под приземистою крышей,
затерянной за крышами холмов.
Могло засыпать каждую минуту
весь этот дом поземкою с горы,
но он, как будто радуясь чему-то,
глядел туда, где, разводя пары
и грохоча платформами, на рельсах
пыхтел, довольный грузом, паровоз.
Из-под брезента издали виднелся
лишь ровный ряд резиновых колес.
Лишь ряд колес…
А что там, под чехлами,
чей длинный хобот замер на весу,
не знал барак, следя за поездами,
из виду пропадавшими в лесу.
Но мнится мне, что,
вглядываясь в дали,
в конце концов догадывался он,
что мы недаром жили на Урале,
где днем и ночью ухал полигон.
А на токарном радужная стружка
Кудрявилась, дымясь на сквозняке.
Еще деталь — еще готова пушка!
И силы прибавляется в руке
от этой мысли, выплывшей внезапно
и как-то ярко вспыхнувшей в мозгу.
Еще одна! —
и залпы,
залпы,
залпы,
и дрогнул враг на волжском берегу!
КОНСТАНТИН СИМОНОВ
А. Суркову
Ты помнишь, Алеша, дороги
Смоленщины,
Как шли бесконечные злые дожди,
Как кринки несли нам усталые
женщины,
Прижав, как детей, от дождя их
к груди.
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:
«Господь вас спаси!»
И снова себя называли солдатками.
Как встарь повелось на великой
Руси…
Слезами измеренный чаще,
чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь
из глаз:
Деревни, деревни, деревни
с погостами,
Как будто на них вся Россия
сошлась.
Как будто за каждою русской
околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды
молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки
родина —
Не дом городской,
где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами
пройдены,
С простыми крестами их русских
могил.
Не знаю, как ты, а меня
с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою И песнею
женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша:
изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий
крик,
Седая старуха в салопчике
плисовом,
Весь в белом, как на смерть
одетый, старик.
Ну, что им сказать, чем утешить
могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим
чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:
«Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем:».
«Мы вас подождем!»— говорили
нам пажити.
«Мы вас подождем!»—
говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне
кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только
пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирают товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь
уже вся,
Я все-таки горд был за самую
милую.
За русскую землю, где я родился.
За то, что на ней умереть мне
завещано.
Что русская мать нас на свет
родила.
Что, в бой провожая нас, русская
женщина
По-русски три раза меня обняла.
* * *
В. С.
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня.
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: «Повезло».
Не понять неждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,—
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
* * *
Я не помню, сутки или десять
Мы не спим, теряя счёт ночам.
Вы в похожей на Мадрид Одессе
Пожелайте счастья москвичам.
Днем, по капле нацедив во фляжки.
Сотый раз переходя в штыки.
Разодрав кровавые тельняшки.
Молча умирают моряки.
Ночью бьют орудья корпусные…
Снова мимо. Значит, в добрый час.
Значит, вы и в эту ночь
в России —
Что вам стоит — вспомнили о нас.
Может, врут приметы,
кто их знает!
Но в Одессе люди говорят:
Тех, кого в
