— Вооз только лишь мужчина, моя дорогая, а мужчины не всегда так сильны, как стараются казаться. Мне кажется, Вооз думает, что он намного старше своей молодой жены, слишком стар, чтобы она любила его. Ты могла бы растопить его сердце одним словом.
— Я хочу, чтобы мой муж был счастлив.
Ноеминь улыбнулась.
— Тогда прими это благословение старой женщины и сделай так.
* * *
Ноеминь не могла согласиться с тем, чтобы все оставалось, как есть. Ее невестка когда-то была смелой ради нее, но Ноеминь сомневалась, что у Руфи хватит смелости добиться чего-то для себя самой. Вскоре после разговора с Руфью Ноеминь вышла из дома. Она сказала, что идет навестить свою больную подругу. Выйдя за дверь, она направилась прямиком к городским воротам, где знала, что найдет Вооза. Как она и предполагала, он сидел на своем обычном месте. Увидев приближавшуюся Ноеминь, он забеспокоился, особенно когда она поманила его рукой. Сказав несколько слов старейшинам, Вооз поднялся и подошел к старой женщине.
— Что-то случилось?
— Все в порядке, — ответила Ноеминь.
— Тогда почему ты так выглядишь?
— Как я выгляжу?
— Как женщина, готовая к бою.
Вооз был слеп только тогда, когда дело касалось его молодой жены.
— Мы можем с тобой пройтись и поговорить там, где народ не будет слушать каждое наше слово и следить за каждым нашим шагом?
Нахмурившись, Вооз пошел рядом с Ноеминью, стараясь приноровиться под ее шаг. Они вышли из Вифлеема. Долгое время Ноеминь молчала. Пусть Вооз поволнуется и подумает. Пусть сам спросит.
— Тебя послала Руфь?
— Нет, она меня не посылала. Я пришла по собственному желанию. Кто-то должен открыть тебе глаза.
— Открыть глаза?
Ноеминь остановилась и посмотрела на Вооза.
— В жизни бывают такие моменты, Вооз, когда мужчина безо всякого риска может подчиниться не разуму, а сердцу.
Он смущенно отступил в сторону.
— О чем ты говоришь, Ноеминь?
Румянец, заливший его лицо, был тем самым ответом, который ей требовался. Она скрестила на груди руки и пристально посмотрела на мужчину.
— Когда ты намерен сказать Руфи, что жениться на ней тебя побудили не честь и родственный долг?
— Она знает, — угрюмо произнес Вооз.
Ноеминь всплеснула руками.
— И как она это узнала? — она расхаживала перед ним взад и вперед. — Ты умудрялся оставаться дома в течение семи дней брачного пира, но потом погрузился в свою прежнюю жизнь. Все время, свободное от сна, ты делаешь то, за что платишь деньги своему надсмотрщику. А если ты не занят своими делами, то решаешь у ворот чужие проблемы. Ты обращаешься с Руфью, как с гостьей в своем доме! Она — твоя жена!
Ноеминь перестала укорять Вооза, довольная его ошеломленным видом. Она закуталась в шаль и уставилась на него.
— Я знала о Ришоне, Вооз. Ты думаешь, я могла послать Руфь в Вифлеем, не узнав обо всех родственниках и друзьях, оставшихся в живых? Я не хотела, чтобы Руфь стала женой Ришона! Думаешь, он дорожил бы ею, как ты? Любил бы он ее? Я наблюдала за тобой, когда ты сидел у ворот, и видела, как ты смотришь на мою невестку, возвращавшуюся с твоих полей. Я благодарила Бога за тебя и за твои чувства к ней! Вот почему я послала Руфь к тебе. Я послала ее к тебе, потому что ты любил ее.
— Да, я люблю ее, — хрипло произнес Вооз. — И теперь у тебя есть сын, который наследует имя Елимелеха. Что тебе еще нужно от меня, Ноеминь?
Он отвернулся и провел руками по волосам.
Ноеминь выдохнула. Сочувствие и острое сожаление наполнили ее сердце.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, Вооз. Я хочу, чтобы ты принял мой дар.
— Я принял Руфь.
— Нет, ты не принял ее.
Вооз повернулся и посмотрел на женщину, в его темных глазах была боль.
— Ее сын наследует все, что имею я. Это разве не значит принять? Это разве не свидетельствует о том, как высоко я ценю ее и его?
— Руфь любит тебя, Вооз.
Он в изумлении уставился на Ноеминь.
— Что?
Ноеминь никогда не видела, чтобы человек выглядел таким потрясенным.
— Что ты говоришь?
— Я сказала… Руфь… любит… тебя, — медленно, как если бы она объясняла это ребенку, повторила Ноеминь.
— Не может быть.
