Элегор и Кэлер перенеслись в Вальмору, а если быть совершенно точными, в спальню несчастного агента, чей режим дня никак не совпадал с биоритмами господина, равно активного в любое время дня и ночи. Элегор вообще спал довольно мало, всего три-четыре часа в сутки, но скажи кто герцогу, что в этом он подобен воителю Нрэну, молодой бог мог жестоко оскорбиться. И, возможно, не зря. Если для воителя краткий отдых был следствием четкого распорядка, то для Элегора малая доля сна объяснялась кипучей, бьющей через край энергией.
Итак, Валькин Грюс еще только начал расстегивать рубашку, примостившись на краешке кровати и бросая нежные взгляды на свою худую пассию, когда его покой был нарушен вторжением богов.
— Мой господин, герцог, — довольно резво для своей комплекции подпрыгнув с кровати, пробормотал толстяк и устремился к Элегору. — Вы уже здесь! Но что же мы стоим, прошу, пройдемте в другую комнату, где будет удобней вести беседу!
Бормоча приветствия, Грюс начал теснить мужчин к двери, пока его начавшая беспокойно ворочаться любовница окончательно не проснулась. Не открывая глаз, женщина сонно пробормотала:
— Пухлик, что там такое?
— Все в порядке, Селедочка, спи, — торопливо отозвался Валькин и, выпроводив гостей в коридор, поспешно притворил дверь спальни.
Позволив агенту вывести себя из комнаты, Кэлер хлопнул Грюса по плечу и добродушно усмехнувшись, заметил:
— Ты не переживай так, мужик, не скинемся мы на твою деваху. Нас-то двое, а она у тебя эвон какая тощая! Да и не по вкусу она нам! Герцог и вовсе невесомых фитюлек любит, а мне баб пообхватистей подавай, — бог нарисовал на уровне глаз низкорослого Грюса некую геометрическую фигуру — не то овал, не то прямоугольник.
— Гномих что ли? — озадачился Валькин.
Кэлер заржал так, что толстые доски под ногами заходили ходуном, жалобно постанывая. Заразившись весельем принца, рассмеялся и Элегор.
— А ты шутник, малый! — отсмеявшись, утер слезы бог. — Ну а теперь скажи, где тут у вас подзакусить можно?
— Ночь на дворе уже, — неуверенно пожал плечами агент и для убедительности махнул рукой в сторону окна в конце коридора. — Все кабаки закрыты, кроме 'Приюта плотогонов', но там всегда шумно и об чужаков любят кулаки почесать.
— Где это место? — оживился Элегор. Молодому герцогу еще не успели приесться кабацкие драки, и пусть Мелиор разорялся о том, что нужно быть тихими и незаметными, но дать в ответ в морду, если попытались ударить тебя, — долг чести каждого!
— Кормят-то там хорошо? — уточнил главный интересующий его факт Кэлер.
— Неплохо, сытно, — машинально ответил Грюс. — А добираться туда не долго. Как из пансионата выйдете, до конца улицы спуститесь и налево в проулок свернете, — сделав короткую паузу, толстяк безнадежно спросил, словно уже чувствовал чужие кулаки на своих давно не битых ребрах: — Мне идти с вами, мой господин?
— Зачем? — к невыразимому облегчению Валькина отозвался Элегор с искренним недоумением. — Спи, а мы пока погуляем, осмотримся. Если что нужно будет, утром придем, обсудим.
— Хорошо, — кивнул Грюс, но не оставил некоторых подозрений на тот счет, что то, что является утром для герцога, не все сочтут таковым.
— Только деньжат нам местных подкинь, не к чему с чужими монетами светиться, — предусмотрительно попросил Кэлер и, вытряхнув из худого кошелька горсть монет, протянул их Грюсу для обмена.
— Нет, — быстро оценив состояние финансов принца, вмешался Элегор, достав из своих запасов изрядную пригоршню серебра. — Ты, Кэлер, мой спутник, а значит за все плачу я! Ступай, Валькин, поменяй деньги.
