Идти стало труднее – тропу отыскать не удалось, низкорослый Мюф уставал, путаясь в зарослях. Зато Фалиан ожил, как будто на каменистой равнине осталось нечто, что угнетало старого луддита.
Хиллориан попробовал оживить уникомы – скопище вполне исправной электроники упрямо молчало – не ловились даже помехи. Иеремия, преодолев идейное отвращение, после долгих уговоров, попытался ментально “подлечить” мертвый прибор. Эксперимент не принес успеха – гнет Аномалии глушил попытки псионика. Стриж заинтересовался природой эффекта. У коммуникаторов нет ментальности – на что воздействует пси-шторм? Наиболее логичный ответ пугал даже уравновешенного иллирианца: уником работает, как и раньше, просто Аномалия заставляет людей не замечать этого факта. Однако, “нулевик”-Дезет в этом смысле ничем не отличался от других. Для него коммуникатор тоже был мертв. Это заставило иллирианца впервые всерьез задуматься о природе и границах своего “иммунитета”. Мозг Стрижа непроницаем для людей и современной ментальной техники – но что мы знаем об Аномалии? Причудливые галлюцинации мучили всех – на них не жаловался разве что ребенок и сам Стриж. Но как знать, не были ли видения Стрижа попросту более тонкими, неотличимыми от реальности? Если следовать теории до конца – иллюзией мог оказаться не только сломанный уником, но и горы, почва под ногами, а следом за нею – сама экспедиция и лично Стриж. Есть ли реальность вообще? Бывший сардар бестолково бултыхался в вязком болоте солипсизма [4]. Дезет представлял себе зажравшуюся, растекшуюся по Вселенной, грезящую иллюзорными снами Аномалию и мысленно проклинал тот день и час, когда впервые открыл учебник философии.
Изгнанная в шею, умозрительная теория время от времени нахально возвращалась, угнетая иллирианца.
Конец размышлениям об иллюзорности бытия, как ни странно, положили события совсем не философского характера.
Дезет не раз ловил на себе пристальные взгляды явно успокоившегося и приободрившегося Иеремии. “Кризис мировоззрений” наступил внезапно – после того, как занятый размышлениями Стриж некстати споткнулся о петлей вылезший из земли корень псевдо-падуба. Конфуз приключился на привале, в самый неподходящий момент – иллирианец нес брезентовое ведро, почти до краев наполненное водой из ручья. Ледяной поток обрушился на задремавшего Фалиана. Промокший до нитки луддит встал, двумя руками отряхивая капли со лба и коротко стриженной седой бороды.
– ?
– Мои глубочайшие извинения.
– Смотри, куда ступаешь, парень.
– Непременно. Клянусь – это случайность.
Стриж, на этот раз сама корректность, отставил в сторону пустое, мгновенно сморщившееся ведро и потянул через голову мокрую насквозь рубашку. Возня с одеждой отвлекла его внимание всего-то на пару секунд. В тот момент, когда залитая рубашка полетела на траву, иллирианец получил полновесный удар, нацеленный в скулу. Фактор неожиданности оказался решающим – Дезет потерял равновесие и очутился на земле. Над ним возвышался взбешенный, но не потерявший самообладание Иеремия. Палец фермера твердо показывал в сторону плеча Дезета – прямо на крылатую номерную татуировку SRDR.
– Ты иллирианский сардар.
Дезет сел на корточки – в ушах немного звенело.
– Допустим, я им был. И что?
– За тобой должок, парень.
Ошарашенный и промокший Стриж и в самом деле утратил ощущение реальности – Иеремия Фалиан хладнокровно извлек из-за пояса хорошо заточенный нож.
– Такие, как ты, хорошо поработали в Ахара – излучателями и тесаками. Вставай.
– Забери меня холера – я не буду драться с престарелым психопатом.
– А я тебе отрежу уши, сукин сын, как это делали вы с нашими детьми, на наших восточных территориях.
Дезет мягко вскочил, понимая – от проповедника и в самом деле можно дождаться удара ножом. Иеремия в этот момент смахивал на поджарого, сивого от старости медведя, вскинувшегося на дыбы. Он держал нож не по-крестьянски, обратным хватом, а прямым – почти как бандит с окраины Порт-Калинуса. Великолепной заточки лезвие писало в воздухе восьмерки.
– Ох. Ну и прореха на мировом разуме.
Проповедник сделал неестественно быстрый и точный выпад. Нож прошел всего в двух унисантиметрах от груди увернувшегося Стрижа.
– Уймитесь вы, старый склеротик.
