17 февраля великий князь выехал в Москву, а за ним повезли вечевой колокол. Колокол «вознесли на колокольницю на площади... с прочими колоколы звонити». Как Новгород вошел в семью городов Русского государства, так и его вечевой колокол, вековой символ боярской республики, стал теперь на кремлевской площади, в сердце Русской земли, вместе с другими колоколами отбивать новое историческое время.[106]
Наступила весна 1479 г. 25 марта произошло важное династическое событие — родился сын Василий, первый сын от нового брака. У великого князя был уже взрослый наследник — Иван Иванович, которому шел двадцать второй год. Иван Иванович оставался в глазах Русской земли молодым «великим князем», наследником государственной власти. Ему давались ответственные политические поручения, не раз он замещал в Москве отца во время его походов, и, по-видимому, пользовался полным доверием Ивана Васильевича (насколько это вообще возможно в феодальных монархиях, где конфликты между настоящим и будущим государями — далеко не редкое явление). Будущий Людовик XI интриговал против отца и был даже вынужден бежать от гнева Карла VII. Об Иване Ивановиче сведений подобного рода у нас нет. Как бы ни складывались его отношения с новой великой княгиней, вызывавшие, может быть, неудовольствие отца, он, по-видимому, никогда не был в настоящей опале. Но с рождением Василия у него появился соперник. Династический вопрос, это проклятие феодальной монархии, стал усложняться.
По-прежнему наиболее важными были дела с Ордой, Ахмат достиг вершины своего могущества. В июне 1477 г. он обратился с посланием к грозному «повелителю правоверных» — султану Мохаммеду II, победителю Константинополя. Наряду с заверениями в дружбе и верности в послании содержалось многозначительное напоминание о том, что Ахмат — прямой наследник Чингис-хана. Стремление укрепить свою власть в Крыму в сочетании с великодержавными амбициями сделало невозможным соглашение Ахмата с Портой.[107]
5 сентября 1477 г. в Крым, к ордынскому ставленнику Джанибеку, отправился Темеша-татарин, служивший великому князю. Он должен был прозондировать ситуацию и обещать Джанибеку опочив (убежище) в Русской земле в случае его изгнания из Крыма.[108] Русская дипломатия пользовалась любой возможностью, чтобы наладить и сохранить контакты с Крымом.
Ахмат значительно укрепил свою власть, одержав крупные победы в Средней Азии и на Северном Кавказе, но удержаться в Крыму ему не удалось. К весне 1479 г. Джанибек был изгнан и Менгли-Гирей, вассал турецкого султана, в третий раз взошел на ханский престол. Это важное поражение Орды открывало перспективу дальнейших русско-крымских переговоров. 30 апреля в Крым отправился толмач Иванча Белой, «паробок» великого князя. Предложение о возобновлении переговоров прозвучало и было принято. Но до союза Руси и Крыма было далеко.[109]
Год 1479-й был тревожным. Вероятность большой войны с Ордой и Литвой нарастала. Ордынского посла Тагира принял король Казимир, литовский посол к Ахмату пан Стрет привел хана к присяге на верность союзу. Были установлены конкретные сроки нападения на Русь — весна 1480 г. В Литве начались военные приготовления; шел набор тяжеловооруженной конницы в Польше. Предполагалось выставить в поле 6—8 тыс. чел. во главе с опытными ротмистрами.[110] Над Русской землей собирались грозовые тучи.
Неспокойно было и внутри страны. Снова обострились отношения с удельными князьями-братьями. Великокняжеский наместник в пограничных и спорных с Литвой Великих Луках, князь Иван Владимирович Лыко Оболенский, вызвал возмущение жителей своим лихоимством. По жалобам лучан наместник был отозван и предстал перед судом великого князя. Это первый известный нам суд лад наместником, высшим представителем местной администрации. И — что самое важное — Иван Васильевич полностью встал на сторону обиженных лучан. Бывший наместник должен был не только возместить все их убытки, но и выплатить большой штраф. По-видимому, тому в наместничьей практике не было прецедента. Во всяком случае, Лыко Оболенский счел себя оскорбленным и, используя традиционное «право отъезда» бояр и вольных слуг, перешел на службу к князю Борису Волоцкому. Великий князь усмотрел в этом неповиновение и приказал схватить наместника и привести его к себе. Но князь Борис встал на защиту своего нового вассала. Не помогла и дипломатическая миссия боярина Андрея Михайловича Плещеева — князь Борис стоял на своем: его вассала может судить и наказывать только он сам.[111]
В деле Лыка Оболенского отчетливо проявилось столкновение нового государственного правопорядка со старой удельной традицией. Князь Борис был по-своему, несомненно, прав. Но прав был и великий князь. Наместник должен нести ответственность, а власть главы Русского государства должна простираться и на удельные княжества.
