— В сентябре? В гостинице? Какой парень?
— Попов. Владимир Попов.
— А, первый номер! Руководящий работник. Будущее российской бюрократии.
— Он вовсе не такой уж плохой, — неожиданно обиделась Ксения.
— А ты не мужа себе часом ищешь, Черри? В таком случае поспеши. А то останешься вдовой.
— Герман, мне не нравится твое настроение.
— Мне самому оно не нравится.
Они шли по улице, и Ксения никак не могла сообразить, куда именно.
— Ты хочешь меня покормить завтраком? — спросила она.
— Что? Само собой. Ну почему я так нежно к тебе отношусь? По-моему, ты лучшая из женщин. Они почему-то уверены, что их украшают пороки. А на самом деле доброта. Доброта, Черри. Если бы ты пожила хоть немного моей прошлой жизнью, ты меня поняла бы.
— А что такого было в твоей прошлой жизни?
— Все. В моей прошлой жизни было все. И мне безразлично, что именно откопала Женька. Как вовремя она умерла, а? Постой, я сигарет куплю.
Они подошли к киоску. Замерзшая Ксения прижалась к его плечу. Теплое, широкое плечо в черной коже. И такой знакомый запах одеколона. Неужели Евгения покупала им всем одинаковый одеколон?! И не только его? И вдруг Ксения увидела, что парень, стоящий у киоска следом за Германом, спрашивает точно такие же сигареты.
— С-сдачи не н-надо, — услышала она и спрятала лицо, уткнувшись в душистую черную кожу. «Когда же он успел нас догнать?!»
Герман хотел идти, но Ксения вцепилась в его руку:
— Подожди!
— Че…
— Да тише! — И потащила его за киоск.
Он удивленно спросил:
— Да что с тобой? Для любви прямо на улице погода не слишком подходящая.
— Не хочу, чтобы он меня видел вместе с тобой.
— Кто он?
— Толя.
— Тот, к которому ты в общагу ходила? Номер два?
— Да.
— Где он?
— Купил сигареты и отошел. Все, можно идти.
— Черри, ты только не обижайся. Я тебя оставлю, да? Погуляй по улице, мороженое съешь. Деньги есть?.. Мне надо бежать.
— Но…
— Позвоню. Все! Истерик не надо, мы с тобой свои.
И он исчез. Ксения выглянула из-за киоска и увидела, как Герман в несколько прыжков нагнал того, кто минуту назад покупал точно такие же сигареты. Но пошел не рядом, а следом за ним, все время ныряя за чужие спины. Ксения подумала вдруг, что и одеколон у них одинаковый. Смешно! Но хотелось не смеяться, а плакать. «Что же такое происходит?» — подумала она и, громко всхлипнув, поплелась к метро. Тех двоих уже нигде не было видно.
15: 15
Дома Ксения все думала, почему же Герман посоветовал ей уехать? И куда? У Ксении были на выбор комната в коммуналке и раскладушка в квартире, где жили родители и брат. Но Герман, видимо, имел в виду другой город. Или другую страну. Конечно, в доме были деньги, но Ксения по-прежнему брала только на еду. Не могла отделаться от мысли, что все это чужое.
«В конце концов, Женька не платила мне зарплату. А я все для нее делала, — думала Ксения, перебирая в уме домашние дела и прикидывая их возможную рыночную стоимость. — Я могу сделать вид, что беру только то, что мне должны».
Но мысль о том, что ни на какие заграничные вояжи она не заработала, не позволяла Ксении взять из шкафчика сумму значительную. Она таскала деньги потихоньку, каждый раз вступая с собственной совестью в бессмысленный спор. Потому что голод все равно был сильнее.
«Никуда я не поеду! — решила Ксения. — И никого не буду бояться!»
Но тут зазвонил телефон, и она вздрогнула. Спотыкаясь, подошла к столу.
— Ксения Максимовна?.. А это следователь. Борис Витальевич. По делу об убийстве вашей подруги. Не забыли еще?
— Нет.
— А чего это у вас голос такой испуганный? Зашли бы вы ко мне, а? Ксения Максимовна?
— Когда?
— В самое ближайшее время.
— А зачем?
— Затем, что дело это темное. Вашего красавца Германа видели на стадионе.
— Он не мой.
— Общий. Все они общественное достояние, хоть в музей. В музее, говорю, надо парней этих показывать. За большие деньги. Вы меня слышите?.. Картины бы с них писать, а они бабам ножики в спину втыкают. И, между прочим, ваш рыжий тоже там был, на стадионе. Или тоже не ваш?
— У него жена, — прошептала Ксения.
— А у остальных что, гарем? Между прочим, вы мне не все сказали. А зря. Кого покрываете, Ксения Максимовна? Или Черри?
— Понятно. Молчите, значит. Не телефонный разговор. Ну поговорим в другом месте. Вы уж сами придите, не заставляйте меня вас искать. Ведь общество мое вам неприятно, как я понял?
