Теперь я смогла разглядеть его. Это был крепко сбитый мужчина, невысокий, но сильный на вид, с коричневато-красной кожей. И хотя рассмотреть черты его лица с такого расстояния я не могла, видно было, что у него квадратные скулы и полные губы под густыми усами. Рукава его темно-синей рубашки были закатаны, обнажая коричневые жилистые руки. Я даже разглядела алую отделку на его безрукавке и широкий пояс, за который был заткнут нож, дополнявший критский «героический» костюм.
Он снова поднял к глазам полевой бинокль. Мы лежали неподвижно, словно камни. Прошла долгая, душераздирающая минута. Лучи солнца осветили скалу, вокруг нас в жарком воздухе витали ароматы вербены, чабреца и шалфея. Ободренная нашей неподвижностью, небольшая коричневая змейка выползла из щели в скале в нескольких футах от нас, замерла на мгновение, наблюдая за нами, — в ее крохотных глазках, словно в каплях росы, переливался солнечный свет — потом скользнула в какое-то отверстие. Я едва обратила на нее внимание. Для страха просто не оставалось места: вряд ли стоило волноваться из-за какой-то маленькой коричневой змейки, когда внизу, под нами, у края альпийского луга, стоял убийца, приставив к глазам бинокль…
Движение бинокля прекратилось. Человек замер, словно гончий пес. Он увидел пастушью хижину.
Будь он из местных, ему заранее следовало бы знать о ее существовании, но, на мой взгляд, совершенно очевидно, что до сего момента он не знал о ней. Он опустил бинокль — тот повис на шнуре, привязанном вокруг его шеи, — и снова вскинул винтовку, потом, не сводя глаз с двери хижины, осторожно двинулся вперед через полянку асфоделей.
Повернув голову, я уловила вопрос в глазах Марка. Я понимала, что он имеет в виду. Уверена ли я, что замела все следы? Лихорадочно я стала перебирать все в памяти… Постель, пол, моя сумка и ее содержимое, рюкзак Марка, следы нашей трапезы, обрывки перевязочного материала с плеча Марка, корки от апельсина… Да, я уверена. Я порывисто кивнула Марку, успокаивая его.
Он поднял вверх большой палец, что означало одобрение, а затем мотнул головой в сторону расселины позади нас. На сей раз в глазах его играла улыбка. Улыбнувшись в ответ, я послушно проскользнула, на манер коричневой змейки, в тень узкой пещеры.
Расселина уходила в глубь скалы под углом к уступу, так что с того места, где я устроилась, мне были видны лишь полоска света, кусочек уступа да еще одна нога Марка — от колена и ниже.
Хоть пещера и создавала иллюзию надежного укрытия, на самом деле здесь было хуже, чем снаружи, — оттуда, по крайней мере, можно было вести наблюдение. Я замерла, прислушиваясь к толчкам собственного сердца.
Немного погодя я услышала и его. Шел он очень осторожно, но в утренней тишине шаги его гулко отдавались в горах. Они все приближались, переходя с травы на камень, с камня на песок, и вдруг, затерялись позади скалы, где их заглушило журчание ручейка…
Тишина. Такая долгая, томительная тишина; я готова была поклясться, что, пока я, не отрываясь, смотрела на узкую полоску света, солнце описало круг и тени сместились…
А затем он неожиданно оказался прямо под нашим уступом. Послышались его тихие шаги по затвердевшей пыли. Ветви фигового дерева зашуршали, когда он раздвинул их. Я увидела, как напряглись мышцы на ноге Марка.
Шуршание прекратилось. Снова послышались звуки шагов, через некоторое время и они затихли…
Мысленно я представила себе, как он стоит, приложив бинокль к глазам, и рыскает взглядом по трещинам и расселинам в поисках возможного укрытия. Возможно, как раз сейчас он заметил пещеру, в которой я скрючилась, и прикидывает, как бы к ней подобраться…
Чья-то тень скользнула, на мгновение затмив полосу света. Пустельга. Среди этого жутковатого безмолвия до меня донесся легкий шум, создаваемый птицей, подлетавшей к своему гнезду; и я по сей день готова поклясться, что слышала свист воздуха в ее перьях, когда она притормозила, опустив крылья и изготавливаясь к последнему броску. Свист и восторженное мяуканье птенцов прозвучали в этой тишине столь же пронзительно, как барабанный бой в затхлой атмосфере заунывной церковной службы.
И вновь тень закрыла на мгновение полоску света. Птенцы разом умолкли, как по команде. Под фиговым деревом хрустнула ветка.
Потом вдруг показалось, что наблюдатель двинулся прочь. Возможно, тот факт, что птица без опаски подлетела сюда, убедил его, что здесь ничего подозрительного нет; как бы то ни было, он определенно уходил отсюда. Его удаляющиеся шаги звучали все глуше и наконец совсем замерли. Пульс мой постепенно выравнивался, и я вдруг осознала, что сижу с закрытыми глазами — наверное, чтобы лучше слышать, как стихают вдали его шаги.
Наконец-то снова воцарилась тишина. Открыв глаза, я посмотрела на клин света у входа в пещеру и обнаружила, что нога Марка исчезла.
Будь я в состоянии нормально мыслить, я бы, пожалуй, предположила, что он просто отполз в сторону, чтобы лучше видеть удалявшегося критянина. Я же в ужасе воззрилась на пустой светлый проем и минуты две, показавшиеся мне вечностью, сидела словно оглушенная, пытаясь собрать воедино обрывки здравого смысла, а мое бешено разыгравшееся воображение рисовало картины одну страшнее другой, достойные фильма ужасов в трех частях… Может, на самом деле убийца никуда не уходил, может, сейчас Марк лежит с перерезанным горлом и смотрит невидящими глазами в небо, в то время как убийца поджидает меня у входа в пещеру, держа нож наготове…
Однако в конце концов верх одержали остатки мужества и здравого смысла. У этого человека была винтовка, и, как бы ни был беспомощен Марк, вряд ли критянину удалось бы застрелить, или заколоть, или придушить его без единого звука…
Я вытянула шею, но не увидела ничего, кроме примятого кустика декоративного шалфея с лиловыми цветками и ароматными серыми листиками, на том месте, где лежал Марк. И ничего не слышно, кроме едва уловимого шороха…
Змея!.. Как же я не догадалась… Вот в чем дело. Его укусила змея! С ужасающей быстротой перед глазами моими возникла новая картина: Марк, умерший в страшных мучениях (но не издав ни звука), лежит с почерневшим лицом, устремив невидящий взгляд в небо…
Если б я сама не взглянула поскорей на небо, то, наверное, сошла бы с ума. Я поползла вперед, к выходу из пещеры, улеглась ничком, а потом огляделась по сторонам.
Марк не валялся замертво, и лицо его не почернело. Напротив, оно было совершенно белым, и он стоял на ногах, судя по всему собираясь слезть вниз с уступа и преследовать убийцу. Последний ничем не выдавал себя. Марк как раз раздвигал побеги жимолости, загораживавшие вход на уступ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
