Я повернул Мистера Твена к городу – царству кукурузной каши с сыром и huevos rancheros.[57] Я потер талисман и стал напевать своему коню:
Будь я похож на молнию,К чему мне были б кеды?Я приходил и уходил бы почем зря.Пугал бы поддеревьями.Пугал под фонарями,Но не гонял лошадку бы в моря.
13. Бабушка-призрак
Я направился по Мэйн-стрит в кафе «Ла Косина». Пока я расправлялся с завтраком на крохотной круглой площади в конце главной улицы Пунта-Маргариты, на противоположной стороне круга появилась старушка с раскладным брезентовым стульчиком и мольбертом. Она несколько раз обошла вокруг фонтана и наконец выбрала вид на церковь. Разложив хозяйство, она села и вытащила из парусинового мешка большой блокнот для набросков.
Незнакомка была точно американкой, но не туристкой. У нее был закаленный вид, свойственный всем настоящим путешественникам. Кроме того – она рисовала! Меня это заинтриговало. На ней была длинная юбка цвета хаки и синяя рабочая блуза. Лицо скрывала выцветшая широкополая шляпа.
Я потягивал остатки Кофе и наблюдал, как ее рука превращает чистый лист бумаги в произведение искусства. Вдруг ее карандаш замер, она неспешно, словно в замедленной съемке, повернулась, взглянула на меня и улыбнулась, пробрав меня до самой моей тропической души.
Если визит Джонни Красной Пыли прошлой ночью оказался недостаточен, то старушка, рисующая на площади, точно напомнила мне, что я был не первым членом семьи Марсов, убежавшим в тропики. Титул Первого Тропического Экспатрианта принадлежал моей почти прабабке – Саре Сойер Марс, больше известной своим правнукам как «Бабушка-Призрак».
На мой взгляд, связывает некоторых людей с понравившейся им картиной не желание нарисовать ее самим, а скорее желание оказаться в месте, изображенном художником. Знаю, ковбоям вообще-то не свойственно становиться коллекционерами произведений искусства, но я ничего не могу с собой поделать: это у меня в крови. А началось все с Бабушки-Призрака.
Искусство связало меня с тропиками задолго до того, как я купил святую Барбару на блошином рынке и, сняв свои ковбойские сапоги, впервые утопил босые ноги в песчаном пляже. Может, после исхода из Вайоминга я и продал свой грузовик, трейлер и большую часть сувениров, которые копил годами, но мой конь и две мои картины остались при мне.
Я уже рассказывал историю «Святой покровительницы молний». А вот вам история другой картины из коллекции Талли Марса. Картина называется «Сердце Анд», а ее автор – великий американский художник-пейзажист Фредерик Эдвин Чёрч. Чёрч был представителем так называемой «школы реки Гудзон» и в перерывах между путешествиями на край света в поисках вдохновения жил на реке. Хотя я называю его картиной, мой Чёрч на самом деле – черно-белая гравюра. Оригинал висит в музее Метрополитен в Нью-Йорке. В первый раз я увидел ее подростком на школьной экскурсии. Ее красота буквально иссушила мой разум и мое тело. Я стоял и упивался ей, пока музей не закрылся.
Фредерик Чёрч был не только художником, но и чем-то вроде Джорджа Стрейта[58] или Дейла Эрнхардта[59] своего времени. До Гражданской войны, когда изобразительное искусство, книги и живая музыка были единственными развлечениями, люди пристально следили за карьерами художников, как сегодня они следят за гонщиками и кантри-звездами. Чёрч был не только живописцем, но и исследователем. Прочитав книгу легендарного немецкого исследователя Александра фон Гумбольдта «Космос», он покинул свой уютный дом и студию на берегу Гудзона и отправился в джунгли Южной Америки.
Описание тропиков фон Гумбольдта сразило Чёрча наповал, и он предложил знаменитому исследователю свои услуги в качестве иллюстратора. Вот так мистер Чёрч отправился в южную Америку с фон Гумбольдтом.
Теперь вспомните: все это происходило до появления фотоаппаратов, и только художники и скульпторы могли запечатлеть поразительные зрительные образы. Чёрч поставил в джунглях свой мольберт и начал рисовать таинственные пейзажи Южной Америки, стараясь передать красоту тропиков и познакомить людей с местами, которые они никогда не увидят воочию. Ему удалось превзойти свои самые смелые мечты. На холсте один за другим оживали водопады, вулканы и непроходимые дебри. Когда он привез эти видения домой, художественным критикам в Нью-Йорк Сити пришлось дать работам мистера Чёрча новое название. Они назвали их «героические пейзажи» – и не соврали.
