Я прикусываю губу, размышляя.
— Я попробую. — Почему бы, черт возьми, и нет, верно? — Временно. Пока ты не найдешь кого-нибудь получше.
— Договорились. — Он протягивает мне руку для пожатия.
Когда тянусь вперед, чтобы сделать это, я так отчаянно хочу почувствовать его, что боюсь броситься в его объятия. Осторожно вкладываю свою ладонь в его, и когда наши пальцы обхватывают друг друга, по моим венам пробегает волна чего-то живого.
— Договорились.
У него длинные и сильные пальцы, а выступающие вены на руках почему-то делают его более мужественным. Я не отпускаю его, делая его тем, кто должен освободиться из захвата. В конце концов, Бен это делает, грубо царапая мою кожу мозолистой рукой. Я сдерживаю стон удовольствия.
— Отлично. Бетани покажет тебе все, что нужно, пока не уедет.
— Отлично.
— Хорошо.
— Круто.
Мужчина облизывает нижнюю губу, и я почти падаю на него, прежде чем он отворачивается, говоря:
— Вам, девочки, лучше пойти поужинать, или ты опоздаешь на работу.
Проклятье.
Как будто видеть Бена по воскресеньям было недостаточной пыткой, теперь я буду видеть его ежедневно. Как долго я смогу сопротивляться сексуальной энергии между нами, прежде чем совершу какую-нибудь глупость, которая навсегда разрушит наши отношения?
— Нам, Бетани. Он сказал: «Ты именно то, что нам нужно». — Я отодвигаю тарелку с макаронами, в которой ковырялась уже тридцать минут.
— Не могу дождаться, чтобы рассказать об этом Джесайе. Он настаивал на том, чтобы вы двое были вместе еще до того, как у нас начались отношения. — Она отправила в рот кусочек спагетти.
— Как ты думаешь, что Бен имел в виду под этим? — Я откусываю хлебную палочку, чтобы занять руки после слишком большого количества диетической колы.
— Честно? Я думаю, ты ему нравишься.
Звук, похожий наполовину на крик слона, наполовину на Дональда Дака, вырывается из моего рта.
— Это абсурд! Парень предан своей жене, которая все еще остается его женой.
— Может, он готов двигаться дальше.
— Даже если бы это было так, в чем я сильно сомневаюсь, он бы не захотел двигаться дальше со мной.
Ее вилка так сильно ударяет по тарелке, что привлекает внимание окружающих нас людей.
— Почему ты так говоришь?
Я не отвечаю, потому что в моей голове уже творится полный кавардак.
Подруга знает меня достаточно хорошо, чтобы прочитать мои мысли, и отступает.
— Просто сосредоточься на заботе об Эллиот, и пусть судьба позаботится обо всем остальном.
— Ты права. Я слишком много думаю об этом. Бен — хороший парень, и он говорит вещи, которые заставляют людей чувствовать себя хорошо и надеяться на эту дерьмовую гребаную жизнь, которой мы живем.
— Когда ты стала такой пессимистичной?
Я откидываю голову назад и смотрю на вентиляционное отверстие кондиционера надо мной.
— Я не знаю, что со мной не так. У меня кризис среднего возраста.
— Нет ничего плохого в том, чтобы хорошенько взглянуть на свою жизнь и внести изменения. Думаю, Бен прав. И считаю, что то, что ты проведешь время с Эллиот, будет здорово для всех участников.
Я опускаю подбородок и смотрю на нее.
— Обещай, что ответишь на звонок, если я позвоню, нуждаясь в совете няни — о, гребаное дерьмо… Я — няня.
— Конечно, и ты будешь великолепна. Я обещаю.
Если бы только у меня была ее вера в меня.
ГЛАВА 10
БЕН
Вторник — мой самый важный день, не считая воскресного утра. В этот день я начинаю готовиться к проповеди на следующую неделю, а также встречаюсь со своими сотрудниками в рамках подготовки к неделе.
Я с головой погружен в работу, когда раздается стук в дверь моего кабинета. Знаю, что это не может быть Донна — она бы позвонила. Но я удивлен, что, кто бы это ни был кроме Донны, этот кто-то вообще постучал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пастор Лэнгли, у вас есть минутка?
