— Зачем вам нужен этот ребенок? Я думала, что вынашиваю сыночка для хороших родителей, любящих, дружных, а вы…
— А что мы? — Не понимаю сути ее претензии. — И чем я вас не устраиваю как будущий отец?
В этот момент всегда милая, почтительная Мирослава вдруг упирает руки в боки и даже становится похожей на Анжелу, когда та пытается устроить бунт на корабле.
— Вас дома никогда не бывает! — заявляет она так, будто это худшее из преступлений. — Вы когда отцом собрались быть? Ночью или по выходным? Хотя какие выходные, вы же работаете даже на выходных!
— Вообще не пойму, какое это имеет значение? — строго ее осаживаю. — Я обеспечу ребенка, и это главное…
— Ваша жена не хочет ребенка, как вы этого не понимаете?! — визжит она. — Во время разговоров про аборт я это четко поняла!
— Глупости, Мирослава! — развожу руками. — Вы что-то не так поняли. Совершенно очевидно, что закралось недопонимание…
— Вы что, меня не слышите? Ваша жена не хочет ребенка, я же это не придумываю! А вы слишком заняты, чтобы им заниматься. Зачем он вам?
Ишь какая умная, уже решила все и за меня, и за Анжелу. А кто ей давал право решать? Неужели, если человек много работает, ему не положен ребенок? Что за бред! Еще какая-то понаехавшая из Ниоткудинска будет за меня решать! Решалка не выросла, мать ее…
Однако понимаю, что сейчас мне не нужно провоцировать Мирославу. В крови у нее гуляет слишком много гормонов, чтобы она могла мыслить здраво. Отсюда и истерика, какие-то там недопонимания, психи. Этого рано или поздно следовало ожидать.
Надо как-то постараться найти с ней общий язык.
Снова медленно выдыхаю, говорю так спокойно, как только могу:
— Если вас беспокоит вопрос воспитания, то гарантирую, что найду самую лучшую няню, грамотного специалиста. Мой сын ни в чем не будет нуждаться, я обеспечу ему достойный уход, великолепное образование, дам путевку в жизнь.
Сам собой горжусь, как у меня получилось так спокойно и, главное, продуманно ей ответить. Комар носа не подточит. Я вообще мастер задвигать речи, особенно на работе. Обычно все проникаются.
Вот и Мирослава замирает на месте, хлопает ресницами.
На какую-то секунду кажется, что и она прониклась, но потом мерзавка выдает:
— Вы всерьез думаете, что образование и уход — это единственное, что нужно ребенку?
— Не утрируйте, Мирослава. У ребенка будет все, что нужно для жизни: еда, крыша над головой, одежда, игрушки. Ему не придется лазить по подворотням, голодать и носить рванье. Я позабочусь о нем.
— А кто ему даст любовь? — вдруг спрашивает она. — Уж конечно, малышу не стоит ее ждать от вашей жены, а вам его любить будет попросту некогда. Ему уже нужна любовь, понимаете? Он ведь все чувствует…
Э-э… и что я должен сейчас начать делать? Резко зафонтанировать любовью? Как это возможно вообще, если ребенок даже не родился? Я хочу ребенка, да. Я его жду. Но я не знаю, что во мне должно сломаться, чтобы я вдруг начал изрыгать радугу любви. Я для нее кто? Гребаный единорог?
— Любовь? — невольно усмехаюсь. — Мирослава, вы же это не всерьез, правда? Любовь — это устаревшее понятие, апеллировать им в наше время попросту глупо.
Ее очаровательные брови тут же встречаются у переносицы:
— Кто вам сказал эту чушь? Кто-то ведь сказал, верно? Нарочно такого не придумаешь. Так вот знайте, вам соврали!
Ненадолго подвисаю после ее пламенной речи. В очередной раз за этот бесконечный день выдыхаю, изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не начать орать на беременную женщину. Объясняю тоном, каким обычно разговариваю на работе с испуганными стажерками:
— Мир так устроен, Мирослава. Это не я такой плохой, это жизнь такая, поймите. Мужчины зарабатывают деньги, жены их обслуживают, следят за тем, чтобы ребенок был в порядке. Лично меня такая жизнь устраивает, и мою жену тоже. Устроит она и ребенка, которого вы мне родите… А вы родите! Учтите, я не позволю вам сделать аборт!
Я еще ни разу не видел, чтобы ее глаза увеличивались до таких размеров. Блюдца, а не глаза.
