Ламбис пошел первым. В последний раз я мельком глянула на Марка: он сидел, неуклюже привалившись к теплой скале, словно приклеенный к ней, возле него стояла пустая кружка, а на юном лице застыло так старившее его мрачное, тревожное выражение.
ГЛАВА 7
О госпожа, молю вас, не спешите,Поступков безрассудных не вершите!
Мэтью Арнольд. Меропа
Пока мы спускались и шли через овраг, Ламбис говорил очень мало. Он держался чуть впереди меня, настороженно осматривая каждый потайной уголок, но большую часть времени мы шли довольно быстро — насколько позволяла неровная, ухабистая тропинка. Мы никого не встретили и, пробравшись сквозь заросли молодых дубков, очутились над лимонной рощей даже раньше намеченного времени. Сквозь ветви деревьев я уже могла различить крылья ветряной мельницы и блики солнечного света на речке.
Остановившись на небольшой полянке, залитой солнцем, Ламбис подождал, пока я догоню его. Рядом с тем местом, где он остановился, чуть в стороне от тропинки, находился крохотный придорожный алтарь. Он представлял собой простой деревянный ящик, втиснутый между камнями, с простенькими лампадками, горящими перед ярко раскрашенной иконкой, изображавшей Панагию — деву, которая одновременно являлась Богоматерью и древней богиней Земли. Сбоку стояла бутылка из-под пива, наполненная маслом для лампад. Рядом росли вербена и фиалки.
Ламбис кивнул в сторону зажженных лампад и небольшого букетика цветов, стоявших там же в ржавой банке.
— Дальше иди одна. Сюда могут прийти люди. Нельзя, чтобы меня увидели.
Я попрощалась, еще раз пожелала ему удачи и, расставшись с ним, двинулась сквозь лимонную рощу к солнечной поляне — должна признаться, испытав весьма ощутимое облегчение.
Было около полудня — самое жаркое время суток. Ветерок прекратился; шелковистые головки маков и росшая вдоль тропинки трясунка, необычайно чувствительная к малейшему дуновению ветерка, сейчас даже не шелохнулись. Белые крылья ветряных мельниц обвисли и тоже замерли в неподвижности. В тени падуба, рядом с полуразвалившейся стеной, щипал траву ослик. Мухи гудели над пылью.
Поблизости не было ни души. Наверное, люди сейчас разошлись по домам для полуденной трапезы или же перекусывают прямо в поле, где-нибудь в тени. Я разглядела лишь одного мальчика, лениво развалившегося на солнце, пока его козы пощипывали вику, да еще мужчину, работавшего вдалеке в поле, за густой изгородью из сахарного тростника. Ни тот ни другой даже не подняли глаз, когда я проходила мимо.
Очутившись в тени сосен у края долины, я остановилась и оглянулась назад. Взгляду моему предстали залитые солнцем поля, лимонные деревья, поросшее лесом ущелье, ведущее к серебристой скале.
Отсюда местность эта казалась совершенно пустынной, без малейших признаков жизни. Ламбис давно уже скрылся, лимонные деревья стояли не шелохнувшись, над ними простирался склон горы, однообразие которого не нарушало никакое движение. А вчера в это время…
Над ущельем послышалось хлопанье крыльев. Какую-то долю секунды я недоверчиво всматривалась. Но на сей раз крылья не были белыми: я уловила лишь, что огромная птица с коричневым оперением неторопливо взмывает ввысь, к небу. Орел? Скорее гриф, подумала я, а может, даже сам ягнятник. При других обстоятельствах я бы наблюдала за птицей с волнением. Сейчас же, поскольку она напомнила мне о белой цапле и о вчерашнем дне, я почувствовала, как слезы подступают к горлу.
Повернувшись спиной к ущелью, я направилась к мостику. Когда я приблизилась к нему, мне вдруг на мгновение показалось, что удача покинула меня. Перегнувшись через парапет, на мостике стояли двое детей и плевались апельсинными зернышками — мальчик и девочка, худенькие, загорелые, с огромными темными глазищами и черными волосами, застенчивые, как все деревенские дети. И плевались они совсем неподалеку от моего чемодана.
— Как поживаете? — обратилась я к ним, и прозвучало это чересчур официально.
Они молча таращили на меня глаза, чуть отпрянув, словно испуганные телята. Я тоже рассматривала их. Я прекрасно понимала, что теперь они не спустят с меня глаз до самой гостиницы, а возможно, и потом тоже. Я, иностранка, стала их добычей. Я была новостью. Все, что я скажу или сделаю с этого момента, станет достоянием всей деревни в течение ближайшего часа.
Я поманила мальчика пальцем:
— Как тебя зовут?
Он начал расплываться в улыбке — возможно, его позабавило, как я говорю по-гречески.
— Георгий.
Ну а как же еще?
— А тебя? — спросила я девочку.
— Ариадна, — едва слышно прошептала она.
— Ну что ж, приветствую вас, Георгий и Ариадна. Я иностранка, англичанка. Сегодня утром я приехала из Ханьи и собираюсь остановиться в гостинице в Агиос-Георгиос.
Молчание. Ответить на это было нечего, вот они и молчали. Просто стояли и смотрели — мальчик с робкой и в то же время задорной полуулыбкой, девочка же внимательно, стараясь ничего не упустить, разглядывала меня: платье, сандалии, сумку, часы на запястье, прическу… Выдерживать столь испытующий взгляд, пусть даже от восьмилетнего ребенка, оказалось не слишком комфортно: я, конечно же, постаралась привести себя в порядок, причесаться и подкрасить губы, прежде чем покинула уступ, однако едва ли по моему виду можно было предположить, что я недавно выехала из апартаментов в лучшем отеле Ханьи.
— Георгий, — обратилась я к мальчику, — как ты думаешь, сможешь донести мой чемодан до гостиницы?
Он кивнул и огляделся вокруг, потом протянул руку к моей холщовой сумке:
— Это?
— Нет-нет, настоящий чемодан. Он спрятан вон там, в кустах. — И я осторожно добавила: — Я приехала на машине из Ханьи, донесла чемодан сюда и здесь его оставила, потому что хотела поесть… кофе попить — там, дальше, в тени, у речки. Вот я и спрятала его здесь. Вам его видно? Вон там, под мостом?
Девочка подбежала к парапету и перегнулась через него, вглядываясь. Мальчик более степенно последовал за ней.
— Ну что, не видите? Я его очень хорошо спрятала, — смеясь, сказала я.
Тут Ариадна радостно взвизгнула:
— Вон, там! Георгий! Гляди!
Георгий перелез через парапет, повис на руках, а затем спрыгнул в кусты с высоты футов в десять. Конечно, он запросто мог бы спуститься туда по берегу, но, будучи мальчишкой и к тому же критянином, несомненно, считал себя обязанным проделать это самым трудным способом. Его сестра и я наблюдали за ним с подобающим случаю восхищением, а он вытер руки о штанины, бесстрашно нырнул в заросли ежевики и наконец выволок мой чемодан из укрытия. Затем понес его к дороге — на сей раз обычным маршрутом, — и мы втроем направились в деревню.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