— Нет. То есть не очень.
— Вот и осчастливьте меня, Ксения Максимовна. Про лето поговорим. Про Сочи. В Сочи бывали? Молчите? А как насчет замужества? Опять молчите? Странная вы девушка. Только вы уж со своими симпатиями определитесь. И я бы вам посоветовал…
— Уехать, да?
— Прийти и все по-хорошему рассказать. В ваших же интересах. Потому что этот парень с ножиком пока где-то ходит.
— У него уже нет ножика. Он его Жене в спину воткнул.
— Найдет. Такого добра…
— Я подумаю.
— Вот и хорошо. Кстати, напоследок: а вас ждет большой сюрприз. — Он неприятно хихикнул.
«Фу ты, как противно!» — подумала Ксения и упавшим голосом спросила:
— Какой?
В трубке раздался тихий смех:
— Завтра узнаете. Подружку вашу разрешили похоронить. Медицине и так все ясно. Так что ждите. — И с иронией: — Черри.
Он повесил трубку, а Ксения так и замерла с телефоном в руке: какой еще сюрприз? Да, Евгению Князеву пока не похоронили. До приезда ближайших родственников. Неужели?.. Если он думает, что сильно ее расстроил, то ничуть не бывало. Она играет на своей территории и на своей же подаче. И пусть кто-то попробует это преимущество отобрать!
15: 30
Ксения проснулась утром оттого, что настойчиво звонили в дверь. Очень уверенно, как к себе домой, коротко и резко нажимая на кнопку, отчего нежная мелодия захлебывалась и становилась похожей на стоны. «Уже!» — подумала Ксения и вскочила с постели. Хорошо еще, что следователь ее предупредил. Добрейшей души человек, если бы не преследовал свои маленькие корыстные цели!
Она рванулась к двери, запахивая махровый халат.
— Да! Сейчас! Уже!
На пороге стояла высокая стройная дама средних лет в великолепно сшитом дорожном костюме. Да что там средних лет! Это Ксения точно знала ее возраст: пятьдесят, и ни годом меньше. Но легкая дымка вуали на черной шляпке до половины прикрывала лицо загадочной красавицы, вполне еще способной разбить немало мужских сердец. А там, где кончалась вуаль, морщинок на гладкой коже не было заметно. «Должно быть, это траур», — подумала Ксения и хотела было поспешить со словами сочувствия. Но дама, не замечая ее, ткнула пальчиком в середину прихожей:
— Чемоданы. Сюда и сюда. Потом отчетливо ледяным тоном:
— Осторожнее, не повредите.
Когда таксист разобрался с багажом, дама открыла сумочку, чтобы расплатиться. Ее чаевые были щедрыми ровно настолько, чтобы не вызвать совсем уж откровенного недовольства.
— Благодарю.
— Всего хорошего, гражданочка.
Удивленно вздернутые брови дамы были знаком того, что она еще не сообразила, в какой находится стране. Должно быть, не адаптировалась после долгого перелета. После того как за таксистом захлопнулась дверь, дама наконец обратилась к сонной Ксении:
— Доброе утро, милочка. Какое горе!
И, подняв с лица вуаль, кружевным платочком начала аккуратно промакивать прекрасные глаза.
— Да-да, — торопливо заговорила Ксения — Женя… Женю… Мне так жаль, честное слово! Это что-то ужасное! А я здесь…
— Налей мне, пожалуйста, ванну. Черри, кажется?
За границей они встречались по крайней мере раз десять. То, что даму зовут Элеонора Станиславовна, Ксения запомнила сразу же. «За кого вы меня принимаете?!» — хотелось крикнуть ей. Но вместо этого Ксения побежала в ванную и открыла краны.
«Как мне хочется тебя заживо сварить!» — думала она, насыпая в воду ароматическую соль. С тонким запахом ландышей. Подруга перенимала привычки от матери. Своего вкуса в одежде, косметике и духах у нее не было. То, что выбирала Элеонора Станиславовна, ее дочери не нравилось, но окружающие восхищались, и пришлось смириться. Таким образом, Ксения знала вкусы приехавшей дамы. А та приняла это как должное.
— После ванны я с удовольствием выпью кофе.
«Я тоже», — опять-таки про себя подумала Ксения и не поняла, почему не может сказать всего этого вслух.
Закрыв дверь ванной комнаты, она обессилено присела возле нее на корточках. Элеонора Станиславовна парализовала ее волю, если таковая вообще когда-то была. Эта дама так естественно воспринимала окружающих людей как прислугу, что было бессмысленно с ней спорить. Она обращалась к людям с такой ледяной, убийственной вежливостью, что те просто терялись. Как отвечать на хамство, понятно: откровенным хамством. Но что делать, если тебе не нахамили, но оскорбили при этом так, что стало тошно? И сделала это женщина, прекрасная, как ангел. Смотреть в ее глаза можно было бесконечно. В них не было ни дна, ни печали, ни какого-либо другого чувства.
