— Понимаешь, ты мне сразу очень понравилась, — пытаюсь ей объяснить. — Это было как лбом об невидимую стену. Вот такое ощущение возникло, когда тебя впервые увидел. Но тогда я решил, что ты кукушка, которая сбагрила собственного ребенка. А для меня недопустимы отношения с такой женщиной. Личное, понимаешь? Поэтому взял тебя суррогатной матерью.
Мирослава хлопает ресницами.
— То есть, если не бросала ребенка, можно делать меня своей любовницей? Так, что ли?
— Я не собирался тебя делать любовницей! — говорю на выдохе.
Пытаюсь обнять Мирославу, но она отодвигается, а потом и вовсе соскакивает с кровати, придерживая на груди розовое одеяло.
— А что вы только что сделали? — пыхтит она с обидой.
Выглядит при этом совершенно неприступной. Будто это не с ней я только что обнимался, целовался, обменивался оргазмами. А ведь я до сих пор чувствую на языке ее вкус, ощущение такое, словно наелся вишневого мармелада.
Мирослава выглядит очень обиженной. Почему? Ей было плохо?
Вдруг я что-то ей повредил!
Как только последняя мысль приходит в голову, обо всем остальном попросту забываю. Подскакиваю с кровати, подлетаю к Мирославе, внимательно вглядываюсь в лицо, пытаюсь отобрать у нее одеяло, а она не дает. Наоборот, кутается в него, будто ей холодно, хотя в спальне градусов двадцать пять, не меньше.
— Да прекратите же! — фырчит Мирослава и пятится к стене. — Точно маньяк!
— Я просто хочу тебя осмотреть…
— Не надо на меня смотреть! — продолжает она тем же испуганно-недовольным тоном. Правда, при этом пострадавшей не выглядит, что радует. — Сами бы того… этого…
Она с выражением на меня смотрит.
Тут вспоминаю, что я все еще голый. И этот факт очень нервирует мою скромницу.
Нашла время стесняться, ей-богу. Обычно эту стадию проходят до секса, а не после.
Нехотя тянусь к куче одежды, сваленной прямо у кровати, натягиваю на себя черные трусы-боксеры.
— Так лучше? — спрашиваю с усмешкой.
— Не лучше! — мотает головой она и со значением осматривает мой торс, накачанные ноги.
Кстати, как-то без восхищения смотрит! Неправильно… Я что, зря столько лет занимаюсь спортом? У меня все на месте: и бицепсы, и мускулы на груди, и кубики пресса. Что ей не нравится?
— Мирослава, я тебя не привлекаю как мужчина? — спрашиваю напрямик. — Если так, то почему ты со мной легла?
— А что, были варианты? — охает она и всплескивает руками, при этом чуть не уронив одеяло, но потом быстро возвращает его обратно.
— Еще скажи, что я тебя изнасиловал, — упираю руки в боки. — Я могу отличить, нравится ли женщине со мной или нет, тебе явно все понравилось.
И тут моя ненаглядная начинает активно краснеть, так в этом деле усердствует, что скоро ее щеки по цвету напоминают качественно сваренного рака.
— Вы сами же запретили мне любые половые контакты, и сами же полезли…
Воспоминаю тот пункт нашего с ней договора и мысленно улыбаюсь, сообразив, что у нее уже больше трех месяцев никого не было. Может, поэтому так активно откликнулась на мои ласки?
— Мне можно, — нагло ей отвечаю. — Это же мой ребенок.
Мирослава вся подбирается, прищуривает глаза и строго шипит:
— Я не согласна быть вашей любовницей!
Ох ты гордый воробей! Несогласная она.
— Да я и не просил… — пожимаю плечами.
Снова тянусь к куче одежды, натягиваю на себя штаны, рубашку, пиджак.
Мне любовница не нужна — это факт.
Я не из тех, кому доставляет удовольствие жонглировать женщинами. Переспал с одной, побежал к другой, третью пальцем поманил, а четвертая уже за углом мерещится. Ну нет, это не по мне. Это же сколько времени на них на всех надо? Его у меня попросту нет.
Да и, что греха таить, Мирослава мне слишком нравится. После нее уходить к жене? Нет, я на такое не способен. Врать, что-то там из себя изображать… Ненавижу лицемерие в любом его проявлении. И тратить энергию на всю эту ерунду не собираюсь.
Быстро повязываю на шее галстук, поворачиваюсь к Мирославе.