— Аборт? — охает она и тут же выдает: — Я не хочу делать аборт!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Все-таки мотаю головой из стороны в сторону, силясь привести мысли в порядок. Из-за чего тогда вообще весь сыр-бор?
— Но вы же только что сказали, что не хотите рожать мне ребенка. Или я не так понял?
— Я не хочу делать аборт, это да. Но и рожать вам не буду. Я оставлю его себе! — вдруг заявляет она.
Стою, как говорится, обтекаю.
— Э-э… что? — это единственный вопрос, на который я сейчас способен.
— Я же говорю, ваша жена не хочет ребенка! — принимается пояснять свою мысль Мирослава. — Она четко дала мне это понять… А вам он попросту не нужен, вы его даже не собираетесь любить. Оставьте его мне, а? Я буду любить… Я хорошо его воспитаю!
— Да как у вас язык повернулся такое ляпнуть? — уже не на шутку зверею.
— Вашей Анжеле ребенок не нужен! — продолжает возмущаться Мирослава.
Снова складываю руки на груди:
— А вот это уже вообще не играет никакой роли. Анжела будет делать так, как ей велю я…
— Велю, обеспечу, проконтролирую… И где тут любовь, Глеб Викторович? Я хотела родить ребенка любящей семье, а вы…
— Да боже мой, вы о чем вообще, Мирослава? Что за глупости? У меня нормальная семья…
Однако она будто не слышит меня, совершенно не успокаивается, продолжает молоть чушь:
— В нормальной семье люди друг друга любят, проводят вместе вечера, выходные, отпуск. Заботятся о чувствах ближнего, общаются, потому что им интересно, слушают, помогают. И все это не потому, что кто-то зарабатывает, а кто-то нет, а из искренних чувств, из желания угодить, порадовать… Я такую семью хотела для этого ребенка! А не ваше вот это вот «обеспечу достойный уход»…
— Вы где такие семьи видели? — спрашиваю ее с недоуменным выражением лица.
Она вдруг затыкается, смотрит на меня своими огромными глазищами. Наконец выдает:
— Ну где-то же они должны быть. Бывают же счастливые семьи, так?
Ага, в стране розовых пони и единорогов. Ах да, еще забыл про радугу, на конце которой лепреконы держат горшки с золотом.
Наконец мне надоедает перед ней расшаркиваться, говорю как есть:
— Мирослава, вы меня извините, но ваши речи кажутся мне верхом лицемерия…
— Почему? — округляет глаза она.
Наступаю на нее, подхожу почти вплотную и говорю резким тоном:
— Вы сдали первого ребенка на воспитание родителей мужа, с которым сразу развелись. Как-то не тянете вы на мать года. А сейчас вы что делаете? Как я это вижу — попросту пытаетесь выудить у меня побольше денег! Еще какая-то кукушка будет учить меня жизни…
Пропускаю момент, когда ее ладонь летит к моему лицу.
— О-о… — невольно выдаю, когда она отвешивает мне оплеуху.
К слову, удар у нее слабоват, мне есть с чем сравнить, я за детство и юность получил великое множество пощечин и затрещин. Но сам факт! Какова нахалка. И во взгляде ни капли вины, одно сплошное негодование.
— Я бы никогда не сдала своего ребенка кому-то на воспитание! А свои деньги можете засунуть себе в задницу! — визжит она и вдруг зажимает себе рот ладонью.
До меня не сразу доходит смысл первой фразы. А когда доходит, еще сильнее бешусь.
— Где же ваш первенец? Куда вы его спрятали? В сумочку? Совершенно очевидно, что вы его отдали… — и только в эту секунду до меня доходит, отчего она так напугалась собственных слов. — У вас вообще есть ребенок, Мирослава?
Она молчит. Даже не отнимает ладони от лица.
— Паспорт покажи! — требую с нажимом, даже не замечаю, что перехожу на «ты».
Я видел ее паспорт, точнее его копию. А еще черно-белую копию свидетельства о рождении ее чада. Или это… Могла это быть подделка? Да ну, нет, не может такого быть! Кто станет таким заниматься, да и зачем? Кроме того, Мирослава совершенно не походит на впервые забеременевшую — сколько с ней общался, она мне чуть ли не наизусть выдавала, что нужно есть на каком сроке беременности и какие части тела сейчас формируются у ребенка. Откуда знала? В принципе, чисто теоретически, конечно, могла начитаться в интернете…
