладно… Уверяю вас, что я веду себя с ней, как джентльмен…
— Ладно! — отмахнулся я. — Выкладывай, что там у тебя?
— Скажите честно, вы открывали сумку?
— Конечно! — ответил я. — Мне же пришлось ее брать в самолет.
— Ну так, значит, вам известно ее содержимое…
— Фирменные лейблы.
— И вы догадываетесь, для чего они нужны?..
— У меня самого в школе такие штаны были, — сказал я, — шиты нашими умельцами, а лейбл — от «Монтаны».
— Ну вот и превосходно! — обрадовался жених Машуни. — Значит, вам ничего объяснять не надо.
— И все-таки — потрудитесь!
— Ну нам нужно будет время от времени привозить такие сумочки из Москвы. Адрес вы знаете. Командировки за наш счет, ну и оплата весьма достойная.
— Сколько же вы отвалите от щедрот?
— Две штуки за командировку.
— Не хило, — присвистнул я. — А если меня повяжут? Сколько за каждый год на киче я буду иметь?
— Ну-у, зачем, так мрачно смотреть на вещи! — воскликнул он, подливая мне коньячку.
— Так — сколько?
— Это зависит от того, как ты будешь вести себя на суде, — перешел на «ты» Антипыч. — Возьмешь все на себя, не обидим, а начнешь трещать без умолку… Сам понимаешь…
— Ладно, Антипыч, — пробормотал я. — Подумаю… Родственница-то моя в курсе твоих делишек, жених?
— Нет. Что ты! Она же — комсомольский херувимчик!
— Ну вот и не тяни ее в свои грязные делишки, а то обижусь…
— Наши! Наши грязные делишки!.. Грязные, но денежные!
— Это мы еще будем поглядеть… — Я поднялся. — Машуне привет, джентльмен…
И я двинулся к выходу. С Вершковой мне гулять расхотелось. Я, как и всякий мужик, собственник по натуре. Если девка к ластится, пусть он