— Почему же? — хотя это могло ранить Вооза, она должна была все-таки сказать эти горькие слова. — Потому что я была слепа в юности и не увидела твоей красоты? Ты красив, Вооз, ты прекрасен тем, что единственно имеет значение, что не может исчезнуть по истечении времени. Руфь поняла тебя лучше, чем когда-то я, дорогой. А теперь ты должен открыть свои глаза и увидеть девушку, на которой женился.
— Стоит ли верить невозможному?
— Разве для Бога есть что-нибудь невозможное? Я молилась, чтобы это произошло. Я знаю дюжину других людей, которые тоже молились об этом. Половина Вифлеема молится о тебе и Руфи! Неужели Бог не слышит наши молитвы? Ты знаешь, как много людей в Вифлееме наблюдают и ждут, когда Господь дарует вам обоим самое великое благословение? Любовь. И вот теперь Он даровал вам ее.
— Я не верю в это.
— Как ты можешь говорить такое теми же устами, которыми восхваляешь Бога за сотворенные Им чудеса? Я знаю, о чем говорю. Не так давно я оставила ее дома плачущей.
— Плачущей?
— Потому что ты никогда не бываешь в доме, который принадлежит тебе.
Минуту Вооз стоял молча, а потом разразился смехом.
Приятно было слышать его смех, но еще приятнее было видеть его сияющие глаза, которые никогда раньше не сияли так ярко.
Смех сменился мягкой улыбкой, он пристально посмотрел в ее глаза.
— Не странно ли это, Ноеминь? Когда-то я любил тебя.
— А я была неразумной, пустой, молодой девушкой.
Ноеминь подошла к нему и накрыла его руку своей.
— А теперь я твоя теща, — сказала она с лукавой улыбкой и шутя шлепнула его по руке:
— Так окажи почтение старой женщине. Иди домой, сын мой. Иди домой, к моей дочери, Руфи, которая любит тебя, любит землю, по которой ты ходишь.
Вооз наклонился и поцеловал женщину в щеку.
— Да благословит тебя Бог, Ноеминь, — произнес он хрипло.
Ноеминь смотрела ему вслед. Она покачала головой, удивляясь тому, как не уверены в себе были Руфь и Вооз. Ах, зато они имели непоколебимую веру в Бога. И это было хорошо. Нет, это было лучше всего. Ибо Бог никогда не разочарует их.
Отвернувшись, Ноеминь сквозь слезы посмотрела на убранные поля. Она думала о Елимелехе. Она думала о Хилеоне и Махлоне и чувствовала острую боль утраты. Однако она благодарила Бога, потому что, несмотря на все множество грехов, совершенных ими, в том числе и ею, имена ее детей не исчезнут.
* * *
Сердце Вооза бешено колотилось, в горле образовался комок, когда он входил в свой дом.
— Руфь?
— Я здесь! — отозвалась она, в ее голосе звучало удивление.
Войдя в общую комнату, Вооз увидел Руфь. Напряженная, с широко открытыми глазами, она поднялась из-за ткацкого станка.
— Вооз, — от смущения она залилась краской, — сегодня ты рано.
— Ты против?
— О, нет. Конечно, нет.
Он подошел к жене, внимательно изучая ее лицо. Ее щеки были краснее, чем обычно. Когда Вооз приблизился к ней, она от удивления еще шире открыла глаза. Он заставил ее нервничать? Женщина протянула руку и стала перебирать пальцами полотно, которое ткала, потом убрала руку и уперлась ею в бок. Вооз никогда раньше не видел ее в таком волнении. Значит, она нервничала не меньше, чем он.
— Ты разговаривал с Ноеминью? — произнесла она сдавленным голосом.
— Да, хотя я едва верю тому, что она сказала мне.
Руфь взглянула на мужа.
— Что она сказала тебе?
Вооз боялся сказать лишнее, поэтому осторожно начал:
— Она сказала… ты хотела поговорить со мной.
На этот раз Руфь, несомненно, покраснела еще сильнее.
— Прости. Я смутил тебя. Думаю, она неправильно поняла, или я, или…
Руфь прервала его.
— Нет. Я ожидала, что Ноеминь поговорит с тобой.
Вооз уставился на жену.
— Руфь, тебе стоит только сказать, чего ты хочешь. Овид может наследовать мой удел.
— Твоей земли хватит для многих сыновей, Вооз.
Его сердце глухо и сильно забилось. Руфь же после такого смелого предложения стыдливо улыбнулась. Однако она еще не закончила. Она подошла к мужу, глядя прямо ему в глаза.
— Я рожу тебе столько сыновей и дочерей, сколько будет угодно тебе и Богу.
— О, моя любимая.
Руфь удивленно заморгала, но потом ее глаза засияли таким светом, что Вооз больше не сомневался в ее чувствах. Он мягко рассмеялся.
— Услышав, что говорили о вас с Ноеминью люди, когда вы пришли в Вифлеем, я понял, что ты — особенная. И потом, когда ты пришла на поле… я был в полном замешательстве, обнаружив, что мужчина моего возраста может испытывать подобные чувства.
