– И какова была реакция прихожан на обличения из уст столь юного человека?
– Когда я говорил о человеческих грехах, я понимал, что и сам грешник и говорю, в общем-то, про себя, и призыв покаяться – это тоже ко мне. Но вот прямо во время проповеди одна женщина из прихожан высказалась: «Прекрасно! Нас тут мальчуган будет учить!» Наверное, ее гордость была как-то задета.
Так что вначале было неприятие, и именно из-за моей молодости. К тому же в этом храме меня знали с детства – я вырос на глазах прихожан. И вдруг – проповедую с амвона! Но постепенно все это прошло, и на мой возраст перестали обращать внимание. Кроме того, меня не очень волнует, если кому-то не нравится то, что я говорю. Я уверен, что проповедник, которого все любят, – плох. Нас не могут и не должны любить все, потому что мы обличаем грех, а грех не любит обличений – он сразу возмущается! Поэтому и не могут быть все согласны с тем, что мы делаем. Я думаю, что, если кто-то негодует, возмущается, не принимает наши слова, это означает, что его действительно «задело» и мы попали в цель, мы на верном пути.
– Вам кто-то посоветовал заняться проповедью? Может быть, ваш отец-священник?
– Нет, я сам захотел. Меня заинтересовала проповедь, потому что я видел, что люди, которые приходили в церковь, не очень понимали, для чего они это делают. Чтобы помолиться, раскаяться в своих грехах? Или по привычке, потому что мама этому научила? Или чтобы показать себя хорошими гражданами, хорошими людьми, вежливыми соседями? То есть для того, чтобы создать о себе хорошее впечатление у окружающих?
Увидев, что у людей нет опыта духовной жизни, что они не знают, зачем приходят в церковь, я понял, что хочу заниматься проповедью и просвещением.
Когда я только начинал, то обычно долго готовился, изучал тему, делал конспект, писал текст. Потом в храме зачитывал по бумажке. Но я чувствовал, что это очень сухо и как-то духовно безвкусно. Еще мне приходилось подниматься на амвон, который у нас в храме расположен высоко, я смотрел на людей сверху вниз и понимал, что никак с ними не контактирую. Поэтому я потихоньку спустился вниз, а в какой-то момент оставил и бумаги. Сколько раз я думал, о чем нужно сказать! Ко мне приходили идеи, я их записывал и на следующий день с записью приходил в храм. Однако после, уже спускаясь с амвона, я понимал, что ничего общего с написанным так и не сказал.
Постепенно вся моя подготовка свелась к чтению Евангелия, других духовных книг и размышлениям о том, что я собираюсь сказать. Уже в храме перед самой проповедью я крещусь, произношу молитву: «Уста моя возглаголют премудрость» (см.: Пс. 48: 4), прикладываюсь к иконе Христа и после этого говорю все, что приходит на ум, говорю прямо из сердца. И до сегодняшнего дня с помощью благодати Божией мне удавалось высказывать то, что я хотел. Слава Богу!
Свободно полюбить Христа
– Вы росли в церковной семье, ваш отец – священник, это значит, что вас воспитывали каким-то особенным образом?
– Для начала я расскажу случай, который произошел со мной недавно. Я преподавал основы православной веры одному шведу. Он был атеистом, хотя вырос в протестантской семье и в христианской стране. Никакой личной связи со Христом у него, естественно, не было, а представления о Боге, которые он вынес из своего воспитания, сводились к тому, что Господь – каратель за плохие поступки. Когда мы окончили курс катехизации, я его спросил: «Что тебе понравилось в православной вере? Хотел бы ты креститься?» Он ответил: «Шесть месяцев ты мне постоянно говоришь про Христа любви и свободы. А мы с детства учим, что Христос – каратель и строгий судья».
Так вот, я убежден, что в Православной Церкви решающую роль играет свобода. С момента, как Бог ввел человека в рай, Он наделил того свободой делать то, что ему угодно. И даже когда Он запретил вкушать плод с Древа познания добра и зла, свобода оставалась. Человек мог съесть плод, если хотел этого, если эгоизм побуждал его к тому, что в конце концов и произошло.
Итак, свобода играет очень большую роль в Церкви, и, к счастью, дома я рос в свободе, несмотря на то, что мой отец священник. Принято считать, что семьи священнослужителей очень строгие, как, возможно, и было когда-то. Но мы выросли в свободе, благодаря чему я безо всякого принуждения полюбил Христа и самостоятельно шаг за шагом вступил в полноценную духовную жизнь Церкви: с исповедью и постом. Постепенно я и Церковь так полюбил, что захотел посвятить ей всю свою жизнь. В итоге поступил на богословский факультет, хотя, по моему сегодняшнему глубокому убеждению, богословие нельзя постичь через учебу в университете, но только через молитву. Помните слова Евагрия Понтийского? «Если ты искренне молишься, то ты богослов. Если ты богослов, то ты искренне молишься». Эти слова – девиз моей жизни. Не знаю, правда, удается ли мне молиться искренне, но я по крайней мере стараюсь.
– У вас был духовный наставник?
Георгий Манолис
– Моим первым духовником был один женатый священнослужитель, думаю, он был настоящим старцем. Я познакомился с ним еще в детстве, но из-за того, что он жил далеко, мы редко общались. Настоящая нужда в исповеди и в духовнике у меня появилась уже в период учебы на богословском факультете. Я спросил у однокурсников: «Вы знаете какого-нибудь духовника, чтобы я смог к нему ходить на исповедь?» И они мне посоветовали одного женатого священника.
Вот только тогда, исповедуясь у него, я осознал, что такое Таинство Исповеди, хотя и до этого исповедовался. Мы, дети священников, иногда очень зажаты, мы думаем о том, что о нас скажут люди. Ведь даже у тех, кто плохо относится к Церкви, есть мнение, что ребенок священника должен быть образцом нравственности, должен подавать пример окружающим. Поэтому мы не хотим выставлять себя напоказ, чтобы не стать соблазном для кого-то.
Но на той исповеди я действительно почувствовал смирение и впервые плакал, говорил вещи, о которых, к сожалению, не сообщал своему первому духовнику, которые скрывал из-за того, что дети священников всегда должны быть более нравственными, более серьезными, более сдержанными, чем их сверстники.
Вообще, в Греции у верующих большие трудности с исповедью. На нас сильно повлиял западный стиль жизни, и мы отошли от исконной православной духовности. У большинства греков отношения с Церковью поверхностные, на уровне бытовых традиций. Люди празднуют Рождество, Пасху, 15 августа – Успение Богородицы, может, какой-нибудь праздник в родной деревне. Но это происходит чисто по-светски: с гуляниями, танцами, едой, напитками и тому подобным. А что касается исповеди, то все мы гордецы, не хотим смиряться. Аргумент против исповеди обычно такой: «Зачем мне идти к священнику? Я могу принести покаяние Богу, перед Его иконой». Но какой в этом смысл? Когда мы совершали грех, Бог нас видел, и Ему не нужно об этом рассказывать. Важно и то, что икона ничего нам не может ответить. Так что в целом у нас нет постоянных отношений с духовниками, за исключением тех людей, которые ежедневно пребывают в духовной борьбе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
