Сеня развалился, полусидя на койке:
- Слушай, если про слона сказать, что он слон или про бегемота, что он бегемот - это оскорбление? А про осла - осел? Оскорбление?.. Нет, Сеня хмыкнул - констатация...
- А ты за что? - Полюбопытствовал оскорбитель.
- Вызовут - расскажут за что... - резонно предположил Ребров. - Может соснем чуток?..
Сеня желал общаться:
- Еще надрыхнешься... Я вот один здесь куковал два месяца, не с кем словом переброситься. - Сеня замер, сощурил глаза. - А ты, случаем, не подсадной?..
- А ты? - В тон съязвил Ребров.
- Я? - Сеня рассмеялся в голос. - Да я в списках госдепа в первой двадцатке... я Марченко знал... - Сеня догадался, что лишний треп неуязвимости ему не прибавляет, сменил регистр: кто не знает чудеса маскировки комитета? Наморщил лоб. - Я... нет!
- Тогда и я... нет! - Поддержал Ребров. - Часто на допрос таскают?
- Как у них настроение... но не лютуют, того, чего ты ждешь нет... двухсотваттную лампу в морду... дергать по ночам... нет... Вроде примарафетились, с пониманием, даже с сочувствием тебя разрабатывают, но это видимость, внутри они те же ребята, что двадцать, сорок лет тому... только свистни... и понеслась...
- И как же тебя разрабатывают? - не утерпел Ребров.
- Душеспасительными разговорами... и демонстрацией вольнодумства... чтоб мог подумать что ты и они единомышленники... неподготовленных здорово пробирает. Рассчитываешь биться головой о цементную стену... а на поверку - вата... весь запал пшиком и выходит... Ушлые ребята, терпеливые... все по-доброму да по-доброму... и вдруг, как врежут поддых, мало не покажется...
- Бьют что ли? - Приподнялся Ребров на локте.
- Других, что ль, способов нет?.. Пруд пруди! - Сеня отпил холодного чая, пояснил. - Человека в Лефортово не с облака привозят... каждый где-то чего-то когда-то, они раскапывать мастера... так, мол и так... значит анальный секс уважаете?..
Холин сидел в любимой белой гостиной своей квартиры в Цюрихе и плакал, без стеснения и намека на мужественность:
- Уж и не мечтал, здесь оказаться. Ольгу жаль... вот попала.
Напротив, с обожаемым "чекистом за бугром", примостился верный Пашка Цулко. Пашка принял свою дозу и нравоучительно заметил, показывая, что все московские фокусы Холина ему известны:
- С Олькой ты здорово обтяпал... честно скажу, не ожидал... не верил, что сможешь...
- Ты о чем? - Холин погрузился в привычную атмосферу вранья и "несознанки", царящую в совколониях.
- Ладно... ладно... - Выпивка настроила Пашку на добрый лад. Прогнусавил: - Не сыпь мне соль на раны!.. Не сыплю! Молчок! Твоего предшественника Реброва конторские взяли в оборот... Я подкинул коллегам тягостные для него бумажки, по дурости подмахивал, да подсовывал... Ребров из наших с тобой грехов кое-что умыкнул в Москву, не поймет, дурья башка, что грехи не наши персональные, а групповые... а в группе сам знаешь кто!.. себя, а значит и нас, сожрать не дадут...
В кабинете следователя КГБ подполковника Грубинского тихо, и лишь позвякивала ложка в стакане чая. Ребров сидел на стуле уже который час, неспешно разговаривал с подполковником.
Грубинский отпил чай, предложил Реброву:
- Не хотите?
- Спасибо! - Отказался подследственный.
- Вчера, - сообщил Грубинский, - был в Вахтангова на "Турандот"... отпихнул лимон ложкой, сделал глоток, - не то... вот в шестидесятых, помню... или моложе был, острее восприятие...
Ребров молчал. Перед Грубинским лежали бумаги - результаты допросов вчерашних, позавчерашних, недельной и месячной давности.
- Мы уже четыре месяца с вами работаем? - Уточнил Грубинский, точно зная день и час задержания Реброва. - Отчего вы не хотите сказать, где документы?..
Ребров не скрывал:
- Это единственная гарантия, пусть слабая, моей безопасности...
- Весьма слабая... - Грустно улыбнулся Грубинский, прихлопнул бумаги ладонью. - Не для протокола... Воруют?
- Еще как... - Подтвердил Ребров.
Грубинский пригубил чай:
- По вашим оценкам, сколько партийной валюты за рубежом... сотни тысяч? миллионы?
Ребров смотрел сквозь зарешеченное окно, прислушивался к трамвайным перезвонам:
- Сотни миллиардов!
- Да бросьте! - Грубинский оторвался от чая. - Не поверю... нет, ерунда какая-то... конечно, есть нечистоплотные партработники... один, другой... украдут сотню тысяч, но чтоб, как вы утверждаете...
- Я не утверждаю, - поправил Ребров, - вы спросили, я предположил...
