…Ничего этого он не сказал. Жестко и безжалостно он предупреждал о тяготах и невзгодах на этом пути. Не ждите никаких радостей. Придется отдать лучшую часть своей жизни самой скромной, может быть безвестной работе, где, открыв важное, новое, нужно молчать об этом, проверяя себя недели, месяцы, напрягать все силы, чтобы опровергнуть собственные опыты. Работать и не хныкать, если слава достанется другому. Уметь снимать в тысячный раз одну и ту же кривую с таким же увлечением, как и в первый раз. Без сожаления отдавать свои мысли другим. Выстоять, если окажется, что все усилия потрачены впустую и завтра придется все начинать сначала.
Он рассказывал о новых гидростанциях, о линиях передач, которые, подобно железным дорогам, свяжут Урал, Москву, Донбасс, Заполярье, Кавказ.
Только вместо эшелонов с грузом по этим линиям будет мчаться энергия — хлеб нашей индустрии, да и сами железнодорожные магистрали станут электрическими…
Обстоятельства рождения нового всегда неожиданные. Единственное общее в них — это потребность жизни, прорывающаяся сквозь любые случайности.
В 1943 году на фронте Андрей впервые столкнулся с потребностью в локаторе. Он не любил вспоминать об этом тяжелом дне и, конечно, умолчал бы о нем, делая обычный доклад. Но это не был обычный доклад.
Шел бой. Неожиданно прервалась связь с соседним полком. Связист с поисков обрыва не вернулся. Тогда на линию направился лейтенант Глеб Медведев — веселый, озорной парень, любимец полка и друг Андрея. Андрей сел за телефон. Через четверть часа и трубке что-то щелкнуло, и глухая тишина наполнилась живыми шорохами. «Незабудка» откликнулась раскатом взволнованно благодарной ругани. А Глеб не возвращался. После боя Андрей пошел вдоль линии, по следу, обозначенному примятой травой. Глеб, очевидно, полз под огнем, ощупывая провод. Из пересохшей канавы линия связи взбегала на насыпь.
Это было самое открытое и опасное место. Здесь Глеба ранило. На песке и пыльных листьях лопуха темнели бурые пятна крови. Провод был цел. Остаток пути Глеба четко обозначался густым пунктиром засохшей крови. Андрей скатился по ту сторону насыпи и возле ивняка увидел Глеба. Он лежал лицом к земле. Левая закоченелая рука повисла на кустах, сжимая зачищенные куски провода. После смерти он продолжал поддерживать связь. Часы на его руке звонко тикали, отсчитывая минуты его посмертной вахты.
Так и похоронили Глеба с проводом в руке.
Вот тогда Андрей подумал, что, если бы место обрыва было известно, Глебу не пришлось бы лезть на эту проклятую насыпь, он мог обойти ее и пробраться кустами к ивняку, где лежал разорванный провод.
Андрей открыл папку. Из вклеенного кармашка он вынул кусочек обыкновенного нулевого провода в серой ссохшейся обмотке С этой минуты все глаза оставались прикованными к столу, где лежал провод.
— Проблема определения места повреждения линии, или, сокращенно, проблема ОМП, — говорил Андрей, — охватывает и военную связь, и телеграф, и электрические дороги, и электрические линии передач, и кабели…
Как бы приподняв асфальтовый ковер улицы, Андрей показал в глубине земли кабели. Они пересекали площади, забегали в подворотни, спускались на дно реки, огибали телефонные колодцы, пробивались сквозь фундаменты.
Тончайшая кровеносная сеть огромного города, несущая ему свет, тепло, энергию.
Сколько врагов имели эти хрупкие артерии! Горячие трубы теплопровода подсушивали изоляцию. Подземные воды размывали грунт, и он, оседая, вырывал кабель из соединительных муфт. От движения машин, трамваев вибрирует почва, и даже вязкая свинцовая оболочка кабеля не выдерживает — трескается. Влага неутомимо, день за днем пробирается к сердцу кабеля, к медным жилам. Стена изоляции рушится. Кабель пробит — и могучая сила уходит в эту брешь. В какие-то доли секунды маленькие чуткие реле должны отозваться на случившееся и спасти от гибели генераторы на станции. Линия отключается. Останавливается завод. Погружаются во тьму улицы, замирает на полпути подъемный кран, стоят трамваи… Авария! Обессилели насосы водопровода. Застывает расплавленный металл в ковшах… Авария!
Не всегда есть резервный кабель, резервная линия. Надо немедленно отыскать место повреждения и отремонтировать линию.
За десятки, иногда и сотни километров от города расположена гидростанция. Через леса, овраги шагают металлические опоры, неся на вытянутых ажурных руках провода. Сколько времени понадобится монтеру, чтобы пробраться вдоль линии по бездорожью и найти повреждение! А если ночь, пурга?
Много лет ученые изыскивают способы ОМП. Разработано немало остроумных методов, но каждый из них годен только для частных случаев: когда оборванный провод касается земли, когда место повреждения в кабеле выгорело полностью.
Большинство методов неточны: где раскапывать кабель — здесь или через десятки метров? Представьте себе линию от Сталинграда, от волжских гидростанций в Москву, от гидростанции на Ангаре, восемьсот, тысяча, полторы тысячи километров — всю единую высоковольтную сеть нашей бескрайной страны.
Для этой техники нужен новый метод, точный, безошибочный, мгновенный. Такого прибора еще нет. Но он может быть построен на принципе радиолокации. И должен быть построен.
Андрей посвящает своих слушателей в трудности задуманного, останавливаясь там, где для него самого начинается область догадок и исканий.
После речи Лобанова никто в прениях не выступал.
— Какие суждения будут насчет резолюции? — спросил Ванюшкин.
Все молчали. Пека Зайцев завороженно следил, как Лобанов прятал обрывки телефонного провода. Ванюшкин задумчиво посмотрел на Зайцева, потом сложил бумажку с наспех набросанным проектом резолюции и сказал:
— Считаю собрание закрытым.
На улице Ванюшкин и Саша Заславский догнали Цветкову. Разговаривать не хотелось. Каждый думал о своем.
Сашу взволновал рассказ о локаторе. С горделивым мужеством он мысленно следовал за Лобановым по тропе, где на каждом шагу попадались останки предыдущих исследователей. Затем тропа кончилась, дальше простиралась местность, куда еще не ступала ни одна человеческая нога. И Саша вдруг зримо, почти физически ощутил Неведомое. Оно манило своими трудностями, оно говорило: смотри, не все еще открыто, и на твою долю остались белые пятна.
Да… во что бы то ни стало надо работать вместе с Лобановым над этим локатором.
На собрании Нина Цветкова сидела в первом ряду. Она несколько раз поймала взгляд Лобанова. Глаза у него совсем зеленые, пожалуй, это красиво.
Уши, правда, оттопыренные и слишком большие. А здорово он увлечен своим локатором. Все же он обратил на нее внимание. Вполне естественно. Не на Веру же Сорокину ему было смотреть, у которой нос вздернут так, что ноздри как иллюминаторы — все видно. Почему на танцплощадках не встречаются такие, как Лобанов? Если бы она училась в институте, она бы легко, конечно, разобралась во всех этих схемах…
«Первое собрание без резолюции, — думал Ванюшкин. — За такую инициативу может жутко нагореть. Ну, а какие тут предложить практические мероприятия? — спросил он, защищаясь от воображаемых обвинений инструктора райкома. — Организовать кружок любви к науке? Или обязать каждого комсомольца увидеть большую мечту в своей работе? Пет, дорогой товарищ, это вам не обычное собрание, это вроде митинга перед сражением. Теперь, если дадут научные темы, ребята будут вкалывать как звери. А если не дадут? Ну и пожалуйста, тогда начнем воевать».
Игорь Ванюшкин выпятил челюсть, голенастые ноги его в лыжных ботинках чеканно застучали по асфальту. Как никогда раньше, он чувствовал себя вожаком того комсомола, который уходил на фронт, уезжал строить Днепрогэс и Комсомольск, взрывал фашистские эшелоны…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
На Октябрьской станции Андрей познакомился с заместителем начальника цеха Рейнгольдом. У Андрея всегда вызывали интерес люди, одержимые какой-либо творческой идеей. К этим одержимым принадлежал Рейнгольд. Он третий год в одиночку разрабатывал автоматический синхронизатор. Автомат мог значительно облегчить сложную процедуру включения генератора. Когда речь заходила о его изобретении, Рейнгольд болезненно настораживался, и Андрею стоило больших трудов заставить его разговориться.
Тронутый участием Андрея, Рейнгольд робко упомянул про готовую модель автомата. Модель была у пего дома. «Видите ли, так уж сложились обстоятельства…».
Рейнгольд смотрел вниз, как будто разговаривал с полом. Его манера держаться напоминала поведение человека, который в чем-то виноват и все ждет, что его упрекнут, высмеют или обругают.
Перед дверью квартиры Рейнгольд, смущенно улыбаясь, поднял руку и несколько раз провел ладонью над крохотной, едва заметной дырочкой. Замок щелкнул, дверь отворилась.
