голова на месте?
– Все на месте. Но я… сам не знаю, зачем мне это надо. Она замуж выходит. Не за меня, правда.
– А! – Игорь рассмеялся, показав крепкие зубы, которыми, наверное, и гнул железо для своих обрубленных женщин с крыльями. – Тогда понятно… Спортивный азарт?
Отведя глаза, он спросил безразличным тоном:
– А с твоей-то как? Все? Крест поставили на могиле? Так, кажется, у Друниной… Девчонки эти стихи переписывали…
«С моей – кем? – удивился Арсений. – Неужели все уже знают про Светку?» Он уклончиво ответил:
– Ну, вроде того…
Тот протянул с поразившей Арсения мечтательностью:
– Изысканная женщина.
«Светка-то?!» – едва не вырвалось у Арсения, но он успел вспомнить, что каждый художник приносит в мир свое понятие о красоте. И об изысканности тоже. Рубенс наверняка впал бы в тоску от женщин Шагала…
– Спасибо тебе, – сказал он, вернувшись к цветку. – Если она выкинет его за мной следом, я тебе верну.
– Ну если… По рюмочке хочешь?
Он увидел себя трезвого и полумертвого в Катиной квартире и поспешно согласился:
– Давай. По чайной ложке.
Гольцев тотчас куда-то умчался. Поставив цветок перед собой, Арсений лег подбородком на скрещенные руки и стал разглядывать, как фиолетовые стрелки, перетекая в желтые, оплывают вниз, образуя в основании цветка озерцо. Синие искры вспыхивали в теплом золоте и тонули, чтобы вынырнуть в другом месте.
– Васильки!
– Что? – Мотор лодки тарахтел так, что они едва слышали друг друга, и приходилось кричать.
Она вытянула руку прямо перед его лицом:
– Смотри, сколько там васильков!
– Эй, ты что?! Хочешь, чтоб я сослепу на мель налетел?
– На мель? – прокричала она. – Это мысль. Тогда мы поселимся на этом острове и будем бегать голышом.
– Зимой ты будешь от этого в таком же восторге?
Помотав головой, она крикнула:
– Я не собираюсь жить здесь до зимы. Но одну-то ночь…
– Здесь? Так мы причаливаем?
Она наклонилась к его уху:
– Мне пойдет венок из васильков?
– Тебе пойдет даже из лопухов.
Она засмеялась и свесилась за правый борт. Брызги цеплялись за ее волосы, как дождинки за пожелтевшую траву. Он все поглядывал на нее и с трудом сдерживал желание погладить ее необыкновенные волосы. Но ему не так уж хорошо давалось управление лодкой, чтоб отпускать руль. Оставалось только смотреть на нее вполглаза и покрикивать от беспокойства:
– Львица, не заболей!
– Почему я – львица?
– Потому что у тебя грива…
Откинув голову, она покатилась со смеху:
– Грамотей! У львиц не бывает гривы.
– Но ты же не такая, как все.
– Может быть, и не такая. – Она улыбнулась сдержанно и мягко, одними уголками губ, на мгновение действительно став похожей на довольную кошку.
Переключив рычаг, он предупредил:
– Причаливаем.
– Я поняла.
– Ты чересчур догадлива для женщины.
– Ты – шовинист. Или как это называется?
– Догадлива, но плохо образованна.
– Кто говорил бы… Политех…
Лодка с хрустом прошлась по мелким камешкам и ткнулась в берег, но движения не прекратила. Она покачивалась и переминалась на мелководье, как лошадь, готовая к продолжению бега. Спрыгнув в воду, он подтащил лодку повыше. Потом протянул руку:
– Иди к носу.
– К твоему? Боюсь, я пропахла бензином.
– Это как раз не страшно. Уж твой-то запах я почую и через угарный газ.
Она шагнула на берег, но от толчка лодка рванулась назад, и нога у нее, соскользнув, неловко ударилась о камни.
– Осторожней! – вскрикнул он. – Ушиблась?
– Иногда мне кажется, что я сплю, – неожиданно ответила она, сдвинув брови.
– Я твой кошмар?
В ее голосе послышалась такая серьезность, ему даже стало не по себе. Он привык, что их разговоры легко сплетаются в невесомое кружево. Ему нравилось представлять ее, одетую в одно это кружево, подобно Афродите в морской пене.
Надорвав легкое переплетение, она сказала:
– Ты так неправдоподобно хорошо ко мне относишься. Ты ведь правда испугался, я знаю. У тебя лицо перекосилось.
Он состроил гримасу, но она не улыбнулась.
– Конечно, это правда. А что в этом сверхчеловеческого?
– Мы ведь с тобой уже столько лет вместе… Другие за это время успевают возненавидеть друг друга.
– О! Возненавидеть можно и за день.
– Я знаю. Я же не о том. Ты ничуть не изменился ко мне…
– А ты? – встревожился он. – Скажи честно!
На этот раз она улыбнулась:
– Нет. Я когда-то тобой переполнилась. Твоим возгласом на аллее, помнишь?
Он повторил:
– Какая обалденная девчонка.
– Помнишь! – обрадовалась она.
– А что мне еще помнить, кроме тебя?
Обняв ее, он посмотрел на реку сквозь легкую прядь. Синева с золотом.
– Здесь речка кажется синей, не то что в городе.
– Зато ты все такой же.
– Это хорошо? Разве не интересней, когда человек постоянно меняется? Это ведь движение.
Противореча себе, она заявила:
– А ты как раз меняешься. Ты постоянен в своей переменчивости.
Он разжал руки и, насмешничая, чмокнул ее в нос:
– Какой умище, даже страшно!
– Я, по-твоему, дурочка?
– Ты, по-моему, умница. – Он потянул ее за руку. – Пошли к твоим василькам, пока я не разрыдался… Зря ты надела сандалии, ноги наколешь. Если будет больно, залезешь в мои кроссовки, а я буду ходить босиком и вопить на весь этот остров. Тогда он точно останется необитаемым и мы сможем носиться голышом.
– Босиком?! – взвизгнула она. – А штаны закатаешь? И рубаху – навыпуск, ладно?
Он озабоченно вздохнул:
– Шляпы нет. Соломенной, с опущенными полями.
– Как в «Веселых ребятах»?
– Да-да! Ты будешь моей единственной коровкой, и я буду подгонять тебя хворостинкой.
Поглядев в сторону, она сказала с неожиданной горечью:
– Никогда мне не стать коровкой.
Он раскрыл было рот, потом, догадавшись, завопил:
– Ну, ты даешь! Мало тебе меня? Чем не ребенок? Со мной ведь не меньше возни. Ты знаешь, что я вчера слопал все варенье, которое на пирог оставляли?
– Знаю. – Она улыбнулась. – Да не кипятись. Это у меня так… минутное…
– Вот они! Пришли.
Присев, она погладила остренькие синие лепестки.
– Говорят, в василек превратила Русалка пригожего парня… Она любила его, а он не хотел уходить за нею со своей земли. Ей пришло в голову, что синие цветы рано или поздно стекут в реку, как капли дождя. Но Василек так и не пришел к ней.
– Не пришел, потому что не любил, – сурово сказал он и, сам неприятно удивившись своей суровости, добавил почти шепотом: – Я пошел бы за тобой и в реку.
Запрокинув голову, она осмотрела его и улыбнулась. Волосы ее стекли в высокую, тронутую зноем траву и слились с нею. На миг ему стало страшно: почудилось, что сейчас земля притянет ее и он не успеет удержать.
