— О нет! — мучительно простонала дева, горестно подымаясь с колен. — Он не любит меня! Он не любит меня, как я люблю его! Горе мне, горе! Ведь я хочу его любви даже больше той свободы, о которой прошу!
— Неужели я буду ждать, пока сердце моё само захочет отпустить её? — вскричал Козмо и ринулся в тот угол, где стояла шпага. В комнате уже было совсем темно, и только угли отбрасывали на стены багровый отсвет. Козмо схватил шпагу за стальные ножны, подскочил к зеркалу и уже собирался изо всех сил ударить по гладкому стеклу кованой рукояткой, как вдруг шпага наполовину выскользнула из ножен, и её эфес попал по кирпичной кладке над самым зеркалом. В ту же секунду откуда–то из–за стены раздался оглушительный удар грома, и Козмо упал навзничь, так и не успев ударить по зеркалу ещё раз.
Когда он пришёл в себя, и зеркало, и его обитательница бесследно исчезли, а он в тот же день свалился от страшного приступа воспаления мозга и несколько недель не вставал с постели. Немного оправившись, он первым делом попытался вспомнить, что случилось с зеркалом, ведь с его судьбой была неразрывно связана жизнь прекрасной пленницы. Он мог лишь надеяться, что она сумела вернуться туда, откуда явилась. Вряд ли она забрала зеркало с собой. Оно было слишком тяжёлое; и потом, она просто не смогла бы снять его — Козмо сам позаботился о том, чтобы прикрепить его к стене как можно надёжнее. Ему припомнился страшный грохот, но это была не молния; что–то другое ударило его и свалило с ног. Козмо заключил, что либо по велению сверхъестественных сил, в чью власть он предал себя, выйдя за пределы магического круга, либо каким–то иным образом, зеркало, должно быть, вернулось к своему прежнему хозяину. Но мучительнее всего было думать, что его вполне могли снова продать, тем самым отдав красавицу в руки кого–то другого; и даже если новый хозяин окажется благороднее и достойнее его, ему самому ещё не раз придётся горько проклинать себя за эгоистичную нерешительность, помешавшую ему немедленно разбить зеркало. Да что там — одной мысли о том, что возлюбленная, умолявшая о свободе, снова отдана на милость кого–то другого, и тот может, по меньшей мере, беспрепятственно ею любоваться, было бы достаточно, чтобы свести с ума любого пылкого, но робкого юношу.
Беспокойное желание поскорее подняться с постели только замедлило его выздоровление, но в конце концов он начал потихоньку выбираться из дома.
Прежде всего он навестил лавку старьёвщика, притворившись, что ищет какую–то редкость. Среди мебели зеркала не оказалось, но по издевательской ухмылке хозяина Козмо догадался, что тот прекрасно обо всём знает, хотя так и не смог вытянуть из него, куда же подевалось зеркало. Услышав, что зеркало украдено, тот изобразил на лице чрезвычайное изумление, но Козмо сразу понял, что изумление это притворное; более того, ему показалось, что зловредный старик даже и не пытается скрыть от молодого гостя своё лицемерие. По мере сил скрывая своё отчаяние, он упорно продолжал поиски, но всё было напрасно. Понятно, что он не мог открыто ни о чём расспрашивать, однако всё время прислушивался к любым, даже самым слабым намёкам, которые могли бы направить его к возможному местонахождению зеркала. Он постоянно носил с собой тяжёлый стальной молоток, чтобы разбить проклятое стекло в тот же миг, когда утерянное сокровище снова вернётся к нему, — если только судьба подарит ему такой благословенный случай. Все мечты о том, чтобы ещё раз увидеть дивную пленницу, отступили и поблекли перед его страстным желанием подарить ей свободу. Бледный, с ввалившимися глазами, он бродил бесприютным призраком, не находя себе места, и душу ему непрестанно грызла мысль о том, как Она, должно быть, страдает — и всё по его вине.
Как–то вечером он смешался с толпой, заполнившей один из самых аристократических особняков города; надо сказать, что он принимал все приходившие ему приглашения, чтобы не упустить ни малейшего шанса разузнать что–нибудь полезное. Он слонялся из залы в залу, прислушиваясь ко всем разговорам, которые мог разобрать, в надежде на случайное откровение. Когда он приблизился к двум дамам, которые вполголоса беседовали в уголке, одна из них как раз говорила другой:
— Вы слышали о странном недомогании княжны фон Хёйенвайс?
— Да–да, ведь ей нездоровится уже больше года. Какая жалость — такая красавица, и так больна! Говорят, недавно ей ненадолго полегчало, но в последние несколько дней у неё снова начались приступы, даже сильнее, чем раньше. Совершенно необъяснимая история!
