— Каком? — спросил Козмо. Цена всё равно оставалась для него непомерно высокой, но теперь он всё же, хоть и с большой натугой, мог позволить себе эту прихоть; к тому же желание обладать зеркалом, только что казавшимся ему совершенно недоступным, снова разгорелось в нём с невероятной силой.
— Если вам когда–нибудь захочется его продать, прежде всего вы предложите его мне.
— Охотно, — откликнулся Козмо. — Это совсем нетрудно.
— Честное слово? — настаивал тот.
— Честное слово, — кивнул Козмо, и сделка состоялась.
— Если желаете, я сам доставлю его к вам домой, — предложил хозяин, когда зеркало перекочевало в руки покупателя.
— Нет, нет, благодарю вас, я сам, — поспешно запротестовал Козмо. Ему ужасно не хотелось приводить к себе посторонних и менее всего — этого противного типа, к которому он с каждой минутой испытывал всё большую неприязнь.
— Как вам угодно, — отозвался тот и, поднимая лампу повыше, чтобы осветить Козмо путь через дворик, еле слышно пробормотал про себя:
— Уже шестой покупатель! Интересно, чем всё закончится на этот раз. Бедняжка, как она, должно быть, от всего этого устала!..
Козмо бережно понёс своё новообретённое сокровище домой, но по дороге всё время ощущал неловкое, неприятное чувство, словно кто–то неотступно шёл за ним, следя за каждым его шагом. Он то и дело оборачивался, но так и не заметил ничего подозрительного. Правда, улица была запружена народом, да и фонари горели неярко, так что распознать соглядатая в толпе всё равно было бы непросто. Козмо благополучно добрался до своей комнаты и с облегчением опустил своё приобретение на пол, прислонив его к стене: он был далеко не слабаком, но зеркало оказалось довольно тяжёлым. Он закурил трубку, прилёг на диванчик и вскоре уже витал в бестелесных сферах привычных грёз и мечтаний.
На следующий день он вернулся домой раньше обычного и повесил зеркало над камином, в дальнем конце длинной комнаты. Затем он тщательно вытер с его поверхности толстый слой пыли, и зеркало засветилось кристальной чистотой, как вода в ручейке, насквозь пронизанном солнечным светом. Но больше всего Козмо интересовала резная рама. Он тщательно вытер и отполировал её и принялся внимательно разглядывать детали сложного узора, надеясь уловить замысел художника. Однако все его попытки оказались бесплодными, и наконец, уставший и разочарованный, он перевёл взгляд на само зеркало и несколько минут рассеянно смотрел вглубь отразившейся в нём комнаты.
— Какая всё–таки странная штука: зеркало! — невольно произнёс он вслух. — И как оно похоже на человеческое воображение! Вот моя комната; я вижу её в зеркале, и она всё та же — но вместе с тем и совсем другая. Это не просто отражение моего жилища; я как будто читаю о ней в книге, которую люблю. Её обыденность исчезла без следа. Из сферы простого бытия она поднялась в сферу искусства, и то что в жизни было скучным, голым и неуютным, вдруг стало необыкновенно занимательным. Так бывает в театре: мы с восторженным интересом и сочувствием следим за героями на сцене, от которых в жизни просто не знали бы, как избавиться. Но разве искусство не спасает природу от наших утомлённых и пресыщенных чувств, от унизительной несправедливости повседневного беспокойства? Разве, обращаясь к воображению, обитающему в совсем иных пределах, оно не открывает нам Природу такой, какая она есть на самом деле, какой она предстаёт глазам ребёнка, который без страха и честолюбия взирает на подлинный мир со всеми его чудесами и просто радуется ему, без сомнений и вопросов?.. Да взять хотя бы этот скелет! Я почти боюсь его, так тихо и неподвижно он взирает на незримый мне мир — как сторожевая башня, глядящая поверх пустыни нашего суетливого мира на дальние края, где простирается безмятежное царство покоя. А ведь я знаю каждую его косточку, каждый сустав как свои пять пальцев! А этот боевой топор? Вид у него такой, будто чья–то могучая рука в стальной рыцарской перчатке вот–вот подхватит его и с лязгом опустит на вражеский шлем, рассекая череп и мозг и выпуская в Неведомое ещё одно озадаченное привидение. Нет, что ни говори, а я с радостью поселился бы в той комнате, если б знал, как туда пробраться!
Всё это время он не отрывал глаз от зеркала. Слова его ещё висели в воздухе, как вдруг дверь, отражавшаяся в зеркале, открылась, и остолбеневший от изумления Козмо увидел, что в комнату неожиданно и бесшумно скользнула изящная женская фигура в белом. Статная и величественная, она неуверенными шагами медленно и неохотно подошла к диванчику и устало прилегла на него, повернув к Козмо неописуемо прекрасное лицо, в котором красота странным образом уживалась с выражением страдания, отвращения и принуждённости. Какое–то время он стоял, не в силах пошевелиться и оторвать от неё взгляд. Но даже придя в себя, он никак не мог отважиться обернуться, чтобы взглянуть на незнакомку в реальности. Наконец, внезапно взяв себя в руки чистым усилием воли, он решительно обернулся. На диване никого не было. Ошеломлённый и испуганный, он вновь переметнул взгляд на зеркало. Красавица возлежала на прежнем месте. Глаза её были закрыты, под сомкнутыми веками собрались две большие слезы, грудь судорожно вздымалась, но она не шевелилась.
