Алимкул получил пулевое ранение в живот, но мужественно остался в строю, пытаясь удержать на позициях поддавшееся панике кокандское воинство. Удержать паникеров было невозможно, тем более что первыми побежали командиры, совсем еще недавно награжденные многими знаками отличия, такими как золотой топорик, золотой пояс, серебряная сабля.
Черняев преследовал разбитого неприятеля около 7 верст до самого города. Но занять Ташкент не решился. Доблестный кокандский военачальник Алимкул скончался очень скоро от полученной в бою раны. Кокандцы потеряли убитыми более 300 человек, у Черняева погибших не было.
9 мая 1865 г. жители Ташкента освободились из-под власти кокандского хана, но они тогда еще этого не знали. Остатки деморализованного кокандского войска ушли обратно в Ферганскую долину, не забыв при этом ограбить городскую казну. Как всегда, будто из-под земли, появились мародеры, интуитивно почувствовавшие растерянность и незащищенность ташкентского обывателя. «..Проходили мимо городских ворот, видим, какой-то человек собирает разные вещи. Увидев нас, – пишет Мухаммед Селих, – посмотрел на нас и сказал: «Эй, светильники веры! За воротами стоят четыре арбы с ценными вещами и еще две с лепешками. Теперь время ворота закрывать – нельзя добро оставлять на ночь снаружи». Мы сейчас же с помощью жителей и сарбазов затащили арбы внутрь, а лепешки раздали тем же сарбазам»[131]. Такая вот зарисовка с натуры.
Власти в городе не было; городская знать пребывала в растерянности; мародерствующие «граждане», борцы за веру в том числе, дрались на улицах из-за добычи. Самого Мухаммеда Селиха, который пытался урезонить дезертиров и мародеров, собирались избить, но он, видимо, вовремя ретировался.
А что же победитель Алимкула? Михаил Григорьевич отвел свои войска в лагерь Шор-Тепе, как если бы был самым дисциплинированным командиром российских войск. Кроме того, Черняев перегородил небольшими силами Ходжентскую дорогу, чтобы не допустить к Ташкенту бухарцев.
На этот раз Михаил Григорьевич вел себя очень, даже чересчур осмотрительно и выжидательно.
Строго говоря, на этот раз Черняев вел себя в соответствии с требованиями Петербурга, который не давал прямой санкции на занятие города. В рапорте от 11 мая он, однако, указывает другую причину отвода своих войск от Ташкента: «Хотя в этот момент, может быть, и возможно было занятие города, но я не мог рисковать последним своим резервом, и, имея в виду, что, во всяком случае занятие это не могло бы стоить нам дешево, я, окончив преследование, возвратился в лагерь и решил остаться до времени на той же позиции с тем, чтобы вблизи Ташкента наблюдать за событиями в самом городе и, если возможно, воспользоваться первым же случаем его занять»[132].
Темп наступления был потерян, неприятель получил долгую передышку. Ташкентская знать опомнилась, убедилась, что русские ведут себя более чем сдержанно, и потому приступила к реставрации своего влияния в городе. «Лучшие люди» начали с того, что избрали ханом Ташкента молодого человека Султана Сеида. «С общего согласия, – пишет Мухаммед Селих, – они посадили молодого шах-заде на середину квадратной кошмы лицом к кибле и, подняв его на кошме, прочли молитву, а потом, пересадив на ханское место и водрузив на голову шах-заде тадж (символ ханского достоинства. – Е. Г.), объявили его ханом Ташкента»[133]. Завершив церемонию, вершители судеб ташкентцев долго совещались и в конце концов решили обратиться за помощью к Бухаре и Коканду одновременно. Кокандские власти в помощи отказали, то есть отреклись от прав на владение Ташкентом. Однако при этом потребовали выдачи молодого хана Султана Сеида. Эмир «благородной Бухары» помощь обещал, но также при условии выдачи незадачливого Сеида, то есть эмир требовал признать свою власть над Ташкентом. Мнения знатных людей разделились – немало было таких, кто готов был пожертвовать только что избранным ханом. Молодой хан пребывал в слезах и просил не выдавать его эмиру, так как хорошо знал цену «гостеприимства» бухарского владения – в Бухаре его ждала мучительная смерть. Совет ташкентских вельмож и военачальников долго колебался, но в конечном итоге признал необходимым выдать своего избранника бухарскому эмиру. Несчастного юношу, который стал ханом отнюдь не по своей воле, тайно, как пленника, вывезли ночью из города и повезли в Самарканд, где в то время находилась ставка эмира. Таким образом, в городе победила «бухарская партия», которая могла теперь рассчитывать на скорую подмогу от эмира.
Черняев медлил целый месяц, дожидаясь удобного случая, и дождался необходимости срочно реагировать на новую военно-политическую ситуацию. Эмир был противник сильный.
Дочь Черняева Антонина, написавшая под псевдонимом А. Михайлов, краткую биографию отца, отмечает одну из наиболее ценных, как ей кажется, черт его натуры: «Михаил Григорьевич никогда не собирал военных советов, решая все единолично сам, и брал всегда на себя всю ответственность. Те из своих планов, которые, по его мнению, должны были быть сохранены в тайне, он сообщал второму лицу только тогда, когда считал, что обстоятельства требовали довести их до всеобщего сведения, придерживаясь того мнения, что известное двум лицам вскоре станет общим достоянием»[134].