— А что, тут есть какая–то история?
— Ну, я и сама мало что слышала. Только говорят, что полтора года назад княжна чем–то обидела старую служанку, которая давным–давно жила у них в доме; та якобы разразилась неясными угрозами, а потом исчезла. Как раз после этого бедняжка и заболела. Но вот что самое странное: говорят, что её болезнь каким–то непонятным образом связана со старинным зеркалом. Раньше оно стояло у княжны в комнате, и она очень его любила, но стоило ей заболеть, как оно куда–то пропало…
Тут дама понизила голос до шёпота, и Козмо, который прислушивался к её словам всем своим существом, больше ничего не мог расслышать. Он не смел вызывать любопытство дам расспросами, но его и без того трясло так, что он вряд ли смог бы с ними заговорить. Имя княжны было хорошо ему известно, но он никогда её не видел, — если только это не она склонилась пред ним в мольбе той жуткой ночью! Теперь Козмо почти не сомневался, что это была она. Боясь привлечь к себе внимание (из–за недомогания он не мог сохранять спокойствие), он выбрался на воздух и побежал домой, радуясь тому, что, знает, по крайней мере, где живёт его возлюбленная. О том, чтобы явиться к ней открыто, даже если ему всё–таки посчастливится избавить её от ненавистного плена, он не смел и мечтать. Ещё он надеялся, что теперь, когда он неожиданно узнал о ней так много, ему откроется и всё остальное.
* * * * *
— Кстати, ты не видел Стейнвальда?
— Что–то его давненько не видать. Надо сказать, что фехтует он уже почти не хуже меня. Должно быть, решил, что больше уроки ему не нужны.
— Как бы его найти? Мне страх как нужно с ним потолковать. Так… Когда же я видел его в последний раз? А, вспомнил! Он как раз выходил из той самой лавочки, где мы с тобой смотрели кольчугу. Только это было уже недели три назад, не меньше…
Этого было больше чем достаточно. Фон Стейнвальд обладал немалым влиянием при дворе и слыл человеком необузданных привычек и пылких страстей. Сама вероятность того, что зеркало могло оказаться в его руках, показалась Козмо сущим адом. Однако он понимал, что вряд ли добьётся успеха, если будет действовать поспешно или напролом. Ему нужна была только возможность разбить роковое стекло, а для этого ему надо было дождаться удобного случая. Он перебирал в уме один план за другим, но никак не мог выбрать самый подходящий.
Наконец как–то вечером, проходя мимо особняка фон Стейнвальда, он увидел, что все его окна празднично освещены, а к парадному входу съезжаются гости. Он тут же поспешил домой и оделся как можно роскошнее и богаче в надежде незаметно проскользнуть внутрь, приняв вид приглашённого на бал. Его природные манеры были настолько естественны и благородны, что это не составило ему труда.
* * * * *
А на другом конце города в пышно убранной спальне безмолвно лежала девушка, похожая на неподвижную мраморную статую. Лицо её осеняла красота смерти; губы не шевелились, глаза были плотно сомкнуты. Белые руки с длинными пальцами покоились на груди, и дыхание не нарушало этого покоя. В присутствии умерших люди говорят шёпотом, как будто голоса живых способны потревожить самый глубокий и безмятежный сон в мире. Вот почему служанка и знатная гостья, сидевшие рядом с постелью, переговаривались тихим, печальным шёпотом, хотя душа лежавшей здесь девушки явно витала вне досягаемости всех земных чувств.
— Она уже целый час так лежит!
— Боюсь, она долго не протянет, бедняжка.
— И ведь как исхудала! Ах, кабы она не молчала, а хотя бы пожаловалась или поплакала чуток, глядишь, и ей самой было бы полегче… Сдаётся мне, что она что–то видит, когда вот так забывается. Только рассказывать ни о чём всё равно не желает.
— А во сне она что–нибудь говорит?
— Я–то сама ничего не слышала. Правда, говорят, что иногда она встаёт и даже ходит. Однажды даже пропала куда–то на целый час, так что весь дом переполошился, — а потом явилась полумёртвая от страха, вымокшая до нитки; еле на ногах держалась. Только так никому ничего и не рассказала.
Внезапно с недвижных губ слетел едва слышный звук. Женщины испуганно вздрогнули и переглянулись. Княжна явно силилась что–то сказать, губы не слушались её, как вдруг из её груди словно само вырвалось одно–единственное слово: «КОЗМО!» Она снова замерла, но лишь на мгновение.
