– Ты в порядке? У тебя взволнованный голос… что-то не так?
Дункан не знал, что придумать. Он не хотел, чтобы Марина была в курсе всей ситуации, поэтому решил поведать только то, что он был в Берлине и нуждался в деньгах.
– Я попал в небольшую передрягу. Иначе я бы тебя не побеспокоил.
– Я рада, что ты позвонил. Мне было так стыдно из-за тебя и Джины…
Вот оно – точка, на которую нужно было надавить, способ попросить об услуге, в которой он нуждался.
– На самом деле это как раз связано с Джиной. Кажется, она наконец-то готова простить меня. Я бы хотел взять ее с собой в путешествие, начать все сначала, что-то в этом роде. Но поездки стоят денег, и… ну, я никогда не чувствовал себя вправе принимать то, что ты предлагала раньше…
– Ясно. – Марина вздохнула. – Я поняла.
Дункан почувствовал, что немного обидел ее, и это вызвало у него сожаление. Но он понимал, что у него нет выбора, нет пути назад. Марина пообещала, что переведет тридцать тысяч долларов в цюрихский банк.
* * *
Дункан с Джиной взяли такси до Потсдамской площади и сели на поезд, направлявшийся в Цюрих. Он нервничал всю дорогу, представляя, как полиция или охранники контрольно-пропускного пункта отводят его в сторону с вопросами, но по итогу никто не подошел к ним и даже не попросил показать паспорта. Пока они пересекали границу, Дункана осенило, что впервые в истории турист в Европе может беспрепятственно перемещаться из одной страны в другую, может незаметно двигаться между двадцатью государствами. План, каким бы безумным он ни был, обретал форму – он сбежал с Джиной.
В Цюрихе Дункан вздохнул с облегчением. Культура анонимности, характерная для швейцарских банков, похоже, распространялась и на больницы. Он дал понять руководителю клиники, что конфиденциальность для них очень важна, подразумевая, что его жена являлась значимой фигурой на родине. Благодаря статусу Джины как подающей надежды старлетки или наследницы, или что там они себе представляли, в медицинских журналах она значилась швейцарской Джэйн Доу. Никто в Берлине не знал, где находится Джина, поскольку Дункан намеренно оставил название другой больницы. Даже если бы Грэм обзвонил клиники в соседних странах, маловероятно, что он нашел бы эту, довольно малоизвестную, и как только они покинут Цюрих, их с Джиной будет практически невозможно найти. Детектив мог бы проверить крупные европейские отели, но ни у кого не было ресурсов, чтобы следить за небольшими гостевыми домами. Несмотря ни на что, было бы лучше какое-то время придерживаться более спокойных районов на случай, если Грэм донес свою историю до прессы или полиции.
В последующие дни Дункан занимался мелкими делами. Он нашел ювелира и зашел купить два подержанных обручальных кольца. Свое-то он привез с собой, но не подумал взять кольцо Джины, и у него не было ни малейшего представления, где оно находилось. В магазине же он нашел два очень похожих на ту пару, которую они выбрали вместе. Хотя когда Дункан отдал Джине ее кольцо, обнаружилось, что оно слишком свободно сидит на ее пальце.
Затем он завел новый автоответчик для сообщений, на случай, если Джина решит проверить тот, которым они когда-то пользовались.
Дункан начинал верить, что ему удалось скрыться, тем более что в газетах, которые он проверил, не было ни слова об исчезновении Джины. Казалось, его преступление никого не интересовало. И только в тот вечер, когда они ужинали в «Валензе», розовощекий мужчина за угловым столиком узнал Джину.
– Извините, что пялюсь, – сказал мужчина, когда Дункан подошел поговорить с ним, пока Джина была в ванной, – просто дама, с которой вы ужинаете, выглядит точно так же, как девушка в берлинских газетах.
