Отряд разбил лагерь с наветренной стороны. Они надеялись отдохнуть, потому что вчера ночью никто почти не спал, но Джекрам, раздавая наряды, напомнил: «Есть старая армейская поговорка — ни пуха ни пера».
Никто даже не заикнулся о том, чтобы переночевать в хижине углежога. Новобранцы нашли на поляне несколько обтянутых парусиной деревянных рам, укрывавших приготовленные дрова от дождя. Те, кому нечем было заняться, улеглись на груды веток, которые приблизительно повторяли очертания тела, не воняли и были в любом случае лучше, чем густонаселенные шкрябки в казарме.
Блуз, на правах офицера, получил персональный шалаш. Полли сложила из вязанок хвороста кресло, которое, по крайней мере, пружинило. Она выложила бритвенные принадлежности и уже развернулась, собираясь уходить…
— Ты не мог бы побрить меня, Перкс? — попросил лейтенант.
К счастью, Полли стояла спиной, и он не видел ее лица.
— Рука, к сожалению, распухла, — продолжал Блуз. — В обычной ситуации я бы не стал просить, но…
— Да, сэр, конечно, — ответила Полли, потому что выбора не оставалось. Так-так… она, конечно, наловчилась скрести тупой бритвой по собственному безволосому лицу, а еще брила забитых свиней на трактирной кухне, потому что клиентам обычно не нравится волосатая ветчина. Но это ведь не считается. Полли охватила паника — и страх усилился, когда она увидела Джекрама. Ей предстояло перерезать горло старшему офицеру в присутствии сержанта.
Когда не знаешь, что делать, — побольше суетись. Так гласит солдатская мудрость. И надейся, что внезапно налетят враги.
— Вы не слишком строги с вашими людьми, сержант? — спросил Блуз, когда Полли завязала ему вокруг шеи полотенце.
— Нет, сэр. Главное — чтоб они были заняты, вот в чем фокус. Иначе парни захандрят, — уверенно ответил Джекрам.
— Да, но они только что увидели два изувеченных трупа, — напомнил Блуз и содрогнулся.
— Пусть привыкают, сэр. Увидят и еще.
Полли стояла над бритвенными принадлежностями, разложенными на чистом полотенце. Так… острая бритва, мама дорогая. Серый камень для грубой заточки, красный — для тонкой. Мыло, кисточка, чашка… что ж, по крайней мере, она умела взбивать пену.
— Дезертиры, сержант. Скверное дело, — продолжал Блуз.
— Они есть всегда, сэр. Вот почему жалованье задерживают. Любой дважды подумает, прежде чем сбежать, оставив плату за три месяца.
— Мистер де Словв сказал, что дезертиров очень много, сержант. Странно, что столько солдат бегут из победоносной армии.
Полли принялась энергично взбивать пену. Джекрам, впервые с тех пор как к отряду присоединился Маладикт, казался смущенным.
— Но на чьей стороне мистер де Словв, сэр? — поинтересовался он.
— Сержант, я не сомневаюсь, что вы не глупы, — ответил лейтенант. Пена вылезла за края чашки и упала на пол. — Солдаты бегут толпами. Наши границы, судя по всему, настолько проницаемы, что вражеская кавалерия забралась на сорок миль в глубь нашей дорогой родины. А верховное командование, видимо, совершенно отчаялось — да, отчаялось, сержант, — если отправляет на фронт полдюжины необученных и, давайте признаем, совсем юных солдат.
Пена жила собственной жизнью. Полли помедлила.
— Сначала горячее полотенце, Перкс, — подсказал Блуз.
— Да, сэр. Простите, сэр. Забыл, сэр, — сказала Полли, ощутив прилив паники. У нее сохранилось смутное воспоминание о цирюльне в Мунце. Горячее полотенце. Да. Она схватила маленькое полотенце, плеснула на него кипятком, выжала и положила на лицо Блуза. Нужно отдать ему должное, он почти не вскрикнул.
— А-а-аргх… меня еще кое-что беспокоит, сержант.
— Да, сэр?
— Я думаю, вражеские кавалеристы встретили капрала Страппи. Иначе каким образом они могли про нас узнать?
— Логично, сэр, — сказал Джекрам, наблюдая за Полли, которая залепила пеной рот и нос Блуза.
— Я очень надеюсь, что они… пф-ф… не пытали беднягу, — сказал лейтенант. Джекрам многозначительно промолчал. Полли взмолилась, чтобы он перестал на нее смотреть.
— Но зачем дезертиру… пф-п… идти в сторону фронта… пф-ф? — продолжал Блуз.
— Для старого солдата, сэр, в этом есть определенный смысл. Особенно для политического.
— Правда?
— Вот уж поверьте, сэр, — сказал Джекрам. Стоя за спиной Блуза, Полли принялась водить бритвой туда-сюда по точильному камню. Лезвие уже блестело, как льдинка.
— Но наших парней, сержант, не назовешь старыми солдатами. Нужны две недели… пф-ф… чтобы новобранец превратился в вояку, — заметил лейтенант.
