С замиранием сердца спускаюсь к завтраку.
В очередной раз умудряюсь прийти самой первой.
Жду недолго, очень скоро в столовой появляется Анжела.
Вздрагиваю при ее появлении. Стараюсь улыбнуться, показаться приветливой. Не хочу никаких распрей и очень надеюсь, что она не продолжит вчерашнюю тему о том, насколько она лучше меня. Она же вроде бы вчера сказала, что ничего плохого не имела в виду, так? Мне нет резонов с ней ссориться, больше того, ради ребенка нам лучше найти общий язык.
При ее появлении стараюсь излучать сплошное дружелюбие.
— Привет, — говорит Анжела с милой улыбкой.
Фух! Не могу сдержать вздоха облегчения. Кажется, сегодня она настроена благожелательно.
Киваю ей и осторожно интересуюсь:
— Глеб Викторович не придет на завтрак?
— А что, ты его ждешь? — спрашивает Анжела все с той же милой улыбочкой.
Тут-то я наконец понимаю, какая она ненатуральная, улыбка эта. И вообще весь ее сегодняшний вид какой-то странный.
На кукольном лице хозяйки дома сегодня гораздо больше косметики, чем обычно. Оно вообще выглядит как маска, а веки отчего-то кажутся припухшими. Она плакала? Почему? Очень хочу спросить, но понимаю, это будет совсем неуместно. Вскользь подмечаю, что от ее шикарных длинных ногтей не осталось и следа — подстрижены почти под ноль и не очень аккуратно подпилены, а блестящий лак стерт.
— Глеб уехал в офис, — подтверждает мои догадки Анжела. — А у меня к тебе есть серьезный разговор…
Что-то в ее тоне подсказывает, что ничего хорошего мне ждать не стоит.
— Доедай, и пойдем ко мне, — говорит она, кивая на порцию омлета, сиротливо лежащую на моей тарелке.
Не чувствую вкуса, просто пихаю в себя нежнейший омлет. Делаю пару глотков чая.
Анжела к еде даже не прикасается, пьет кофе, периодически на меня посматривая.
— О чем ты хотела поговорить? — спрашиваю, отодвигая от себя тарелку.
— Не здесь, — качает головой она и смотрит в сторону кухни, откуда появляется повариха, чтобы убрать со стола. — Пойдем.
С этими словами она приводит меня в место, роскошнее которого я в этом доме еще не видела. Комната в нежных зелено-серебристых тонах, кажется, сделана для ангела. Все здесь такое витиеватое и воздушное. А кровать украшена изысканным балдахином.
— Нравится? — с ухмылкой спрашивает Анжела. — Моя спальня. Будь ты чуточку умнее, тоже завела бы себе мужика побогаче… а впрочем, не каждому дано. Так вот я о чем…
Она указывает на диван мятного цвета, расположенный у окна.
Я сажусь на самый край, тихо вздыхаю.
Анжела устраивается неподалеку, снова ослепляет меня оскалом белоснежных зубов. Это она так улыбается или примеряется, как бы половчее вонзить клыки в мое горло? Когда смотрю ей в глаза, второе кажется гораздо более вероятным.
Больше не могу выдерживать этого ужасного напряжения, оно будто делает воздух вязким.
— Анжела, пожалуйста, скажи все как есть! О чем ты хотела поговорить?
Она делано вздыхает, берет паузу, на протяжении которой мне уже хочется ее чем-то стукнуть, чтобы наконец сказала. Впрочем, очень скоро я вообще жалею, что позволила ей открыть рот.
— Мира, вчера ночью я приняла очень важное решение. Ничего не выйдет!
— Ты о чем? — осторожно интересуюсь.
— Доверюсь тебе как женщина женщине. Видишь ли, я сделала большую глупость, что решила отдать тебе такую важную функцию, как вынашивание и рождение ребенка…
Ее слова действуют на меня примерно как стакан ледяной воды, выплеснутый в лицо. Сижу, хлопаю ресницами и ничегошеньки не понимаю.
— Что? — пищу нервным голосом.
— Ты пойми, — начинает тараторить она. — Дело не в тебе! Ты хорошая девушка, здоровая, послушная, для кого-то другого ты стала бы идеальной суррогатной матерью. Но, видишь ли, я почему-то совершенно ничего не чувствую к ребенку, которого ты носишь. Я понимаю, что биологически он мой, не зря же я сдавала яйцеклетку. И потом, Глеб так потратился на ЭКО и остальное… Но вот я чувствую, что совсем не буду любить этого ребенка, никак совершенно. И это проблема…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я замираю, оглушенная ее словами. Не знаю, как реагировать. Но в одном я с ней полностью согласна.