Я откладываю ручку и стону. Хочу крикнуть, что у меня нет ни минуты, но, зная Кэти, она будет продолжать пытаться, пока я не дам ей то время, в котором та нуждается.
— Входи.
Она открывает дверь и проскальзывает внутрь, поворачиваясь, чтобы закрыть дверь.
— Оставь открытой, пожалуйста.
Держа руку на ручке, Кэти смотрит на меня через плечо.
— Боюсь, то, о чем я должна с тобой поговорить, носит деликатный характер. Я думаю, что уединение будет лучше всего.
— Я никогда не позволял женщине оставаться наедине со мной в моем кабинете за закрытой дверью за те двенадцать лет, что был пастором, и не собираюсь начинать сейчас.
Не в моем офисе, но вчера я был наедине с Эшли в комнате моей дочери с закрытой дверью и ни на секунду не задумывался, уместно это или нет. Я стараюсь не слишком задумываться о том, почему мой первый опыт наедине в комнате за закрытой дверью с женщиной, которая не была моей женой, даже не попал в поле моего зрения до сих пор.
Она кивает и отходит от почти закрытой двери, прижимая к груди бумаги.
Вместо того чтобы просить ее открыть дверь, я встаю и делаю это сам. Когда возвращаюсь к своему столу, она уже удобно устроилась напротив меня. Я сразу замечаю, что в ней что-то изменилось. Может быть, новая стрижка? Макияж? Я знаю, что никогда раньше не видел, чтобы она носила джинсы, а сейчас носит. Может быть, в этом все дело.
— Хочу сообщить, что с прошлого воскресенья у нас было несколько жалоб на одного из наших волонтеров.
О, это должно быть интересно. Я складываю руки на столе.
— Правда?
— К сожалению. — Кэти ведет себя по-настоящему расстроенной, выражение лица подавленное, с ее губ срывается печальный вздох. — Очевидно, — она перебирает какие-то бумаги, — этот волонтер называл людей неправильными именами, а также отворачивался, так что некоторые люди даже не получили бюллетень.
— Непростительно.
Ее глаза загораются.
— Да. Это ужасно.
И все же она улыбается.
Всю свою жизнь я сталкивался с людьми, которые отказывались ходить в церковь. Я убежден, что это потому, что в тот единственный раз, когда попытались, они столкнулись с кем-то вроде Кэти.
— Кто этот волонтер? — Я уже знаю, но хочу заставить Кэти произнести ее имя.
— Дай мне посмотреть, — говорит она, перебирая бумаги. — О боже. — Она хмурится.
Мне хочется рассмеяться, закатить глаза и предложить ей премию «Оскар». Вместо этого я жду.
— Эшли Кендрик. — Она отказывается смотреть на меня, потому что знает, что ведет себя как стерва.
— Я поговорю с ней.
— Пастор, если могу я предложить…
— Продолжай.
Она наклоняется ко мне.
— Я заметила, что несколько мужчин пялились на мисс Кендрик в воскресенье. Я подумала, не нужно ли вам обсудить с ней, что такое надлежащая церковная одежда.
Моя кровь закипает.
— Церковь Благодати приветствует всех людей, независимо от их прошлого, сексуальной ориентации и выбора одежды.
Выражение ее лица остается бесстрастным, за исключением крошечной вспышки раздражения, которую я вижу в ее глазах.
— Конечно, те, кто представляет церковь, должны соответствовать более высоким стандартам. Чулкам в сеточку место на углах улиц и в стриптиз-клубах. Ради мужчин, которых она отвлекает…
— Отвлеченный мужчина — это не обязанность женщины. Есть мужчины, которые находят женские ступни эротичными, так что тогда все женщины должны прикрывать свои ступни? — Она открывает рот, чтобы ответить, но я перебиваю ее. — Конечно же, ты не предполагаешь, что мисс Кендрик несет ответственность за то, чтобы у мужчин не возникало нечистых мыслей о ней. Если бы это было так, ей нужно было бы прикрыть не только ноги.
Ей пришлось бы надеть на голову мешок, чтобы эти гипнотические голубые глаза не заставляли мужчин мечтать о том, чего они не могут иметь.
Я ожидаю, что мой аргумент заставит Кэти замолчать, но она не сдается.
