— Вы меня не понимаете, — сказал Сэнтоникс. — Я не могу до вас достучаться. Не могу заставить услышать меня. Иногда мне кажется, что вы кое-что понимаете, а иногда — что вы ничего не понимаете, ни в себе, ни в других.
— Послушайте, — сказал я, — до сих пор я терпеливо слушал вас, Сэнтоникс. Вы замечательный архитектор.., но…
На его лице появилось какое-то странное выражение.
— Да, я хороший архитектор. И этот дом — мое лучшее творение. Построив его, я был почти удовлетворен. Вы ведь хотели такой дом. И Элли тоже — чтобы жить в нем с вами. Она получила то, что хотела, и вы тоже. Выгоните эту женщину, Майк, пока не поздно.
— Как я могу огорчить Элли?
— Эта женщина сделает с вами что пожелает, — сказал Сэнтоникс.
— Послушайте, — принялся объяснять я, — мне Грета тоже не нравится. Она действует мне на нервы. На днях мы с ней жутко поругались. Но выгнать ее не так просто.
— Да, я знаю, что с ней не просто совладать.
— Неспроста это место кто-то назвал Цыганским подворьем и объявил: что на нем лежит проклятие, — угрюмо буркнул я и добавил:
— Из-за деревьев нам навстречу выскакивают полоумные цыганки, грозят кулаком и предупреждают, что если мы не уберемся отсюда, то нас ждет нечто страшное. А ведь это место должно быть прекрасным и светлым.
Мне странно было слышать эти последние свои слова. Я произнес их так, будто говорил кто-то другой.
— Да, оно должно быть таким, — согласился Сэнтоникс. — Должно, но не будет, если им владеет какая-то нечистая сила.
— Неужели вы в самом деле верите?..
— Я верю во многое… Мне известно кое-что про нечистую силу. Неужели вы до сих пор не поняли, не почувствовали, что во мне тоже живет нечистая сила? И жила всегда. Вот почему я чувствую, когда она рядом, хотя не всегда знаю, где именно… Я хочу, чтобы в доме, который я построил, не водилась всякая нечисть. — В его голосе появилась угроза. — Понятно? Для меня это очень важно.
Внезапно его поведение резко изменилось.
— Пошли, — сказал он. — Поболтали о всяких глупостях, и будет. Пошли к Элли.
Мы вошли через распахнутую застекленную дверь, и Элли радостно бросилась навстречу Сэнтониксу.
В тот вечер Сэнтоникс был чрезвычайно мил и любезен. Никакого наигрыша — он был самим собою, обаятельным и веселым. Разговаривал он больше с Гретой, словно проверяя на ней свое умение покорять людей. А он действительно при желании умел быть неотразимым. Любой бы на моем месте готов был поклясться, что она ему очень нравится и единственное, что ему важно — это доставить ей удовольствие. Я невольно почувствовал, что он и в самом деле очень опасная личность. В Сэнтониксе было что-то такое, чего я не сумел разглядеть.
Грета всегда чутко реагировала на особое к себе внимание. И тут же пускала в ход все свои чары. Она умела, когда надо, притушить свою красоту или, наоборот, подчеркнуть ее. Так вот в тот день она была такой красивой, какой я ее никогда не видел. Она улыбалась Сэнтониксу и слушала его как зачарованная. Интересно, думал я, чего он добивается? Никогда не знаешь, чего от него ждать. Элли выразила надежду — он поживет у нас несколько дней, но он покачал головой. Ему необходимо завтра же уехать.
— Вы что-нибудь сейчас строите? Чем-то заняты? Нет, отвечал он. Он только что вышел из больницы.
— Подлатали меня в очередной раз, — сказал он. — Боюсь только, в последний.
— Подлатали? А что вам делали?
— Выкачали из меня всю плохую кровь и заменили ее свежей, — ответил он.
— Ox! — Элли чуть заметно вздрогнула.
— Не беспокойтесь, с вами такого не случится, — заверил ее Сэнтоникс.
— Но почему это случилось с вами? — спросила Элли. — Почему судьба к вам так жестока?
— Разве жестока? — удивился Сэнтоникс. — Я слышал, как вы только что пели:
Вот что нужно знать всегда:Слитны радость и беда.Знай об этом — и тогдаНе споткнешься никогда.
Вот я и не споткнусь, потому что знаю, зачем рожден. А это про вас, Элли:
И одних ждетСчастья свет…
Вас ждет Счастья свет.
— Хорошо, когда живешь без страха, — вдруг ни с того ни с сего сказала Элли.
— А что, разве вам страшно?
— Не люблю, когда мне угрожают, — ответила Элли. — И когда меня осыпают проклятиями.
— Вы говорите о вашей цыганке?
— Да.