Фалиан ответил серией “текучих” выпадов, Дезет едва успевал уклоняться. Фермер гнал противника в сторону колючих зарослей, намереваясь прижать в непроходимой стене шипов и плотной листвы. Самый кончик ножа едва – до кровоточащей царапины – задел предплечье иллирианца. Иеремия сделал паузу, он тяжело дышал, остановившись в настороженной позе. В душе Дезета, измученной абстрактными построениями последних дней, нарастающее раздражение спорило с инертным нежеланием драться.
– Еще одно движение, Фалиан, и я вас ударю. Ударю на поражение.
Иеремия, набычив загорелую, иссеченную морщинами шею, ринулся в атаку. Стриж перехватил вооруженную руку и дернул ее на себя, вынуждая увлеченного инерцией противника врезаться в колючую стену остролистого кустарника. Фалиан крякнул, сдергивая собственную одежду с твердых, как рог, колючек, и, не обращая внимания на царапины, развернулся для броска. Поздно. Удар ногой чуть пониже уха привел проповедника с состояние полной отрешенности.
– Стоять!
Стриж обернулся. Оказалось, что худое лицо Хиллориана может не только краснеть от жары. Полковник держал наготове пистолет и был бледен нездоровой зеленоватой белизной, только на лбу выступили красные пятна, похожие на укусы москитов. Хиллориан слегка заикался – раньше Дезет на замечал за наблюдателем такого дефекта речи.
– Вы. Экскремент Мирового Разума. Вы что. Наделали?
– Да ладно, колонель. Ботинок у меня брезентовый. Он через минуту очнется.
– Вы, Разумом убитый идиот.
– Дед попытался меня прикончить. Да чего я сделал-то особенного?
– Это говорит “нулевик” или пустое место? Если пустое место, то вы не нужны мне, Дезет. Я вас держу на мушке и немедленно пристрелю, во избежание рецидивов. А если вы “нулевик”, то должны помнить, что здесь, в Аномалии, вы единственный полностью нормальны. Так холера вас побери – не обостряйте.
Стриж нагнулся, подобрал брошенное ведро.
– Вы сами набрали психологически несовместимую команду. Я не знаю, что вас заставило так поступить, я не верю, что вы не знали о последствиях.
Хиллориан махнул рукой:
– В Аномалии любая команда только ограничено совместима.
Стриж покачал головой.
– Вы впрягли в одну телегу бизона и страуса.
Иеремия зашевелился, медленно приходя в себя. Хиллориан выждал, пока старик обретет ясность сознания.
– Вынужден предупредить вас, Фалиан. До конца экспедиции – никаких драк, никаких претензий друг и другу. Это мое последнее слово.
Проповедник подобрал нож, спрятал его в поясные ножны, встал, держась с удивительным для побитой стороны достоинством.
– Я понимаю вас, полковник. Но вы не хоронили родных, расстрелянных сардарами на восточных территориях Ахара.
– У вас в родне были переселенцы?
– Да. Брат, его семья. Их убила иллирианская зачистка.
– Я понимаю ваши чувства, но прошу вас воздержаться от поединков с Дезетом. Прошу – это вежливая формулировка. Вообще-то, это приказ. Вы поняли?
– Да.
– Будете противиться моим приказам?
– Нет.
– Хотите добавить еще что-нибудь?
Иеремия перевел на Стрижа взгляд бирюзово-прозрачных глаз.
– Я не подниму на тебя ни ножа, ни кулака, Космосом проклятый убийца. Наш полковник против драк. Однако, это, думаю, он не сочтет за драку.
И каленусийский фермер плюнул иллирианскому сардару прямо в лицо.
Стриж отшатнулся – плевок шлепнулся ему на плечо.
– Дезет, не смейте отвечать… Не сметь! Не трогайте кобуру – вы забыли, кого оставили в Порт-Калинусе? Я не шучу. Я сейчас убью вас. Опустите руку. Вот так. А вы, Фалиан – на десять шагов в сторону.
Наблюдатель сумрачно покачал головой.
– С этого дня – никаких контактов друг с другом. Зачинщика расстреляю без душеспасительных бесед.
Стриж оборвал с куста пучок листьев, вытер плечо, в висках звенела пустота. Сбежать от реальности – желание без надежды.
Иеремия спокойно кивнул и пошел к ручью, подобрав оброненное иллирианцем ведро.
Глава VIII
Хмурики приходят
Каленусия, Горы Янга, день “Z+10”.
– Что вы сказали, Симониан? Продукты?
Белочка кивнула. Потускневшие, выгоревшие на солнце волосы свисали на лоб неровными прядями.
Лесистые горы почти остались позади, найденная наконец-то тропа вывела к невысокому перевалу. Впереди желтой, с прозеленью грядой высился “пастбищный” хребет. Название, лишь аккуратно отдающее дань традиции – на скудных, перемежающихся камнями пучках травы на первый взгляд не пасся никто.