Взяв серебро, агент ненадолго исчез в своем кабинете и появился с замшевым кошельком приятной пухлости, набитым так плотно, что он почти не звенел.
— Вот, ваша светлость, — начал отчитываться Валькин. — Лоулендские короны здесь идут одна к семи местным серебряным тритонам, а за одного тритона дают пять золотых русалок. Медные называют тростник, и за одни золотой отсыпают тридцать монет. Вы дали мне шестнадцать корон, это сто двенадцать тритонов, я взял на себя смелость обменять три тритона на русалок и тростник. Это составило…
— Хватит, Грюс, — с легким раздражением прервал агента герцог. — Вот, Кэлер, держи, — забрав у толстяка кошель, Элегор, не считая, пересыпал примерно половину его содержимого в широкую горсть Кэлера.
Покинув стены пансиона, мужчины отправились на поиски кабака с романтичным названием 'Приют плотогонов'. Никаких фонарей Вальмора не знала. Мелкий булыжник под ногами освещался лишь призрачным светом звезд и большой зеленой луны, отчего все вокруг приобретало тинный оттенок, и редкие прохожие напоминали неупокоенные трупы, поднятые из могил каким-то особенно ретивым аниматором.
Рев голосов, горланивших сразу несколько песен, звуки ссоры и задушевных бесед на повышенных тонах, застольные крики, разносившиеся далеко по пустынным улицам указали богам истинное направление движения надежней любого заклинания поиска. Через пять минут мужчины стояли у двери из тяжелых, потемневших от времени досок, над которой раскачивалась вывеска, запечатлевшая дюжего дядю с внушительным дрекольем. Если б не символическое плавсредство под ногами и сине-зеленый цвет вокруг, типа на вывеске вполне можно было бы принять за разбойника с большой дороги. Во всяком случае, и комплекция, и дреколье, и разбойничья рожа у него были самыми подходящими. Это только больше раззадорило Элегора.
Он первым толкнул дверь на массивных латунных петлях, судя по царапинам на них, не раз выбиваемых из пазов, и вошел в ярко освещенное помещение, состоящие из нескольких соединенных низкими арками залов. Свет исходил от вмурованных в потолок и стены разнообразных ракушек, наипричудливейшей формы и расцветки, мерцавших в такт царившему гулу. От этого своеобразного дизайна 'Приют плотогонов' напомнил Элегору русалочий грот, правда, ни в одном гроте, если там конечно не сдох десяток русалок, никогда не было такого спертого воздуха.
— Хм, а Лейм утверждал, что цветомузыка — изобретение урбанистическое! — оглядывая трактир, удивился герцог.
— Молодой он еще, мало странствовал, — покровительственно отозвался Кэлер, входя следом и аккуратно притворяя дверь.
Из ночной свежести мужчины шагнули в тяжелый и густой, словно кисель, воздух, пропитанный запахом спиртного, мужского пота и съестного. 'Приют плотогонов' был битком набит людом, основную массу которого составляли мускулистые мужики и не менее фактурные, во вкусе Кэлера, бабы в одеяниях невообразимой пестроты, сравнимой разве что с яркостью Риковых фейерверков и ракушками, освещающими кабак. Богатая одежда: сорочки из дорогой тонкой ткани, щедро расшитые по вороту и рукавам жемчугами и бисером, пояса и жилеты, тяжелые от украшений, и даже самые простые укороченные штаны и рубахи из грубого полотна, подпоясанные разноцветными плетеными веревками, — все были сочны, колоритны и невозможно красочны. Раньше Элегор думал, что так одеваются только кочующие племена гадателей, циркачей и конокрадов, но теперь стало ясно, что ошибки свойственны не только слегка сдвинутому на техно-мирах приятелю Лейму, но самому герцогу. Бог невольно усмехнулся при мысли о том, что Рик и Джей в этой пестрой толпе смотрелись бы куда естественнее, нежели он и Кэлер, самым цветным из их общего гардероба была рубашка насыщенного синего цвета, ворот которой выглядывал из-под потертой черной куртки Покровителя Бардов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});