– Ты, Витя, тоже поступишь, когда почувствуешь, что это необходимо, что без этого дальше жить нельзя. Сейчас ты… созреваешь… Ты хороший парень. Если подашь заявление в партию, тебя примут. Но это не будет твое собственное, выношенное в сердце. Это будет заодно со мной. За компанию, Витя, по дружбе в партию не идут. Так что не обижайся… А с Шешеней мы беседуем по уставу и разным политическим вопросам. Он меня и готовит… - Степан улыбнулся своей простой, открытой улыбкой и шутливо закончил: - Ну брось лезть в пузырь. Теперь ты все знаешь.
Я не сказал Степану об обиде, но в глубине души холодок остался. Невысокого мнения обо мне друг, если не поделился мыслями о таком серьезном намерении. Я ничего не таил, по-братски относился. Кровь хотел дать… Стоп, стоп! Это уже не только не благородно, а низко - такие упреки даже в мыслях нельзя высказывать! Я ему и сейчас не задумываясь кровь отдам. Он мне как брат…
И все же что-то щемит в душе. Ну ладно, я не дозрел, а он-то почему раньше не поговорил со мной откровенно?
Лежу на скамейке в спортивном городке. Читаю странную книжку: и здорово, и что-то не то! Словно из дорогого, полированного дерева пивной ларек строит. Жалко, такие ценности писатель на времянку тратит!
Мимо идет замполит Шешеня. Увидел меня, завернул. Я встал.
– Садись. Чем увлекся?
У нас с Женьшенем душевный контакт, вне службы всегда разговор приятельский. Я показал ему страницу с названием повести.
Замполит хмыкнул:
– Охота время тратить!
– А что?
– Сальто и выкрутасы.
– На сальто целый вид искусства держится.
– Какой?
– Цирковая акробатика.
– Вот именно. Однако там цирк, а это литература. Канкан в оперетте хорош, но никак не годен для классического балета. Ну ладно, я к тебе не за этим. Помнишь, однажды за Кузнецова ты заступился. Сказал, не всех, мол, надо воспитывать!
– Помню. - Я удивленно глянул ему в глаза: неужели признает, что не прав?
Шешеня уловил мою мысль, улыбнулся:
– Нет, не признание своей ошибки хочу высказать. Просто в данном случае я прав. Твой друг Кузнецов - лучшее доказательство. В партию парень вступает. Вон как вырос! Значит, в воспитании нуждаются и положительные люди. Хороший человек в армии делается еще лучше. Вот тебе ответ на наш спор.
Я не нашел ничего для возражения:
– Разве мы спорили?
– Забыл, как налетел на меня? Я даже растерялся: чего это он так горячится? Потом понял - за друга.
Хорошо, за настоящего друга так и надо. А спор не обязательно в крике до хрипоты. Ты мне вопрос поставил: все ли нуждаются в воспитании? Я и задумался. Не мог сразу ответить. Я ведь политработник без году неделя. Тоже считал: воспитывать надо недисциплинированных. После этого как увижу тебя, твои слова так в ушах и звенят. С большой обидой ты их мне высказал! Ну теперь мне все ясно. Хочу, чтоб и ты меня понял. А друг у тебя отличный парень…
Шешеня помолчал, пытливо поглядел на меня - как, доволен?
* * *
Величественное и страшное зрелище довелось мне увидеть - пожар в пустыне. Не думал, что на пустом месте есть чему гореть. Оказывается, есть.
Солдаты нашей роты ходят с коричневыми подпалинами на обмундировании. Лица и руки в ожогах.
Началось все, в общем-то, обычно, а вот закончилось… Подняли как-то нашу четвертую роту по тревоге и вывезли на учения.
Два дня и две ночи мотались мы по барханам. Каких только боев не вели: преследовали, оборонялись, ликвидировали последствия ядерного удара, преодолевали зоны с высоким уровнем заражения, закрепляли достигнутый рубеж! Незадолго до рассвета, когда стояла самая густая чернота, нам вдруг раздали боевые патроны. Роте была поставлена задача наступать с боевой стрельбой.
Хотя мы изучали еще до выхода в поле меры предосторожности на боевых стрельбах, знали, как себя вести, все же нервное напряжение охватило многих. Старослужащие это уже не раз испытали, а первогодки немного струхнули. Мало ли что может произойти! Чуть повернул автомат в сторону - поразишь соседа. Споткнулся о камень, дернул неосторожно спуск - и пули ударят в людей. В общем, всякое случается.
И вот подразделения развернулись в боевой порядок. Где-то здесь множество людей: они не видят друг друга в ночной тьме, но все их действия объединены одной целью, направлены единым решением и руководством командира, - это сплоченный, боевой организм.