Козмо и сам не смог бы описать своих чувств. Его тогдашние ощущения были из тех, что не поддаются осознанию, и вспомнить их потом почти невозможно.
Он продолжал стоять возле зеркала, не отводя глаз от очаровательной незнакомки, хотя прекрасно понимал неприличие столь пристального внимания и всё время боялся, что она вот–вот откроет глаза и посмотрит прямо на него.
Но всё оказалось иначе. Вскоре сомкнутые ресницы медленно поднялись; какое–то время глаза прекрасной дамы были безжизненно устремлены в пустоту, но потом начали постепенно обводить комнату, словно пытаясь по мере истощённых сил понять, что происходит. Однако её взгляд ни разу не встретился со взглядом Козмо. Видимо, нежданная гостья могла видеть только то, что находилось по ту сторону зеркала, но даже если и там отражённый Козмо стоял перед нею, вглядываясь в её собственное отражение, она, должно быть, видела лишь его спину. Два обитателя Зазеркалья никак не могли посмотреть друг на друга — разве только он обернётся и взглянет на неё. Но поскольку на настоящем диване её не было, Козмо решил, что даже если ему удастся кое–как повернуться лицом к той части комнаты, где лежала красавица, то его отражение либо останется для неё невидимым, либо будет бессмысленно смотреть куда–то мимо; они так и не смогут встретиться глазами и стать хоть немного ближе друг к другу.
Вскоре прекрасная гостья заметила стоящий в углу скелет, вздрогнула, закрыла глаза и больше уже их не открывала, а на лице у неё появилось неприязненное выражение. Козмо готов был сию же минуту убрать оскорбивший её предмет, но боялся, что незнакомка встревожится ещё больше, если, не увидев в углу скелета, поймёт, что в комнате кто–то есть. Поэтому он продолжал не двигаясь смотреть на неё. Ресницы прятали глаза красавицы, как драгоценная шкатулка скрывает в себе алмазы; тревога постепенно ушла с её лица, оставив после себя лишь еле приметный налёт печали, на прелестных чертах отразился незыблемый покой, и по её ровному, мирному дыханию Козмо понял, что она заснула.
Теперь он мог разглядывать её без смущения и утайки. Он заметил, что её фигура, окутанная в простые белые одежды, по красоте ничуть не уступает лицу: всё в ней, от изящно вылепленной ножки до тонких пальцев благородной руки, дышало необыкновенной гармонией и спокойной безмятежностью. Козмо смотрел на неё, пока от усталости у него не начали слипаться глаза. Тогда он уселся рядом со своей новообретённой святыней, механически взял в руки книгу, словно ему предстояло целую ночь просидеть возле больного друга, но так и не смог толком прочесть ни единой строчки. Его разум никак не мог оправиться от встречи с таким дерзким противоречием всему, что ему до сих пор приходилось видеть, и молчал, не решаясь что–либо утверждать, предполагать или даже чему–то сознательно изумляться; но его воображение возгревало душу, смело наполняя её всё новыми и новыми грёзами о счастье и блаженстве.
Козмо не смог бы сказать, сколько времени он просидел вот так, углубившись в свои мечты, но когда он наконец пришёл в себя, поднялся и, дрожа всем телом, заглянул в зеркало, красавицы там не было. Он увидел перед собой правдивое отражение привычной комнаты, но больше ничего, и его жилище показалось ему золотым кольцом, из которого вынули бриллиант, или ночным небом без серебряной россыпи звёзд. Очарованная непривычность исчезла вместе с гостьей, оставив лишь скучную повседневную обыденность.
Однако когда острота первого разочарования немного притупилась, Козмо начал утешать себя надеждой на то, что прекрасная дева непременно вернётся — может быть, уже завтра вечером, в тот же час! Чтобы на этот раз ненавистный скелет больше не испугал её, Козмо поспешно убрал его и ещё кое–какие сомнительные предметы в небольшую нишу возле камина, которая никак не могла отразиться в зеркале, и придав своей убогой комнатушке как можно более опрятный вид, решил немного проветриться, потому что не мог и трёх минут просидеть спокойно. Свежий ночной ветер немного успокоил его, но вернувшись, он долго не мог решиться лечь на диван: ведь на нём ещё так недавно лежала Она, и улечься на её место казалось ему настоящим святотатством. Однако усталость взяла своё. Козмо прилёг не раздеваясь и проспал чуть ли не до полудня.