Все же ее история – несчастный случай, исчезновение или и то и другое – не осталась незамеченной. Более того, она получила достаточное освещение, чтобы добраться до Швейцарии. Что еще хуже, в статье была фотография. Дункан мог только представить, как это выглядело: Грэм предоставил какой-нибудь снимок с ее отпуска, и таблоиды сошли с ума. Заголовок гласил бы: «Похищение в романтическом отпуске!», а ниже описание молодой туристки, которая потеряла память и была похищена одержимым мужем, от которого она уже давно ушла.
– Что за девушка в берлинских газетах? – с колотящимся сердцем спросил Дункан, изображая невинность.
– Девушка ударилась головой и потеряла память. Когда ее жених вернулся, оказалось, ее увел другой мужчина.
– Экстравагантный способ сбежать от свадьбы, – добродушно заметил Дункан, и, к его огромному облегчению, мужчина рассмеялся:
– В этом вы правы.
– Надеюсь, что моя жена не считает брак со мной таким же ужасным.
– Уверен, что нет! – Незнакомец снова рассмеялся и во второй раз извинился. – Видимо, я просто перепутал. Мне жаль, если я смутил вашу жену.
– Нет-нет, вовсе нет. Я поделюсь с ней этой историей, она найдет ее забавной.
Дункан пожал руку незнакомцу, а затем отошел, чтобы присоединиться к Джине, все это время скрывая свою панику. Ее история была опубликована. Кто угодно может узнать ее в любое время. Однако если бы Дункан позволил себе остановиться и подумать о рисках, по-настоящему подумать, он не смог бы продолжать. У него не было долгосрочной стратегии, не было ни малейшего представления о том, как этот обман может закончиться счастливо для кого-либо, но в данный момент он был сосредоточен на здесь и сейчас, на любых махинациях, которые необходимы, чтобы не попасться. Его целью было просто продлить это еще немного – любовь, которую Джина, казалось, питала к нему, безграничную преданность, которую он тогда испытывал к ней.
Для этого ему пришлось бы вмешаться в переписку Джины. Ее отец, Вайолет, Грэм… любой контакт с этими людьми легко навлек бы на него подозрение, если не полностью разоблачил бы его уловку. К счастью, ему удалось убедить Джину, что звонок домой может расстроить ее отца, но он все равно должен разобраться с письмом, которое она планировала отправить. Вместо настоящего письма он передал мисс Арнер пустой конверт с неправильным адресом и сохранил оригинал на случай, если ему понадобится написать от имени Джины.
Позже, в свой первый вечер в Вене, выслушав сообщение мистера Рейнхольда, Дункан решил, что пришло время написать письмо, дабы успокоиться. Вернувшись после телефонных звонков, он перечитал письмо Джины, собирая подсказки о стиле, который она использовала в отношениях со своим отцом:
«Дорогой папа, пишу тебе из деревеньки недалеко от Цюриха, где мы с Дунканом отдыхаем после Берлина. Берлин одновременно захватил и утомил нас. Уверена, он бы тебя вдохновил. Здесь всюду прошлое разбивается вдребезги и перерождается в нечто новое. Представь себе целый город, который стремится стереть собственную историю…»
Дункан не мог не улыбнуться, читая это: Джина, которая ничего не помнила о Берлине, тоже лгала! Правда, она делала это из лучших побуждений, чтобы избавить отца от беспокойства по поводу ее травмы, но она не просто немного искажала правду, она излагала чистую ложь. Так много в ее письме было лживым, что он смог сохранить большую его часть, исключая только упоминания о том, что он был с ней. Во вступление, которое он переписал заново, Дункан добавил еще два абзаца ее взволнованным, округлым почерком.
«Я ломала голову над тем, как много из этого рассказать тебе, поскольку мы так далеко и ты можешь волноваться. Хотя уверяю тебя, что для этого причин нет. Я в порядке, даже более чем. Тебе, вероятно, нужно узнать об этом от меня, тем более что Грэм может прийти к тебе – возможно, уже пришел, – и создать ложное впечатление. Я представляю, к каким спекуляциям он мог прибегнуть. Поэтому я хочу, чтобы ты услышал эту историю от меня».
Затем Дункан более или менее точно описал, что произошло в Берлине, что Грэм ушел на встречу, что она вышла прогуляться и получила травму.