Из этого пассажа следует, что Черняев не доверял своим соратникам. И, самонадеянно полагаясь только на свой опыт, знание, интуицию, пренебрегал чужим мнением, отчего нередко принимал неверные решения. Воюя за Ташкент, он уже дважды ошибся в своих действиях, теперь в июне 1865 г. Ташкент снова бросал ему вызов, на этот раз самый серьезный. Сил в его распоряжении было в самом деле немного, и он не мог эффективно блокировать большой населенный пункт – значительный бухарский отряд все же проник за городские стены; командир этого отряда Искандер-бек объявил себя начальником города. Теперь же медлить Черняеву было никак нельзя.
7 июня ночью генерал предпринял вторую попытку взять Ташкент штурмом. Операция началась артиллерийским обстрелом, тем дело и закончилось, поскольку, как объяснял сам Черняев, «главный отряд. не мог подойти к крепостной стене в полном составе, потому что встретил в пяти верстах от нее огромный овраг, воспрепятствовавший совершенно переправе артиллерии…»[135]
Снова помешал овраг.
Несмотря на плохое знание окружающей город местности и обстановки внутри городских стен, Черняев, как всегда единолично, принимает решение предпринять третью попытку штурма, так как «главные силы эмира, давно уже собранные в Самарканде, стали показываться в пограничных кокандских крепостях по левой стороне Дарьи»[136]. «Отойти от города, – сообщает Черняев в своем донесении, – значило бы дать эмиру громадное значение в Средней Азии и усилить его всеми военными средствами, сосредоточенными в Ташкенте»[137]. Остается штурм.
Нерешительность Черняева, наблюдавшего за городом и передвижением эмирских войск в течение месяца, можно понять. По любым меркам город велик: 24 версты – протяженность городской стены; застройка плотная – сплошной лабиринт узких улиц, тысячи однообразных глинобитных домов. Вдоль стены – ров с водой; на стенах расположено более 60 орудий, прислуга которых неплохо обучена. В городской стене 14 ворот и проходов, через которые в любой момент обороняющие город могут выйти наружу и ударить в тыл штурмующим силам.
Пока Черняев мешкал, число защитников города снова стало увеличиваться и составило более 30 тысяч сарбазов и вооруженных ополченцев; его же войско не увеличилось.
Приняв решение о штурме, Черняев начинает необходимую подготовку. Самые ценные разведсведения доставляет инженер-поручик Макаров, который по ночам обследовал подходы к городу. Выясняется, что всего целесообразнее атаковать город с юго-западной стороны, где группировались кокандские и бухарские воинские силы, а также ташкентцы, им сочувствовавшие. Мирные обыватели при этом опасности не подвергались. Макаров установил также, что силы защитников города равномерно расположены по всему периметру городской стены, то есть нигде не сконцентрированы для отражения главного удара. Такое расположение войск противника Черняев приписывал своей хитрости: он загодя провел свой отряд вдоль всей городской стены, чтобы продемонстрировать его многочисленность. В результате неприятель якобы растянул все наличные силы, не сосредоточив нигде подвижный резерв для отражения нападения извне. Логичнее предположить, однако, что не искушенные в военном искусстве руководители обороны города расставили свои войска вдоль всей стены, чтобы прикрыть (теоретически) разом все угрожаемые места.
В отличие от попытки 1864 г. на этот раз черняевский отряд имел штурмовые лестницы. К полуночи 14 июня 1865 г. русский отряд был готов к штурму. Черняев напутствовал войска народными присловьями, потребовав либо лечь костьми, либо победить. В два часа ночи штурмовая колонна, неся лестницы на руках, скрытно подошла к городской стене и к Комланским воротам. Перед стеной сидели кокандско-бухарские караулы, но толку от них было немного. караульные спали. Сарбазов разбудили штыками. Они проснулись и кинулись к небольшим лазам в стене, замаскированным кошмами. Русские охотники прошли через проходы, «любезно» указанные оплошными караульными, поднялись на стены и стали разбирать заваленные изнутри ворота. Другая часть команды охотников в это же время взбиралась на стены по штурмовым лестницам. Усилиями охотников очень быстро и без потерь были захвачены ворота с двумя башнями и несколько орудий. Штурмовая колонна численностью 250 человек под командой штабс-капитана А.К. Абрамова (очень скоро станет генералом, прославится во многих среднеазиатских экспедициях) ворвалась в раскрытые ворота и, сметая огнем и штыками растерявшихся защитников крепости, на одном дыхании продвинулась на 14 верст вдоль городской стены; кокандские орудия захватывались, заклепывались и сбрасывались с позиций. Кокандцы все же успели оправиться от неожиданного ночного приступа, русские отряды почувствовали это, когда углубились в лабиринт улиц и переулков – там их ждали сарбазы на баррикадах и стрелки, засевшие в саклях. Бои за город были упорные. Огромную помощь штурмовым отрядам оказала русская артиллерия, которая расстреливала защитников баррикад картечью почти в упор. Этого кокандские сарбазы выдержать не могли и бежали. Малопригодной в уличных боях оказалась кокандская конница, которую казаки без труда выгнали за пределы города.