«Сердце Анд» разожгла мою страсть к тропикам задолго до того, как я сюда приехал. Познания ковбоев в искусстве обычно ограничиваются скульптурами Фредерика Ремингтона[60] и картинами, изображающими снятие скальпа генерала Кастера в битве при Литтл-Бигхорн, что висят в барах по всему Западу над логотипом «Будвайзер». Но у меня все было по-другому. Об этом позаботилась Бабушка-Призрак.
Картина «Сердце Анд» была написана в 1859 году и выставлена в галерее Чёрча в Гринич-Виллидж на острове Манхэтген. На выставку стекались целые толпы. Это было искусство и развлечение: два в одном.
Среди посетителей «Студии на 10-й улице» в апреле 1859-го были Джубал и Сара Сойер Марсы, мой прадед и моя прабабка.
История гласит, что новобрачные приехали из восточного Теннесси в Нью-Йорк по делам. Джубал руководил преуспевающей флотилией пароходов на реке Теннесси и имел массу деловых связей в Нью-Йорке. Сара с готовностью покинула побережье ради гор Камберленда, сочтя это частью своих супружеских обязательств. Она искренне полагала, что, как и большинство жен того времени, без труда сменит место обитания, ведь это часто бывает после замужества. Но Сара Сойер Марс не была женщиной гор. Она была красавицей из прибрежного города Чарльстон, и ее корни намертво переплелись с образом жизни на низменности. Вскоре новая обстановка стала ее угнетать.
Джубал решил, что путешествие в Нью-Йорк «пойдет ей на пользу», и приготовил ей сюрприз. Той весной город только и говорил, что о картине известного художника Фредерика Чёрча. Джубал отложил свои деловые встречи и повел жену на выставку. После этого они собирались поужинать в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка.
В тот вечер они отправились на специальную платную выставку одной картины и в итоге нашли студию. У входа к стволу дерева была прибита гвоздем следующая вывеска, написанная большими красными буквами: «СЕРДЦЕ АНД». Джубал и Сара бросили два четвертака в кассу, подписались на черно-белую гравюру с картины, встали в очередь примерно из тысячи заинтересованных нью-йоркцев, и терпеливо, как и все южане, принялись ждать.
Наконец они добрались до расставленных перед картиной скамеек и сели. В помещении было темно, и лишь картину освещали газовые рожки. С потолка свешивались сухие пальмовые ветви, которые Чёрч привез из Южной Америки. Они помогали создать атмосферу тропиков. Сама картина была оформлена так, что создавалось ощущение, будто смотришь в окно. На ней был изображен крошечный кусочек тропического ландшафта, но в этом образе уместилась вся Южная Америка.
Не знаю уж, как на остальных, а на мою прабабку все это произвело впечатление. Когда билетер махнул им с прадедом, чтобы они освободили скамейку, Сара Сойер Марс не сдвинулась с места. Она отвечала отказом на все просьбы, уговоры и, наконец, приказы уйти моего прадеда, управляющего галереей и даже самого художника. Она ничего не говорила, а только безотрывно смотрела на картину. В итоге полиции пришлось выносить ее вместе со скамейкой.
Джубал Марс сопровождал свою жену в полицейской карете и сидел рядом с ней на скамейке по пути в отель. Когда они приехали, Сара снова всех шокировала. Она спокойно встала, взяла под руку моего прадеда и вышла из фургона, спросив, не могли бы они выпить чашечку чая.
Они легли спать, а на следующее утро моя почти прабабка исчезла, оставив записку. В ней говорилось о том, что сотворила с ней картина, о том, что она ничего не могла с собой поделать и уехала в тропики, куда, как ей казалось, ее звала сама судьба. Она писала, что картина не только запечатлела пейзаж, но и показала ей окно в мир – ее мир. Сара Сойер Марс вылезла в это окно – и не вернулась.
Мой прадед некоторое время пребывал в шоке. Он вернулся домой в Теннесси, отправился на войну, чудом остался в живых, после окончания боевых действий переехал на запад в Вайоминг и женился вторично. Моя почти прабабка исчезла в джунглях Южной Америки.
На семейных встречах шепотом рассказывали истории о ее похождениях. Она убежала с художником в Париж. Она сошла с ума и умерла от лихорадки на Амазонке. Ее убили пираты. Свою настоящую прабабку я запомнил доброй, ласковой женщиной. Она пеклась о своей семье и никогда не покидала округа, в котором родилась. Бабушка-Призрак была запретной темой в нашем доме, но, разумеется, и взрослые, и дети шептались о ней в углах гостиной и рассказывали небылицы у костров в горах. Но по-настоящему раскрыл ее тайну именно я.