- Верно, верно... - охотно согласился Грубинский, потянул на себя листок из стопки. - Фамилия вашей матери Ястржембская?
- Я уже говорил. - Подтвердил Ребров.
- Полька... - подполковни задумался. - Я сам вот тоже не без польских кровей... с поляками круто взяли одно время, да и не только с ними... Ваша мать сидела... - Полуспросил, полупотвердил Грубинский. - Все отворачивались от таких... А ваш отец не отвернулся... - Грубинский замолчал.
- Ребров, фамилия вашего отца?
Подследственный кивнул.
- Он и мать давно развелись?
- Давно, - подтвердил Ребров, - мне стукнуло восемнадцать, я хорошо отношусь к отцу... несмотря на его новую семью, на детей... он никогда не повышал голос... любил меня... сколько себя помню, не поднимал на меня руки...
- Естественно... не поднимал руки... - Грубинский постучал ложечкой по стакану. - Ребров же не ваш отец, наказывать чужого... не каждый способен...
- Что? - Ребров вскочил, перевернув стул, перед глазами поплыло, решетка на окне стала изгибаться, задрожала, как горизонт в мареве жаркого дня и побежала складками, будто крупноячеистая сеть.
- А вы не знали? - Грубинский паузой, потупленными глазами выразил сожаление. - Вот видите... Ребров усыновил вас в полтора года...
- Значит, он и есть отец, - выдохнул подследственный.
- Так-то оно так... - мудро заключил подполковник, - но есть и настоящий отец... чтоб там ни было, узнай я такое о себе, непременно б умолял... скажите кто отец?
- Кто отец? - Повторил Ребров и поразился сухости во рту, непослушанию языка.
- Интересно? - Повеселел Грубинский. - А когда узнаете... У-ух! Нет, не буду раньше времени. Давайте заключим договор. Мы вам фамилию настоящего отца... вы нам документы... и разойдемся по-хорошему... суд вам вынесет символическое наказание... с учетом предварительного заключения на свободу прямо из зала суда... живите - наслаждайтесь...
- Нет. - Отрубил Ребров.
- Зря. - Грубинский налил в стакан заварку из гжельского заварного пузанчика пальца на четыре, сверху огулял струей крутого кипятка, перочинным ножиком отрезал ломтик лимона, опустил в чай, туда же перстами, три куска рафинада из коробки:
- С сахаром перебои... беда!.. не могу без сахара... мозги не работают, тяжело, работа умственная... - рассмеялся, - небось клянете меня?.. вот, мол, дурак, сам про свою работу заявляет - умственная! Чего ж умственного?.. Хлестать чай с утра до ночи и ворошить протоколы...
Грубинский отпил чай, фыркнул - горячо, неожиданно поинтересовался:
- Вы давно в Вахтангова были?
- А что? - С трудом разжал потрескавшиеся губы Ребров.
- Да нет, ничего... - нотки извинения прозвучали в голосе подполковника: простите, мол, покорнейше, отрываю не ко времени, от созерцания решетки на окне. - Зря, эх, зря... - бормотнул Грубинский и хитро прищурился. - А хотите, скажу про отца?.. За так... по дружбе... Огляделся, скользнул к входной двери, приоткрыл, шуганул охранника, чтоб не дремал, дернулся, сел, отпил глоток, будто призывая на помощь все отпущенное мужество, выдохнул шепотом:
- Каганович!
В комнате повисла тишина.
Ребров с трудом унимал дрожь в пальцах, смирял желание выплеснуть остатки чая в лицо через стол.
- Пошутил... неудачно... - признал Грубинский, - хотел, сказать, что сам отец народов... потом вспомнил, ко времени вашего рождения у него уж не фурчало, поди, лет десять как, а может больше... кстати... - оживился подполковник. - Вы-то как переносите вынужденное воздержание?..
Ребров молчал, в сотый раз пересчитывая число квадратов в решетке по вертикали и по горизонтали, и перемножая их.
- Извините, что вторгаюсь в интимную сферу... но у нас есть данные, что вы весьма активны в смысле... ну сами понимаете...
- Чьи данные? - Ребров спросил только, чтобы унять дрожь и подавить искушение мордобоя.
- Тут секрета нет, не то, что с вашим настоящим отцом. - Грубинский нырнул под стол, Ребров думал, к одному из нижних ящиков, чтоб извлечь подтверждающую его половые свойства бумагу, но подполковник пояснил: Носки без резинок стали продавать! Сползают... Куда мы катимся?.. чьи, говорите, данные? Мадам Шестопаловой... Почему фамилию против всех правил назвал? Это не данные... так, бабьи сплетни. Не каждая блядь агент, поверьте агентов меньше.
- Есть что-нибудь на свете, чего вы не знаете? - Ребров, как раз скользил глазами по середине решетки.
- Нет, - простодушно, и упиваясь откровенностью, ответил подполковник.
Поворошил бумаги, поохал, покряхтел, выплеснул остатки заварки в пластиковую урну:
