— Я тебе не врал.
— Ладно, там видно будет. Билл… можно один вопрос?
— Смотря о чем?
— Нууу… я… ээээ…. мммм… это… как бы… так… — промычала я, потупившись.
— Спрашивай, — улыбнулся он. — Не бойся.
— Ээээ… там… мммм… в камере… это… как его…
Мои руки были подобны рукам индийской танцовщицы — те же замысловатые кривляния пальцами, которые пытаются сквозь закрученные фигуры передать смысл бессвязных звуков. Он несколько секунд пристально вглядывался в глаза, видимо, пытаясь понять, что я все-таки хочу сказать, а потом отозвался:
— Если честно, то за пару секунд до твоего весьма эффектного появления, я мысленно успел попрощаться с девственностью. К счастью, только мысленно.
— Точно? — настороженно спросила я.
— Точно. За это тебе отдельное спасибо. Меня несколько раз ударили в живот, и когда я больше не мог сопротивляться, завалили толпой… — Билл сморщился и замолчал.
— Два раза… — ошарашено пробормотала я.
— Что «два раза»?
— Ударили два раза… Первый раз был очень сильным — у меня лопнула чашка, а второй раз парализующий — я чуть не упала в коридоре от этого удара… Я на самом деле физически чувствовала все, что происходило с тобой в камере…
Он опять тяжело посмотрел черными в ночи глазищами, словно пытаясь проникнуть в сознание, и твердым утверждающим тоном произнес:
— Ты просто перенервничала. Куда дальше?
Я огляделась. Какой-то странный район. Даже фонарей нет. Темень, общественные, обшарпанные страшные производственные здания. И никого кругом. Ни одного светлого пятна, кроме ментовского отделения.
— Туда, прямо! — махнула я рукой, словно Ленин, указывая путь в ближайшую черную подворотню. Какая разница, куда идти. Москва — город маленький, в любом случае выберешься к свету.
Мы, не спеша, зашагали по разбитому асфальту. Все хорошо, кроме одного: ветер поднимается и воздух тяжелый. Небо постепенно затягивается свинцовыми в лунном свете тучами. Кажется, гроза собирается. Надо добраться до дома быстрее, чем ливень доберется до нас.
Билл тоже задрал голову, хмуро рассматривая ползущую тучу. Внезапно в небе сверкнула молния. Он хмыкнул:
— Зарница… Красиво… Как думаешь, сколько у нас времени?
— Не знаю. Но идти надо быстро. Я отвезу тебя в гостиницу. Нагулялся, небось, на всю оставшуюся жизнь?
— Ты хочешь от меня избавиться? Я надоел тебе?
— Нет, что ты! Сегодня твоя ночь, как скажешь, так и будет. Точнее остатки ночи.
— Тогда давай закажем такси и поедем за мотоциклом. У вас евро принимают?
Он полез в портмоне и застыл. Судя по его удивленно-разочарованным глазам, деньги у нас прихватизировали.
— Много там было?
— Четыреста евро. И мелочь.
— Нет, возвращаться мы не будем. Погоди, у меня еще должны остаться деньги!
Я достала кошелек. Он оказался пуст. Я почему-то даже не удивилась.
— Много там было? — улыбнулся парень.
— Восемь тысяч рублей. И мелочь. Примерно двести тридцать евро.
— Может все-таки вернемся?
Я мрачно оглянулась:
— Пусть себе на белые тапочки оставят. Стервятники!
— Терпеть не могу ходить пешком.
— Можно поймать такси, а оплатить по факту доставки домой. Но дома остались деньги из серии «НЗ» — неприкосновенный запас, только до зарплаты, если ужаться.
— Нет, тебя мы грабить не будем. А то нас кормят, а ты и так тощая, чтобы еще голодать. Черт, и я выгреб все карманные деньги.
— Как-то скромно вам не карманные расходы дают, — усмехнулась я.
— Скажи спасибо, что вообще дают. Мы на полном обеспечении. А на мелочевку этих средств вполне хватает. У Тома должны быть деньги. Если он их все не спустил на девчонок.
— Ого! У Тома хватает времени общаться с девчонками? Интересно, где и когда?
— Поверь, Тому не важно где и когда, были бы девчонки.
— Он ведь не бабник. Закомплексован, зажат, но не бабник. Что-то я сомневаюсь насчет большого количества девчонок.
— Ты только Тому об этом не говори, а то разрушишь его образ мегамачо.
— Я угадала его?
— Да. У нас у каждого в группе свой образ, который был тщательно продуман психологами и продюсерами, они просчитали все. Например, я — романтик. Нет, я на самом деле немного такой: в облаках витаю, иногда слишком сильно оторван от действительности, могу во время разговора ляпнуть что-то не то, вспыльчивый и капризный. Но это редко. А Том главный ловелас. Брату нравится эта игра. И он всячески поддерживает образ развязного, хамоватого мачо, хотя на самом деле он стеснительный и зачастую робкий. Густав — хозяин, домашний. Все домашние девочки должны пищать от него, и хотеть за него замуж, потому что он надежный и спокойный. А Георг мой антипод. У нас четко объяснено, кто и что говорит, кто и как себя ведет, расписаны все роли, даже кто на какие вопросы отвечает.
— Я в шоке, — только и смогла произнести. — То есть все ваши интервью, все это лажа и просчет психологов? В них нет ни грамма настоящего?
— Нельзя сказать, что все интервью… — смутился Билл. — Ты такая наивная.
— Я просто никогда не общалась со звездами так близко. Я не знаю вашей кухни.
— Понимаешь, иногда журналисты задают такие личные вопросы, что не знаешь, как ответить. И не потому, что не хочешь отвечать, а потому, что заранее знаешь, что они все переврут, выдернут слова из контекста, переиначат. Я сначала очень терялся, когда, откровенно отвечая на вопросы, потом читал какой-то бред. Иногда получалось так, что слова мои сохранены, но в них вложен совершенно другой смысл, акценты по-другому расставлены. Я даже первые полгода пытался какие-то опровержения давать, но выходило еще хуже. Поэтому со временем мы научились отвечать на вопрос так, что вроде бы сказано много, а смысла нет вообще.
— Особенно это удается Тому. Даже я со своим почти идеальным немецким, не понимаю иной раз, что за чушь он наболтал.
— Да, Том долго тренировался перед зеркалом, — усмехнулся парень ехидно. — К тому же журналисты печатают много поддельных интервью, которые мы никогда не давали. А сколько фотографий в сети! Сколько фотоподделок! Ты бы это видела! Самые грязные люди на свете — это журналисты и папарацци! Первые всегда врут, они готовы на все, лишь бы получить информацию, этакие шлюхи пера. Вторые — это стервятники, которые не оставляют нас в покое ни на минуту. Вот мы сейчас с тобой тут идем, но ты должна быть внутренне готова, что завтра во всех газетах могут быть напечатаны наши фотографии с грязными интимными подробностями.
— Во-первых, не все журналисты шлюхи. Не надо обобщать. Таким образом, ты оскорбляешь большое количество порядочных людей, которые честно делают свое дело. А во-вторых…