— Да, это проблема…
— Рада, что ты меня понимаешь! — тут же воодушевляется она. — Я всю ночь думала, как можно решить этот вопрос, и нашла идеальный выход. Для тебя и для меня…
— Какой же? — даже боюсь предположить.
— Конечно же, ты сделаешь аборт, — разводит руками она.
При этом смотрит на меня, как ребенок на Деда Мороза: такой незамутненный взгляд в ожидании чуда.
— Но это невозможно! — говорю на выдохе и подскакиваю с места. — Я ведь уже на четвертом месяце. Плоду четырнадцать недель… А, насколько мне известно, аборт можно делать только до двенадцати недель.
— О, это не проблема, — всплескивает руками она и тоже поднимается. — Ты не переживай, все нюансы я возьму на себя. Найду тебе врача, который подтвердит, что аборт необходим по медицинским показаниям. В таком случае можно избавиться от ребенка вплоть до шести месяцев беременности. У нас еще куча времени…
Смотрю на эту ведьму со сверкающими надеждой глазами и не соображу: она действительно серьезно мне все это говорит? Или прикалывается?
— Анжела, ты понимаешь, о чем говоришь? — взмахиваю руками. — У плода уже выросли руки-ноги, он двигается, он живет, у него уже формируются черты лица. Это же твой ребенок…
— Так случается, — пожимает плечами она. — Иногда людям приходится принимать сложные решения. Ты только не волнуйся, в накладе не останешься. Глеб тебе, конечно, ничего не заплатит, но у меня кое-что есть…
С этими словами она оставляет меня у дивана, сама бежит к прикроватной тумбе, возвращается ко мне и ставит на кофейный столик черную шкатулку с драгоценностями.
— Я тут кое-что отобрала. Здесь ювелирки примерно на треть того, что Глеб обещал тебе по контракту. Некоторые вещи просто уникальны! Ты относила ребенка треть срока, так что все по-честному…
Но как раз сейчас деньги меня волнуют меньше всего.
Смотрю на шкатулку с драгоценностями и без сил плюхаюсь обратно на диван.
— Но ведь он не на треть живой, — тихо шепчу. — Он уже есть, понимаешь? Будущий человек! Ты не можешь просто так взять и передумать… Я не собираюсь делать аборт…
Тут Анжела садится рядом, прикладывает указательный палец к губам и начинаешь шипеть:
— Ш-ш-ш, тихо, тихо! Ты чего так разнервничалась? Все в порядке, я не требую, чтобы ты побежала на аборт сегодня же. Мне в любом случае понадобится время, чтобы все подготовить…
— Глеб Викторович никогда на это не согласится! — говорю уверенным голосом.
Анжела машет ладонями перед грудью:
— Глебу ничего не нужно знать, ты что! Это будет маленькая тайна между нами, девочками.
Ни фига себе маленькая тайна!
— Но Глеб хочет ребенка… — пытаюсь вразумить эту сумасшедшую.
— О, не переживай за Глеба, — машет рукой Анжела. — Я рожу ему сама. Прямо со следующего месяца займусь этим вопросом. Брошу противозачаточные и…
— Но я думала, ты не можешь родить, поэтому вы обратились в клинику…
Анжела вздыхает:
— Только попробуй сказать об этом Глебу! Учти, о том, что я тебе сегодня предложила, ему молчок. Иначе я скажу, что ты все это придумала сама. Будет твое слово против моего, ясно? Я разревусь перед ним и обвиню тебя в том, что ты упрашивала меня устроить тебе аборт. Он тебя после такого в порошок сотрет. Если думаешь, что пожалеет, то даже не надейся. Он относится к тебе хорошо только потому, что ты беременна…
Это все кажется каким-то бредом. Но ведь и правда это будет мое слово против ее.
— Он тебе не поверит, — качаю головой.
— Я ему жена, а ты никто, — разводит руками Анжела. — Ты не отказывайся так слету, подумай пару дней. А пока думаешь, можешь взять эту шкатулку в свою спальню, все хорошенько рассмотреть… Ну? Мы друг друга поняли?
