Я провел рукой по стене и прислушался. Мистер Джейк продолжал:
— Когда я был мальчишкой, то частенько залезал в дренажную трубу неподалеку от пристани, проходил пару кварталов по туннелям со свечкой в руке и проникал в театр изнутри. С парадного входа меня не пускали, поэтому я пробирался снизу. Наверное, я видел больше спектаклей, чем кто бы то ни было.
Эбби повернулась ко мне:
— Мистер Джейк скромничает. Его карьера началась в здешнем театре, а потом он перебрался в Нью-Йорк и блистал на Бродвее. — Он кивнул. Эбби взяла его за руку. — Мистер Джейк, вы помните наш первый танец? — Она сбросила туфли. — Мне было шесть лет. В театре потребовалась дублерша. Мне предстояло исполнить очень сложный номер с мистером Джейком.
Я прислонился к стене, пока Эбби и мистер Джейк вспоминали. Его каблуки шаркали по кирпичному полу, и вместо одного шага он делал два, но лицо старика сказало мне все, что я хотел знать.
Они остановились. Мистер Джейк тяжело дышал, но улыбался не переставая. Эбби встала на цыпочки, поцеловала его в щеку.
— Мистер Джейк, вы по-прежнему самый лучший.
— Мисс Эбби… — он вытащил из заднего кармана новый платок, расправил его и вытер лоб и шею, — вы обрадовали старика.
Мы вылезли из подвала и вышли на улицу. На обратном пути Эбби снова рассказывала о домах, мимо которых мы проходили, и об их владельцах. С меня слетали последние остатки хмеля, я слушал и ощущал нечто странное. Всю жизнь я как будто плавал между островами, которые слишком далеко отстояли друг от друга. А сегодня вечером, стоя на одном из них, я взглянул на океан и впервые увидел далекий берег.
Глава 12
2 июня, утро
Ночь мы провели на пляже, под деревом. Эбби положила голову мне на колени и спала урывками, а я вспоминал события последних четырех лет и медленно накалялся. Наблюдать за тем, как трое идиотов роются в наших вещах, было крайне унизительно. Я страшно, злился. Эбби забормотала, ее руки и ноги коротко подергивались. Из-за боли она не высыпалась месяцами. Она задремывала и снова пробуждалась, не в силах крепко заснуть. Это было все равно что спать с открытыми глазами.
Я коснулся ее виска, уха, шеи, плеча. Под глазами у Эбби залегли темные круги, веки запали. Пальцы у нее дрожали. Я взял жену за руки и сложил их на груди.
Эбби так сильно и так долго надеялась, но каждое обследование, каждый результат анализов словно уносили часть ее. Врачи объяснили, что бессонница — результат болезни: препараты, которыми отравляли мою жену, привели к истощению центральной нервной системы. Но наверное, дело не только в них. В глубине души Эбби знала: если она расслабится, то может больше никогда не проснуться.
Я очень люблю фильмы про Рокки. Я все их смотрел по двадцать раз. Мне просто нравится история человека, который не желает сдаваться. Снова и снова он поднимается на ноги и говорит: «Я жив». Не поймите меня превратно. Я не похож на Рокки. В отличие от Эбби. Вы только посмотрите на нее. Вот лежит самая прекрасная, смелая, удивительная женщина на свете, которая продолжает бороться, пусть даже внутренний голос твердит, что она превратилась в жалкую тень себя. Она еще отражает удары.
Потом, спустя недели и месяцы, люди будут спрашивать, зачем я это сделал. Чего ради? Вряд ли я смогу выразить, это словами. Если человеку приходится задавать вопрос — значит, он не поймет и ответа. По крайней мере, такого ответа, какой я смогу дать.
Никто не способен бороться вечно. Я приготовился к двум битвам. В первой из них мы с Эбби сражались бок о бок. И победили. Но шли годы, и я видел, что приближается вторая, самая страшная. Эбби, возможно, еще сопротивлялась, но уже была побеждена. Честно говоря, думаю, что она продолжала бороться лишь ради меня. Я провел много ночей без сна, размышляя: что случилось бы, если бы я позволил ей прекратить борьбу? Если бы сказал, что она может остановиться. Вдруг она ждала этих слов?
Когда над верхушками деревьев наконец показалось солнце, я уже был готов кого-нибудь пристрелить.
Эбби проснулась, подняла голову, протерла глаза:
— Как дела?
Я отвернулся и смахнул слезы, не снимая указательного пальца с курка пистолета. Эбби приподняла бровь.
— Даже так? — Она села. — Не позволяй им лишить нас всего. Ты меня понял?
— Подожди здесь, а я посмотрю, что осталось. — Я спустился к реке и зашагал на другой берег.
Разведка не отняла много времени. Эти парни сожгли все. Берег был покрыт пеплом. Второе каноэ опустело, но держалось на плаву. Короче говоря, мы остались без еды, без палатки и без навигатора. У Эбби были спальник и футболка — больше ничего. У меня — рубашка, шорты, сандалии, два пистолета и аптечка. Ни еды, ни питья.
Нужно было двигаться дальше.
Я подтянул лодку к берегу, уложил в нее Эбби.
— Еще несколько миль, и нам начнут попадаться хижины… и этот курорт. Может, мы что-нибудь там найдем.
Она ухмыльнулась.
— Курорт? Наверное, я сумею вписаться в обстановку.
Я имел в виду колонию нудистов, населенную представителями всех слоев общества, от пожилых ретроградов до молодых экспериментаторов. Обычно они держались в стороне от реки и не привлекали особого внимания, но турист, не знающий, чего ожидать, рисковал сильно удивиться.
Эбби коснулась кармана, где лежала газетная вырезка.
— Чем займемся сегодня?
— Детка, мы будем искать воду. А если повезет, то и одежду для тебя.
Она вытащила ногу из спальника. На бедре виднелись небольшие синяки.
— Не вешай нос. Не каждый день тебе доводится плыть по своей любимой реке в обществе обнаженной женщины.
— Ты права.
Я полез за картой, но она исчезла. Я похлопал себя по карманам, надеясь услышать шуршание пакета, но тщетно. Эбби догадалась:
— И статья пропала?
Я кивнул. Уголки ее губ поползли вверх.
— Ну, я могу положиться на свою память.
Как это знакомо. Если все пропало, что еще остается?
Я греб минут двадцать, а потом потащил каноэ через ветки, пока не оказался на глубокой воде. Берега с обеих сторон возвышались почти отвесно метров на шесть. Упавшие деревья представляли собой такой лабиринт, что я снова вылез и надел постромки. Это было все равно что идти по бобровой плотине. На каждом шагу я проваливался сквозь бурелом, отталкивал ветки, нырял под них, перешагивал. Проблема была не только во мне. Не хотелось переломать Эбби ребра. Я перетаскивал каноэ через бревно, по моему лицу катился пот, изрезанные руки кровоточили. Эбби схватилась за борт и начала смеяться.
— Милая?..
Я уперся покрепче и потянул. Потом еще раз. Наконец каноэ перескочило через бревно и заскользило по воде, чтобы вскоре ниже упереться в очередную преграду.