Зеленая ракета - сигнал «Вперед!». Мы выскочили из траншей и побежали, стараясь не терять из виду соседей. Зарычали танки, ударили пушки, зарокотали пулеметы, застрочили автоматы. В лицо нам брызгали вспышки огневых точек противника. Их было много. Они то появлялись, то исчезали. Мы стреляли в эти огоньки.
Справа неожиданно устремился на наше отделение черный силуэт танка.
– Гранатометчик, танк справа, расстояние пятьдесят, поразить! - крикнул Волынец.
Скибов быстро опустился на колено, гранатомет его бабахнул, огненная струя и дым отлетели назад от плеча Скибова: через секунду мы услышали, как инертная неразрывающаяся граната ударила в фанерную мишень.
– Попал! - радостно крикнул Скибов.
– Доложите как положено! - осек его Волынец.
– Танк уничтожен, товарищ сержант!
– Вперед!
Свистят пули и снаряды. Шлепнул о землю где-то впереди осколок, или это пуля срикошетила. Я невольно остановился. И тут же услышал голос Волынца:
– Вперед!
Сержант видел все и всех. Он обнаруживал новые цели, ставил задачи пулеметчику Куцану, гранатометчику Скибову, всем автоматчикам, в зависимости от того, к кому ближе была цель и кто как умел стрелять. Степану доверял небольшие «головки» наблюдателей и снайперов, мне - «грудные» и «пулеметы», Дыхнилкину и Соболевскому - ростовые, те, что солдаты зовут «коровой».
Как Волынец успевает все это видеть и осмысливать - уму непостижимо.
– Агеев, не забывайте о фосфорных насадках! - делает он мне замечание. - Точнее ведите огонь!
Изредка доносился из мрака спокойный, четкий голос Жигалова:
– Первое отделение, подтянуть левый фланг! Где-то неподалеку сквозь треск стрельбы пробивается команда капитана Узлова:
– Бронетранспортеры, держать плотнее к атакующим!
Нам навстречу поднимаются длинные цепи противника. Они мигают вспышками огня. Я уже более спокойно нахожу зеленые светлячки фосфорных насадок на прицеле, посылаю точные очереди, мигалки гаснут.
– Молодец, Агеев! - тут же хвалит сержант.
Мы преодолели несколько рубежей, не раз отбили контратаки пехоты и танков, уничтожили десятки пулеметов и расчетов безоткатных орудий, наконец достигаем рубежа, который был определен нам при постановке задачи.
Грохот постепенно стихает. Беремся за лопаты: надо закреплять успех, готовиться к отражению контратак противника.
Тьма поредела, над землей стал виден синий дым от имитационных взрывов и от разрывов настоящих снарядов и мин.
Кажется, бой длился недолго, а взглянул на часы - прошло полтора часа, позади километров семь учебного поля. Я подумал: какая сложная автоматика и механизация нужны для того, чтобы создать такую реальную обстановку и провести стрельбы! Сотни мигалок, мишени, встающие в нужный момент на определенном расстоянии и на строго установленное количество секунд, движущиеся макеты танков под различными углами, и тоже на расстоянии, требующем от гранатометчиков быстроты и сноровки.
Все это должно двигаться и действовать по мере надобности, в зависимости от замысла и задач, намеченных руководителем учений, соответствовать тактике, вооружению и организации подразделений возможного противника.
Вся эта сложнейшая система приводится в движение электричеством и по радио. Густая сеть проводов, механизмов, электромоторов, датчиков, реле автоблокираторов и трансформаторов скрыта в земле и сведена к пульту управления. Был я однажды в домике, где сооружен этот пульт: огромная панель вдоль стены и металлический стол усыпаны мигающими лампочками, прыгающими на приборах стрелками, выключателями, микрофонами. Да, хоть и не ракетчики мы, но хозяйство современной пехоты даже в простом деле организации стрельбы автоматизировано и все на кнопках!
…По учебному полю в предрассветной синеве ходят наши офицеры и посредники. Они считают пробоины в мишенях. Это очень важно. По результатам стрельбы подведут итог: сколько врагов, а главное, огневых точек мы поразили. Из этого будет ясно, выполнена боевая задача или нет.
Где-то на испытательных полигонах подсчитаны и внесены в «Курс стрельб» таблицы - своеобразные нормы, которые определяют эффективность наших действий. Опять математика, формулы, вычисления, опять наука! Поразили девяносто процентов появившихся перед нами целей - стрельба будет признана отличной, восемьдесят процентов - «хорошо», семьдесят - «удочка». А если пробоины окажутся в шестидесяти девяти с половиной процентах мишеней - беда. Значит, задачу не выполнили.
