Но Наташа и сама не вспомнила.
– А черт его знает, – отозвалась она, не придав вопросу того значения, какого он заслуживал.
– Дети в зале. Наслушаются от тебя и ляпнут дома. Больше их к нам не отпустят. И мы прогорим из-за твоего языка.
– Ты такой дальновидный! – она рассмеялась.
– Я еще более дальновидный, чем ты думаешь, – важно сообщил он.
И, усевшись за столик напротив нее, захлебывающимся шепотом рассказал обо всем, что привиделось ему в подвале. Кроме того, конечно, как вместо дальней стены ему почудился ход в темноту.
– Как ты это придумал?
У Арсения вразнобой задергались плечи:
– Да откуда я знаю! Придумал.
– Я вот подумала, тебе ведь нужен помощник… Я знаю только одного такого же заводного человека, как ты.
– Как я? Что еще за человек?
Он не дурачился. Он был удивлен так искренне, что Наташе вспомнилось, как не однажды Катя с восхищением говорила о нем: «Уникальный эгоист».
– А ты был уверен, что таких, как ты, больше нет?
Не скрывая улыбки («Ничего-ничего, не все ему над нами смеяться!»), Наташа потянулась к стойке за баночкой «Пепси» и, открыв ее щелчком, шумно отхлебнула.
– Ну перестань. – Он сконфуженно усмехнулся. – Думаешь, я такой уж… Да ладно… Так о ком это ты говорила?
У нее весело задрожало в груди:
– О Кате.
– О ком?! – Он даже приподнялся. – Той самой? По-твоему, я похож на это ледяное изваяние?
Сделав вид, что захлебнулась от возмущения, Наташа согласилась про себя: «Это еще мягко сказано…»
– Катька изменилась… в последнее время… А я-то ее другой знала. Между прочим, она тоже выступала. Как ты.
– Как я? То есть?
– Она играла Кенгуру.
– Она – Кенгуру?!
Наташа стукнула баночкой по столу:
– Да что ты все переспрашиваешь?
– Думаешь, в это можно еще и поверить? Кенгуру… Она? И где же проходили эти невероятные представления?
– В кафе… Вроде нашего.
Каждое слово давалось ей как шаг по трясине, и даже шеста не было, чтобы проверить дорогу. Взгляд Арни не допускал передышки, он схватывал все, что еще только могло проявиться в ее лице, и от этого игра превращалась в ее собственное представление на пустой сцене. Некому было даже бросить реплику, если она собьется.
– Я не вру, – предупредила Наташа, испугавшись того, как ей захотелось рассказать ему, как было все на самом деле.
– Не врешь. Это я вижу.
Откинувшись, он заложил руки за голову, сцепив пальцы, и начал пристально разглядывать что-то на стене прямо над Наташиной макушкой. У нее даже шею заломило от подавленного желания оглянуться.
– Тебя это ни к чему не обязывает.
– А к чему это может меня обязывать?
– Ну… Может, тебе взбрело в голову, будто я уговариваю тебя выступить вместе с нею. Это, конечно, было бы здорово… Но это совсем не обязательно.
– Можешь не оправдываться, я подумал совсем о другом. Некоторые люди так умеют запрятать себя настоящих, что и не догадаешься… Раньше я думал, что так тщательно скрывать о себе нужно только плохое.
– Может, Кате как раз это не очень в себе и нравится.
Он недобро рассмеялся:
– Ну, еще бы! Стыд-позор! Менеджер – и вдруг какое-то кенгуриное прошлое. Или кенгуровское? Все же кенгуриное.
– Да отвяжись ты от этого слова!
– А к чему привязаться? – он заговорил уже серьезно, но Наташа не сразу отделалась от ощущения, что ее дурачат. – Я тут намедни понял, что ни к чему не привязан. Ни к кому.
– То есть как это? А мы все?
– Ты же понимаешь, о чем я!
«Ой, как я устала», – незаметно вздохнула Наташа и решительно проговорила:
– По-моему, тебе надо влюбиться.
– И в самом деле… Чего проще? Подумаешь – за тридцать пять лет этого не случилось… Главное – захотеть.
«Дурак, да ты захлебывался этой самой любовью… Ну надо же, он ни черта не помнит!» – постанывая про себя от жалости к нему, она сказала:
– Ты же знаешь, если человек на что-то настроится… чего-то очень захочет…
Мгновенно сделав глуповатое и восторженное лицо, Арсений проорал на все кафе:
Говорят, под Новый год
Что ни пожелается,
Все всегда произойдет,
Все всегда сбывается!
– Знаешь, если это не случалось до сих пор… Не значит, что этого не может быть вообще!
– Конечно нет. Я влюблюсь в следующем году. Обещаю!
– Это будет любовь на тысячелетие! Только не упусти – один день остался… У него дочка, понимаешь? А у Кати… уже не будет детей… А ей очень хочется, как я поняла.
– Так она за его дочку замуж выходит?
Она чуть не швырнула в него банкой:
– Нашел над чем смеяться!
– Дурак, – немедленно согласился Арсений. – Это не смешно. Особенно для меня. Дочки же у меня нет, значит, и шансов никаких. Лучше уж я в одиночку подвал расчищу.
Не опасаясь его обидеть, Наташа кивнула:
– Точно-точно, дурак и есть. Если она в тебя влюбится, ей уже дела не будет, кто у тебя был и кого нет.
Он опустил глаза и спросил почти шепотом:
– Как же она может в меня влюбиться когда-нибудь, если уже увидела и не влюбилась?
– А ты? – шепнула Наташа.
– Я… Я – это я. – Он делано рассмеялся.
– Это что значит?
– Это значит: я есть хочу!
Наташа мстительно процедила ему в спину:
– Иди-иди… Светка тебя и накормит, и напоит…
Быстро обернувшись, он так и резанул ее взглядом:
– На этом и остановись!
– Это ты остановись! – крикнула она, внезапно ощутив всем нутром, как раздражает ее то, что день ото дня ложь только сгущается, в том числе и ее собственная. – Скоро здесь дышать нечем будет! Юрку лечить надо, вы что, не видите? Ты его в гроб хочешь загнать своей похотью?!
Арсений так судорожно глотнул воздух, что она испугалась. Сжав под столом кулаки, Наташа приготовилась, но он не закричал. Только от его молчания становилось еще страшнее… А когда заговорил, Наташе показалось, будто Арни сглатывает между словами что-то горячее и густое:
– Никогда… Ты поняла? Никогда я ему этого не хотел.
Выбравшись из-за столика, Наташа проследила, куда он пошел, и решила, что опять в подвал – его комната и кухня были направо по коридору. «Сейчас он устроит там Подземелье Ужасов!» Наташе хотелось бы подглядеть, чем Арсений займется в подвале, но она опасалась: вдруг он заметит ее? Тогда тот скелет, который ему хотелось спрятать в нише, появится у него немедленно.
Оставалось залить любопытство остатком «Пепси», выпустить колючие пузырьки и успокоить себя с помощью ждавших ее цифр, от которых все само
