Так прошло трое суток. Я искал какого-то решения и не находил… И однажды я не выдержал и взмолился. Прибег к старому, испытанному способу. „Господи, — сказал я, — я всегда вспоминаю о Тебе только в трудные минуты. Когда все хорошо, я Тебя не зову — и это, конечно, свинство. Нельзя быть таким меркантильным и мелочным. Но Ты все терпишь и все прощаешь. И Ты понимаешь все. И вот сейчас мне опять нужна Твоя помощь! Я снова поскользнулся… И на сей раз — всерьез".
И как это нередко уже бывало, ситуация внезапно и круто изменилась.
Нет, никаких „видений" мне не было, и трубный глас не звучал… Просто, придя как-то утром в клуб, я увидел там письмо на мое имя, присланное из Абакана.
В письме меня официально извещали о том, что с первого июля пятьдесят четвертого года я перехожу в штат редакции областной газеты „Советская Хакассия". К извещению этому была также приложена записка и от самого редактора. Он хвалил мои последние материалы, среди которых особенно ему понравилась корреспонденция о больнице — о несчастных детях. (Про концерт, который я там устроил, в статье, естественно, не было сказано ни слова!) Материал этот, оказывается, был напечатан, прошел с шумом и вызвал много откликов…
Я так был удручен и замотан все последнее время, что даже и не заметил, когда, в каком номере появилась эта корреспонденция? Теперь я разыскал ее, прочел — и тоже одобрил… Да, из меня помаленьку получался журналист!
Новый этот поворот судьбы принес мне несказанное облегчение. И хотя до конца июня оставалось еще десять дней, я решил воспользоваться случаем и бежать.
Но все же сразу, немедленно покинуть Очуры я не мог; тут у меня имелись еще кое-какие делишки…
* * *
Начал я с того, что пришел в гараж и долго, старательно портил машину. Так как в моторе я ничего не понимал, не знал, что там самое важное, я поспешил разъединить все контакты. И вообще перекорежил все, что смог.
Когда мотор превратился в кашу, я закрыл его и удовлетворенно похлопал ладонью по радиатору.
— Прости, старик, — сказал я газику, — я не хотел тебе зла. Но ты попал в скверное общество, сбился с пути. Я и сам когда-то был такой. И мне тоже пришлось многое переламывать в себе… И я не гублю тебя, дружок, а скорей — тебе помогаю. Хотя это, все равно, наверное, больно.
Потом я обтер руки паклей. И пошел, посвистывая, к Петру.
Мой помощник все еще лежал в постели и по-прежнему на животе…
Он лежал один, Людмила находилась на службе. И я заговорил без обиняков-
— Ты давно знаком с Ландышем?
— С каким еще Ландышем? — Петр довольно искусно изобразил удивление.
— Не притворяйся, — сказал я, — ты его знаешь.
— Нет… Кто это?
— Помнишь, когда мы в первый раз приезжали с тобой в Алтайск, к тебе в чайной подходил высокий такой парень со стальными зубами? Так вот это был он.
— Ну и что? — сказал тогда Петр. — Если бы я даже и знал его, в чем дело?
— Стало быть, ты знаешь и его профессию! И мне интересно: что между вами общего? И с каких пор ты на него работаешь?
— Я не работаю, нет, нет, — торопливо забормотал Петр, — ты не подумай…
Пухлое его лицо задрожало, расплылось. Щеки обвисли. Глаза вышли из орбит.
— Что я, дурак, что ли, влезать во все эти дела…
— Но все же твоими услугами он иногда пользовался!
— Ну, иногда…
— А, собственно, почему? С какой стати? Что вас связало?
— Да, понимаешь ли, я же ему должен, — сказал, кряхтя, баянист. — Мы ведь приехали сюда нищие — без копейки… А я хотел дом… Вот он и одолжил мне деньжонок на покупку.
— С условием, чтобы ты ему помогал, не так ли' Чтоб давал время от времени клубную машину…
— Ну, так…
— И когда ко мне приходила Клавка — это все ты подстроил?
— Да ничего я специально не подстраивал, — загорячился он. И, кривясь, потрогал забинтованную свою задницу. — Что ж ты думаешь: это тоже нарочно?..
— Но все же направил ее ко мне ты!
— Да, но вышло это случайно… Я правду говорю! Она пришла, спросила… Ну, я и объяснил.
— Объяснил, что я водить не умею, что машина стоит без дела…
Я достал папиросу, размял ее медленно. И закурил. И все это время Петр лежал молча и настороженно следя за мною.
— В общем так. Машина теперь долго будет стоять без дела. Она испорчена, и ты не вздумай ее чинить! Я почему это говорю? Меня переводят в другое место, и ты опять остаешься здесь за директора.
— Куда ж ты?
— В областную газету. Так что отныне я много буду ездить. Сюда тоже еще заверну. И не раз! Имей это в виду.
И я посмотрел на Петра жестко, пристально, ломая глазами его взгляд.
— Когда-то давно ты меня выручил, и вот теперь я говорю с тобой по-хорошему…
— Ничего себе по-хорошему! Ты же грозишь.
— Нет, предупреждаю… Есть такая притча: „Люблю блатную жизнь, но воровать боюсь"… Знаешь? Она адресована прямо к тебе. Ты ведь как живешь? Как шакал. Хитришь, суетишься, подбираешь чужие крохи… Так вот, кончай! Опомнись! И учти: если я узнаю, что машина починена и снова ходит, я тебя, Петька, не пощажу.
— Но как же все-таки, — несмело проговорил он, — как же без машины? — И он хотел по старой привычке подмигнуть, но лицо его ослабло и получилась жалкая гримаса. — Ведь это же — техника… цивилизация…
— Вспомни свой туалет! В здешних местах цивилизация — ненужная роскошь… От нее одни только неприятности.
* * *
Окна клуба ярко светились: были зажжены все лампы. И вопила радиола, включенная на полную мощность. И шаркали, раскачивались, вращались танцующие пары…
Был воскресный традиционный танцевальный вечер — последний мой вечер в этом селе.
В последний раз проходил я по клубной зале, в последний раз глядел на кружащуюся эту толпу. С момента моего приезда сюда прошло ровно полгода. И я как-то незаметно привык к этому месту и к этим людям. Близко я ни с кем так и не сошелся здесь, но имел уже много добрых знакомых. И сейчас здоровался, а в сущности, прощался с ними. Но, пробираясь сквозь толпу, я спешил и нигде не задерживался, не застревал; я искал компанию подростков.
И нашел ее в прихожей у вешалки. Подростки — их было пятеро — стояли там, сгрудившись, куря и поплевывая. И вид у них был какой-то развязный и одновременно унылый.
— Вы чего тут скучаете? — сказал я. — Шли бы в зал…
— А чего мы там не видели? — презрительно усмехнулся один из них — вихрастый и прыщеватый.
И другой добавил:
— У нас свои дела.
— Ладно, — сказал я. — Кстати, я к вам тоже по делу… И, оглядев их всех, спросил:
— Как мне увидеть Салова?