12 августа в Москве был торжественно освящен новый Успенский собор. На празднестве не было ни Андрея Углицкого, ни Бориса Волоцкого — отношения с ними были уже достаточно напряженными. Начался и конфликт с митрополитом. Поводом для него послужил обряд освящения собора. Митрополит Геронтий совершал крестный ход вокруг собора справа налево, как это всегда практиковалось. Но великий князь потребовал, чтобы крестный ход совершался по движению Солнца. Геронтий ссылался на старинные предания и на пример греческих монастырей. Иван Васильевич и его сторонник, архиепископ Ростовский Вассиан, апеллировали к природному движению небесного светила.
Конфликт разгорался. Новые церкви в Москве стояли неосвященными, в том числе и церковь Иоанна Златоуста на посаде, любимое детище великого князя. Храм был посвящен памяти знаменитого константинопольского патриарха, талантливого проповедника, особенно чтимого на Руси. В день праздника Иоанна Златоуста, 27 января, был крещен и сам Иван Васильевич. Строя храм в честь своего покровителя именно на посаде, великий князь, несомненно, рассчитывал упрочить влияние на московский посад, на его многолюдное торгово-ремесленное население — основу экономического могущества столицы. Настоятеля этого едва ли не первого посадского каменного храма Иван Васильевич поставил старшим над всеми московскими церквами. Но крутой и властный митрополит отказывался освящать храм по-новому.[112]
Дело было не в догматике. Дело было в том, что великий князь хотел подчинить церковь своей власти. Митрополит Геронтий помнил прошлогоднюю конфискацию земель новгородского владыки и монастырей. Тогда Иван Васильевич посягнул на церковное имущество, что само по себе можно было расценивать как святотатство. Теперь он вмешивался в саму церковную обрядность. Отношения между главой русской церкви и великим князем становились все хуже и хуже.
Крупный конфликт вспыхнул в Кирилловен Белозерском монастыре. Тамошние старцы во главе с игуменом Нифонтом отказались подчиняться ростовскому архиепископу Вассиану. Старцев поддержал белозерский князь Михаил Андреевич, для которого монастырь был не только источником доходов, но и сильным вассалом — союзником с большим нравственным авторитетом. И старцы, и князь ссылались на «старину»— монастырь всегда подчинялся власти белозерских князей. Митрополит Геронтий оказался на стороне удельного князя. Великий князь пригрозил церковным собором и низложением Геронтия. Только тогда митрополит пошел на уступки. Кириллов монастырь перешел в ведение архиепископа.[113]
Все эти конфликты далеко не случайны. Феодальная церковь, институт консервативный по самой своей природе, болезненно воспринимала усиление великой княжеской власти, установление великодержавных порядков, свое подчинение государственной власти. Насаждаемые Иваном Васильевичем порядки грозили не только имуществу, но и авторитету церковной иерархии. Оппозиция церковных верхов смыкалась с удельно-княжеской. Сторонники уходящей, но еще живой старины готовы были упорно отстаивать свои позиции.
Стояние на Угре
Как сообщает московский летописец, во вторник, 26 октября 1479 г. «князь великий Иван Васильевич всея Руси пошел в отчину свою в Великий Новгород миром». Прибыв в город 2 декабря, он остановился не на Городище, обычной своей резиденции, а в самом городе, в Славенском конце. Жители этого конца традиционно были наиболее лояльны по отношению к великокняжеской власти. Здесь он принял делегацию псковичей с обычными изъявлениями верности.
Решающие события развернулись позднее. 19 января 1480 г. великий князь «изыма архиепископа... в коромоле его». 24 января Феофил был под стражей отправлен в Москву и заточен в Чудовом монастыре. По сообщению Типографской летописи, ведшейся при дворе ростовского архиепископа, «не хотяще бо той владыка, чтобы Новгород был за великим князем, но за королем или за иным государем». Летописец объясняет и причину этой «коромолы»: «владыка нелюбие держаше» на великого князя «про то», что он «коли первые взял Новгород, тогда изыма у новгородского владыки половину волостей и сел, и у всех монастырей».[114] В своей «коромоле» Феофил был не одинок. Летописи глухо сообщают и о других опалах.