— Забудьте о ней, — сказал Сэнтоникс. — Забудьте хоть на сегодняшний вечер. Будем счастливы, Элли. За ваше здоровье! Долгой вам жизни, а мне — быстрого и легкого конца. Майку тоже желаю счастья, а… — Он умолк, подняв стакан перед Гретой.
— Итак, — сказала Грета, — что мне?
— А вам — пусть сбудется то, что вам суждено! Удача, наверное? — добавил он с чуть приметной насмешкой. Ранним утром Сэнтоникс уехал.
— Странный он человек, — заметила Элли. — Я его никогда не понимала.
— А я не понимаю и половины того, что он говорит, — отозвался я.
— Но он знает, о чем говорит, — задумчиво произнесла Элли.
— Ты хочешь сказать, что он способен предсказывать будущее?
— Нет, — ответила Элли, — я не об этом. Он разбирается в людях. Я уже тебе об этом говорила. Он знает людей лучше, чем они сами. Из-за этого одних он ненавидит, а других жалеет. Однако меня ему жаль, — опять задумчиво добавила она.
— А почему он должен тебя жалеть? — заинтересовался я.
— Потому что… — Но она так и не закончила фразу.
Глава 8
На следующий день я быстрым шагом шел по нашей роще, по самой чащобе, там, где тень от сосен особенно густа и сумрачна. И вдруг увидел на просеке высокую женщину. Я инстинктивно отпрянул в сторону, не сомневаясь, что это наша цыганка. Каково же было мое изумление, когда я понял, кто передо мной… Это была моя мать. Высокая, суровая, седовласая.
— Господи Боже, — воскликнул я, — как ты меня напугала, мама! Что ты здесь делаешь? Приехала к нам? Мы ведь тебя уже сколько раз приглашали.
Честно говоря, я преувеличивал. Один раз я послал ей, что называется, дежурное приглашение. Причем постарался так его написать, чтобы мать ни в коем случае его не приняла. Я не хотел, чтобы она сюда приезжала. Никогда.
— Совершенно верно, — ответила она. — Наконец-то я выбралась вас навестить. Убедиться, что у тебя все в порядке. А это, значит, тот шикарный дом, который вы построили? Он и вправду шикарный, — кисло добавила она, глядя куда-то в сторону.
В ее голосе слышалось осуждение, что, впрочем, не было для меня неожиданностью.
— Слишком шикарный для такого, как я?
— Я этого не сказала, сынок.
— Но подумала.
— Не для этого ты был рожден, и то, что ты оторвался от своей среды, добром не кончится.
— Тебя послушать, так вообще надо сидеть и ждать манны небесной.
— Да, мне известно, что ты так не считаешь, но я что-то не помню случая, когда честолюбие сослужило бы человеку добрую службу. Это такая хворь, от которой человек гниет заживо.
— Ради Бога, прекрати каркать, — рассердился я. — Пошли. Сама посмотришь наш шикарный дом и познакомишься с моей шикарной женой, и увидим, будешь ли ты и тогда воротить нос.
— С твоей женой? Я с ней знакома.
— Как знакома? — не сразу понял я.
— Разве она тебе ничего не сказала?
— Что именно?
— Что она была у меня.
— Была у тебя? — ничего не соображал я.
— Да. В один прекрасный день раздался звонок в дверь, я открыла, а там стояла и боязливо смотрела на меня очень славная на вид девушка, да еще разодетая в пух и прах. «Вы мама Майка?» — спросила она. «Да, — ответила я. — А вы кто?» «А я его жена, — сказала она, — Я пришла познакомиться с вами. По-моему, нехорошо, что я не знакома с матерью моего мужа…» «Держу пари, он не хотел, чтобы вы приходили, — сказала я и, поскольку она промолчала, добавила: „Можете мне ничего не говорить, но я своего сына знаю, и мне известно, чего он хочет и не хочет“. На что она ответила: „Вы, наверное, думаете, что он вас стыдится, потому что вы бедные, а я богатая, но это не так. Он совсем не такой. Честное слово“. На что я сказала: „Не учи меня, девочка. Я отлично знаю все недостатки моего сына. Но такого недостатка у него нет. Он не стыдится своей матери и среды, из которой вышел. Он не стыдится меня, — сказала я ей. — Он скорей меня боится. Я знаю про него слишком много“. Эти слова, по-видимому, показались ей забавными. „Матери, наверное, всегда думают, что знают все про своих сыновей. А сыновья, наверное, этого очень стесняются“.
«Отчасти верно, — сказала я. — Когда человек молод, он всегда прикидывается не тем, кто он есть. Я сама так вела себя, когда была ребенком и жила у тетки. Но на стене над моей постелью в золоченой раме висела картина, изображавшая огромный глаз. И надпись: „Господь видит тебя“. У меня мурашки бегали по спине, когда я ложилась спать».
— Элли должна была сказать мне, что навестила тебя, — сказал я. — Почему она держала это в секрете, не понимаю. Ей обязательно следовало поставить меня в известность.
