Он умолк. Возникла тяжкая тишина. Я попробовал представить себе эту сцену… И не смог — почувствовал дурноту.
— Это не люди, — хрипло сказал Хижняк, — это звери. Даже хуже! Здешние места вообще считаются самыми трудными. И я это знал, когда меня направляли сюда. Но такого я все же предвидеть не мог. Я как бы попал в дикий, темный, какой-то пещерный мир…
Он налил себе рюмку доверху, через край, расплескивая по скатерти водку. Опрокинул ее в горло одним толчком. И, наморщась, задымил папиросой.
Какое-то время мы сидели так — думали каждый о своем… Потом Хижняк сказал:
— В общем, хорошо, что мы встретились. Я как раз о вас думал…
Это мне не понравилось. Не люблю я, когда милиция начинает обо мне думать. И я сказал, настораживаясь:
— Мерси. Но, собственно, почему? В связи с чем?
— В связи со всеми этими обстоятельствами…
— А какое я имею к ним отношение? — забеспокоился я. — Причем тут я — клубный работник, журналист?..
— Не волнуйтесь, — махнул он рукой, — я вовсе не собираюсь подозревать вас в убийстве Ландыша. Назовем его теперь прямо в открытую. Ведь вы его знаете.
— Откуда вы это взяли9
— Ну, как же, как же! Вы знакомы с его сестрой, Клавой, и бывали уже в их доме…
— Да, знаком. Но что это меняет? С ней многие знакомы.
Он между тем продолжал, как бы не слыша меня:
— И вообще у вас контакты всюду, со всеми. В пещерном этом мире вы чувствуете себя на редкость свободно, легко.
„Легко! — подумал я. — Побывал бы ты в моей шкуре…"
— Впрочем, — заметил он тотчас же, — это не удивительно, если вспомнить ваше прошлое.
— А что вы знаете о моем прошлом?
— Все, дорогой мой, все! У меня теперь имеется ваше досье. Довольно обширное и, признаться, весьма любопытное.
Я понял: выкручиваться бесполезно. И сказал, с трудом выдавливая из себя улыбку:
— Ну, хорошо. Вы знаете прошлое… Но ведь это то, что прошло! Это все позади! Зачем вам понадобилось мое досье! И, кстати, когда вы его раздобыли?
— Да сразу же после вашего второго посещения, — сказал, посмеиваясь, Хижняк. — Вы тогда предстали, как живой укор мне — профессиональному криминалисту! Вы прошли по тем путям, по которым должен был пройти я сам! И были еще кое-какие детали… Например, фразочка, которую вы произнесли о Граче, помните? „Сыграл на два метра под землю…" Это же чистая черноморская феня.[15] На меня сразу пахнуло Одессой. И вообще, восстановив потом в памяти весь наш разговор, я отметил, как вы весьма умело и ловко его направляли… Не знаю, чего вы добивались, какую цель преследовали. И, думаю, что если я даже и спрошу, вы все равно мне не скажете… Может быть, вы играли в сыщика? Не знаю… Но как бы то ни было, вы меня искренне заинтересовали. Я затребовал из управления ваше досье — и все прояснилось.
— Ну и что же в итоге?
— Могу вам только одно сказать: вы как раз такой человек, который нам нужен! У вас богатый опыт, хватка, сообразительность. Раз вы пишете — значит, умеете анализировать и связывать факты. И, кроме того, у вас есть одно очень важное преимущество перед всеми нами… — Он похлопал себя по пуговицам форменного кителя. — Перед такими, например, как я сам…
— Это какое же преимущество? — с интересом спросил я.
— Я считаюсь неплохим специалистом, — медленно сказал он, — потому меня, собственно, и прислали сюда! Преступный мир я знаю… Но все же знаю односторонне. Всю жизнь я находился как бы по одну сторону стола, а блатные — по другую… Контакт наш заключался в том, что я спрашивал, а они отвечали… И этот барьер, разделяющий нас, почти непреодолим! Ну, а вы в течение долгих лет пребывали именно „на той стороне". И вам, естественно, вполне понятно все, что там происходит. Ясны все те психологические зигзаги, которые мне недоступны…
— Так вы к чему клоните? — спросил я. — Хотите, чтобы я работал у вас?
— Ну, да. Ну, да. Идите к нам! Я предлагаю вам серьезную, важную работу.
— Нет, — сказал я, — извините, конечно, но такая работа не по мне.
— Почему? — прищурился он.
— Если вы изучали мое досье, вы должны понять. Да, я был блатным, это верно… Но как я попал на дно? Когда моя жизнь сломалась? Все началось в тридцать седьмом году; в ту пору, когда люди в вашей форме наводили ужас, олицетворяли собою террор… От этого террора погибли и разрушились тогда миллионы семей. И в том числе и моя… А теперь вы хотите, чтобы я эту форму надел!
— При чем тут форма? — торопливо возразил Хижняк. — Далась вам эта форма… Суть вовсе не в ней. И я приглашаю вас не в КГБ, не в политическое, так сказать, учреждение — отнюдь! У вас имеются, как мне кажется, все данные для того, чтобы стать незаурядным работником уголовного розыска… Так станьте им! И поймите, в конце концов, что криминалистика — это такая же наука, как всякая другая. И борьба с преступностью — дело нужное, благое, служащее обществу и существующее при любых системах!
— Может быть, вы и правы, — сказал я, — может быть. Хотя, конечно, наш угрозыск несколько отличается от зарубежного; он гораздо ближе к политике… Но главное — в другом. Существует еще одна, пожалуй, самая веская причина, мешающая мне согласиться…
— Какая?
— Я просто боюсь.
— Вот не ожидал! Чего же?
— Вы сами знаете, как уголовники мстят своим за предательство.
— Но ведь вы для них уже не свой!
— Конечно. Но и не совсем посторонний… Все-таки бывший вор! К таким, как я, предъявляется особый счет. И я не хочу, чтобы меня однажды заставили есть свое собственное мясо.
Пока мы толковали, чайная постепенно обретала обычный свой облик. Наполнялась теплом, шумом, гомоном голосов. Под потолком поплыли, свиваясь, волокна сизого табачного дыма. Где-то рядом рухнул стул, задребезжала посуда… Я глянул на часы и встал.
— Уже десять, — сказал я. — Пора! Пойду… Хочу к обеду успеть попасть в Абакан.
Мы пожали друг другу руки. И я потащил из-под стола свой багаж. И, покосившись на него, Хижняк спросил:
— Надолго?
— Думаю, навсегда. Как видите, нам вместе блаженства не достигнуть… Не судьба!
— Но вы и там, в Абакане, подумайте над моими словами. Хорошенько подумайте!
Я пошагал, протискиваясь меж столиков. А он остался и, покуривая, продолжал глядеть мне вслед. Черт его знает, о чем он думал? Наверное, что-то подозревал, о чем-то догадывался… Или же просто был огорчен, раздосадован тем, что ему не удалось меня завербовать. Он же был вербовщик классный, профессиональный, а тут вдруг такая осечка!
И пока я шел к выходу, я все время чувствовал его взгляд. И спине моей было неуютно…
