— В некоторых местах река расширяется. В других полно упавших стволов, так что хрен пролезешь. А еще она крутит и вертит черт знает как. А потом бежит долго-долго. И ее не остановить. Нельзя поставить запруду. Если попытаешься, она ее просто обойдет. Всегда пробьется. Вот что такое река. Всегда прокладывает себе дорогу. — Она сплюнула и указала ружьем на меня: — По-моему, он тоже такой.
Женщина заглянула в деревянную лачугу на берегу, вытащила бутылку, старую, поцарапанную, зубами извлекла пробку и отхлебнула. Она поболтала содержимое во рту, будто полоскала зубы, и кивнула, а потом вогнала пробку обратно.
— Прошлогоднее. Хорошая, штука.
Я указал на виноградные лозы над головой.
— Сама делаешь вино?
— Ну да. По собственному рецепту. В наших краях эту штуку называют «сногсшибаловкой», «лисьим вином», «соком радости», а еще… — она покрутила бедрами, изображая чудовищный танец, который, слава Богу, с тех пор мне не доводилось видеть, — «поплясушкой».
— О Господи! — вырвалось у Эбби. Женщина снова перекинула ружье через плечо:
— Плывите спокойно.
Шуршание в листве, и она одним движением вскинула ружье и прицелилась, но стрелять не стала и удовлетворенно вернула ружье в прежнее положение. Я повернулся и увидел змею, которая заглатывала еще живую крысу. Из пасти у нее торчал крысий хвостик.
Я нахлобучил шляпу на лоб, надел постромки и зашагал вперед.
Такова река. Она обрушивает на тебя самое худшее, а потом предстает перед тобой в своем уродливом, отвратительном обличье. Но если ты нырнешь поглубже, река удивит тебя, очарует и о многом напомнит.
Глава 13
После рождественской вечеринки прошло два дня. Передо мной стоял холст, освещенный единственной лампой. Близилась полночь. Я сидел на табурете на чердаке с кистью в зубах и пытался, прищурившись, извлечь из теней некий смысл. На холсте передо мной было лицо Эбби — ее правое ухо, линия щеки, губы. Кончик носа указывал на Форт-Самтер. Лицо занимало почти половину холста. Завитки волос — в левом верхнем углу, потом взгляд двигался вниз, а оттуда — к форту в нижнем правом углу. Затем — вверх, от огней форта — к луне, и снова налево. Полный крут завершен.
Стук в дверь вывел меня из задумчивости. С кистью в зубах я подошел к двери, ожидая увидеть какого-нибудь пьяного юнца, ошибшегося домом. Сигаретный дым и шум из соседнего бара нахлынули на меня, как только я отворил. Из полумрака шагнула Эбби — в жемчугах и норковой шубке. Я отступил на шаг назад. Она улыбнулась, покачала головой и прошла в студию.
— Работаешь?
Я посмотрел на часы и ответил, не выпуская кисти изо рта:
— Уже нет.
— Отлично.
Я закрыл дверь, и Эбби подождала, пока глаза привыкнут к тусклому свету. Яркая лампочка на чердаке привлекла ее внимание. Она вытянула шею, заметила холст и принялась карабкаться по лесенке. Я пошел следом, стараясь держаться на расстоянии. Эбби несколько минут смотрела на картину, подойдя вплотную, а потом сделала шаг назад.
— Ты с ума сошла? — спросил я.
— Нет, — ответила она, не глядя на меня. — Я привыкла, что мое лицо воруют.
— Прости.
Она покачала головой.
— Почему ты нарисовал именно меня?
— Потому что ты — это ты.
Эбби пожала плечами.
— Возможно. — Она помолчала минуту и посмотрела так, будто хотела сказать что-то еще. Наконец произнесла: — Обычно такой вид мне удается придать лишь с помощью фотошопа.
— Ты с ума сошла? — повторил я.
— Нет. Но я — легкая добыча. Кто угодно может меня нарисовать. Не уподобляйся остальным.
Ее настойчивость меня удивила.
— Все твердят, что я красива. Да, ну и что? Я большую часть жизни провела перед объективами. Мной пользуются, чтобы продавать свою продукцию. Только и всего. Мои лицо и фигуру, к которым я не имею никакого отношения, используют, чтобы показать другим, что они не такие, как я. Что они некрасивы. Не вписываются в формат. — Взгляд у нее был неживой. Эбби обвела студию рукой. — Если хочешь создавать великое искусство — искусство на все времена, — найди человека, которому не повезло в жизни, и покажи ему, каков он на самом деле. Рисуй сломленных, униженных… и заставь их поверить.
На крышу вела узкая винтовая лестница. Ночью, при луне и свежем ветерке, я частенько работал наверху. Там было тихо, и я мог смотреть на мир с высоты птичьего полета.
— На крыше? — уточнила Эбби. — Можно?..
Я поднялся по лесенке, отворил люк и помог ей взобраться. Кирпичная стена студии возвышалась над краем крыши метра на полтора, отделяя нас от Кинг-стрит. На ней уютно сидели и ворковали толстые голуби. Я закрыл дверь, они вспорхнули и принялись описывать круги у нас над головами. Эбби погрозила пальцем ближайшему, самому нахальному.
— Ах ты маленький негодник. Мой отец коллекционирует оружие. Если нагадишь на мою шубку, я лично тебя пристрелю.
Голубь взмыл вверх и скрылся в ночи. Эбби была абсолютно не похожа на всех, кого я знал. То серьезная, то улыбающаяся. Но эта способность достается дорогой ценой. Эбби прислонилась к стене и закрыла глаза.
— Помоги спуститься.
— С тобой все в порядке?
Она кивнула с видом человека, страдающего морской болезнью.
— Мигрень. Так внезапно…
Мы спустились по лестнице; мне пришлось нести девушку. Я устроил Эбби в постели, наполнил пакет льдом и положил ей на затылок. Моя единственная смена постельного белья была настолько грязной, что я спал, постелив спальник поверх матраса.
— Как мило, — заметила Эбби.
— Прости. После той ночи в парке простыни слегка запачкались кровью. — Я указал на груду смятых простыней в углу.
Я помог Эбби разуться, подсунул под колени подушку и накрыл ноги одеялом, а шубку набросил на плечи. Эбби шепнула:
— Ты уже делал это для кого-то?
— Да. Для мамы.
Она крепко спала до утра, пока по улице не проехал мусоровоз. Я сидел на табурете, с перепачканными краской пальцами. Одна кисть в зубах, точно нож, другая в руке. За ночь я дописал портрет.
Эбби села, протерла глаза и взглянула на холст:
— А ты времени даром не терял.
Я кивнул, пытаясь разгадать ее реакцию. Она похлопала по постели рядом с собой.
— Если ты и собирался воспользоваться моим положением, то упустил свой шанс.
Я улыбнулся, не выпуская кисти изо рта.
— Я, конечно, об этом подумывал, а потом вспомнил, что твой отец коллекционирует оружие.
Эбби встала, подошла ко мне и положила руку на плечо.
— Да. — Она поцеловала меня. — Спасибо.
Я выплюнул кисть.
— Не стоит благодарности.