— В качестве любовницы ты мне абсолютно неинтересна, — говорю ей с непроницаемым выражением лица.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тогда зачем вы… то есть мы…
— Это был порыв, — пытаюсь ей объяснить.
— И что теперь? — не успокаивается она. — Мы про это забудем, и все?
Последний вопрос она задает чуть ли не с надеждой. Неужели и правда думает, что так просто сможет от меня избавиться? Э-э нет, я на такое решительно не согласен. Не знаю, как она, но лично я забыть то, что между нами случилось, попросту не в силах. И ей не советую.
— Есть предложение получше, — говорю с улыбкой. — Давай съедемся?
— Ну уж нет! — охает Мирослава.
И этим своим «нет» больно меня цепляет.
— Почему нет? — спрашиваю с прищуром.
— А о своей жене вы подумали? — охает она. — Куда вы ее денете? Запрете в кладовке?
А ведь малышка права. Надо сначала разобраться со своей жизнью, и уже потом делать ей подобное предложение.
— Мирослава, я сейчас уйду, а ты пока ни о чем не переживай, ладно? Мы поговорим более детально, когда я решу все нюансы.
— Какие такие нюансы? — не успокаивается она.
— Не забивай свою красивую головку ненужными мыслями, — говорю, подходя к ней почти вплотную. — Я все решу.
С этими словами обнимаю Мирославу, прижимаю к себе. Она охает, не знает, как реагировать на мою близость, но хотя бы больше не пытается отстраниться. Наклоняюсь и ловлю ее губы своими.
Мой вишневый мармелад… Моя вкусная девочка. Она даже пахнет этим мармеладом!
Тут же жалею, что успел одеться. С каким удовольствием я бы сейчас повторил то, что мы делали в постели…
Глава 29. Нюансы
Глеб
Я с раннего детства учился решать вопросы следующим образом: быстро, качественно, радикально.
Там, где другие будут долго и тщательно мять булки, я все разрулю в три минуты или даже быстрее, причем максимально эффективно.
Вот и с вопросом личной жизни я решил разобраться так же радикально, как и со всем остальным.
— Глеб? — Анжела встречает меня в прихожей. — Милый, я так ждала тебя! Все в порядке?
Вскользь замечаю, что на жене красное коктейльное секси-платье. Она собралась гулять? Или это очередная попытка затащить меня в койку? Припоздала ты, милая, я там уже сегодня был.
— Нам надо серьезно поговорить, — шумно вздыхаю.
Не предвкушаю истерику, которую она мне закатит. Однако жена неожиданно бледнеет, пятится и начинает оправдываться:
— Я ничего не делала… Я ни в чем не виновата… Глеб, что бы тебе ни сказали, верь только мне!
Ее поведение со всех сторон странное. Но разбираться, в чем дело, мне сейчас не с руки.
— Пойдем в гостиную, — зову ее с собой.
Усаживаю Анжелу на диван, устраиваюсь рядом.
— Я вот о чем хотел с тобой поговорить…
И тут она удивленно охает:
— Глеб, почему у тебя на рубашке оторвана пуговица?
Хватаюсь за рубашку, вспоминаю, как сорвал ее с себя в квартире Мирославы. Надо же, даже не заметил, что выдрал пуговицу. Вон как меня прорвало.
— Я готов оплатить тебе курсы этого самого… как ты его назвала?
— Агнеша Лишевски? — спрашивает Анжела с круглыми глазами.
— Да, его, — киваю.
— Ух ты! — жена аж в ладоши прихлопывает. — Глеб, спасибо! Я так рада, ты даже не представляешь…
— Есть условия, — спешу остудить ее радость.
— Я заранее на все согласна! — говорит она с горящим взглядом.
— Ты пройдешь эти курсы в Питере, а не в Москве.
— Почему в Питере? — удивляется Анжела. — Глеб, милый, ты что, хочешь оплатить мне путешествие в Питер? Ох, это очень щедро с твоей стороны… Я давно мечтала побродить по художественным галереям, проникнуться атмосферой…
— Я хочу купить тебе там квартиру, — говорю со значением.
— О, это даже лучше! — кивает Анжела. — Отличное капиталовложение. И я смогу жить там, пока буду проходить обучение, а потом приезжать, чтобы глотнуть немного свежего воздуха, новых культурных веяний. Ведь в столице так душно… К тому же ты вечно занят, а если не занят, то такой бука…