— Многообещающие ребята, сэр. Думаю, что обойдусь парой дней, — ответил сержант. — Перкс?..
Полли чуть не отхватила себе палец.
— Да, сержант? — дрожа, спросила она.
— Как по-твоему, ты мог бы сегодня убить человека?
Полли взглянула на бритву. Лезвие светилось.
— Боюсь, что смог бы, сэр.
— Вот вам, — обратился Джекрам к лейтенанту с кривой ухмылкой. — В этих парнях есть запал, сэр. Они быстро учатся…
Он подошел к Полли, молча забрал бритву и сказал:
— Нам нужно обсудить кое-какие вопросы, сэр. Частного свойства. А Перксу лучше отдохнуть.
— Конечно, сержант. Pas devant les soldats jeunes.
— И это тоже, сэр, — отозвался Джекрам. — Можешь идти, Перкс.
Полли зашагала прочь, по-прежнему чувствуя дрожь в правой руке. Она услышала, как Блуз вздохнул и сказал:
— Тяжелые времена, сержант. Командовать еще никогда не было так тягостно. Великий генерал Тактикус говорит, что в минуту опасности командир должен видеть картину целиком, как орел, но в то же время подмечать все мелочи, как ястреб.
— Да, сэр, — Джекрам провел лезвием бритвы по щеке Блуза. — А если он окажется полным дятлом, сэр, то должен будет биться головой о сосну.
— Э… хорошо сказано, сержант.
Угольщика и жену похоронили в сопровождении коротенькой молитвы, которую, разумеется, прочла Гум. Она попросила Герцогиню вступиться за покойных перед Нугганом, чтобы тот даровал им вечный покой и так далее. Полли неоднократно слышала эту молитву и всякий раз гадала, как происходит такое общение.
Сама она не молилась — с того самого дня, когда сгорела нарисованная птичка. Не молилась, даже когда умирала мать. Бог, который сжигает нарисованных птичек, не спасет ничью жизнь. Такой бог не стоит молитвы.
Но Гум молилась за всех. Молилась, как ребенок, плотно зажмурившись и сжав руки так, что костяшки белели. Ее тоненький голосок дрожал, и в нем звучала такая вера, что Полли смущалась и чувствовала себя пристыженной, а когда слышалось последнее «аминь», удивлялась тому, что мир ничуть не изменился. В течение двух минут он казался лучше и чище…
В хижине была кошка. Она спряталась под самодельной кроватью и шипела на всех, кто подходил.
— Дезертиры забрали всю еду, но в маленьком огороде под холмом есть немного моркови и репы, — сказала Маникль, когда похороны закончились.
— Н-н-не надо к-к-красть у мертвецов, — возразила Гум.
— Если они против, то пусть крепче держатся за свою морковку, — ответила Маникль. — Они ведь теперь тоже под землей.
Почему-то остальные решили, что это очень смешно. Они теперь смеялись чему угодно.
В лагере остались Яшма, Тьют, Маникль и Полли. Остальные караулили.
Они сидели у костра, на котором кипел маленький котелок. Тьют подкладывала дрова. Полли заметила, что она всегда оживлялась рядом с огнем.
— Я приготовлю лошадиную баланду для руперта, — сказала Маникль, охотно ввертывая жаргонные словечки, которые выучила меньше суток назад. — Он сам попросил. Три Куска оставил нам уйму вяленой конины, но Кувалда пообещала подшибить пару фазанов, пока будет стоять в дозоре.
— Надеюсь, она не забудет, что караулить тоже надо, — сказала Полли.
— Она будет осторожна, — ответила Тьют, вороша огонь палкой.
— Если нас раскроют, то выпорют и отошлют обратно, — сказала Маникль.
— Кто нас раскроет? — спросила Полли — так быстро, что сама удивилась. — Кто станет проверять здесь и сейчас? Кому до этого есть дело?
— Ну… носить мужскую одежду — Мерзость пред Нугганом…
— Почему?
— Нипочему, — твердо ответила Маникль. — Но…
— …но ты ее носишь, — закончила Полли.
— Это был единственный способ, — возразила Маникль. — Я надела ее… и не нашла в ней ничего особенно мерзкого.
— Ты заметила, что мужчины говорят с тобой по-другому? — застенчиво спросила Тьют.
— Говорят? — переспросила Полли. — Да они даже слушают по-другому!
— Они не смотрят на тебя все время, — сказала Маникль. — Ну, вы понимаете. Ты… просто человек, такой же, как остальные. Но если девушка выйдет на улицу с мечом, любой мужчина постарается его отнять.
— У нас, троллей, девушкам, ета, не разрешают носить дубины, — пожаловалась Яшма. — Только камни. И лишайники, ета, тоже нельзя. Мужчины говорят, что, ета, непокрытая голова сымволизирует скромность. Мне пришлось натирать голову птичьим… ентим самым, чтоб вырос лишайник.
