Надежда действительно увидела узкий проулок рядом со зданием сберкассы и свернула в него.
Невзрачный проулок вывел ее на зады сберкассы, на безлюдный пустырь. Никакой улицы, которую обещала ей незнакомка в розовом, здесь не было — ни Савеловской, ни Марксистской. Зато в изобилии росли репейники и лопухи таких размеров, что их стоило бы занести в Книгу рекордов Гиннесса, и с задумчивым видом прогуливалась в поисках съестного неказистая грязно-белая курица. Шум демонстрации, напомнивший о нашем беспокойном времени, остался позади, и вокруг снова цвела махровым цветом глухая провинция. Надежда неуверенно пересекла пустырь и хотела уже пройти между двумя сараями, как вдруг оттуда до нее донесся приближающийся рокот.
Сердце Надежды заколотилось, во рту пересохло от страха.
Ей показалось, что время повернуло вспять, что она снова идет с Галиной по ночному парку, а на них несется из темноты одноглазое ревущее чудовище…
Через секунду наваждение миновало. Вокруг был белый, немного пасмурный день, она была не в старинном парке, а на вполне прозаическом, заросшем бурьяном пустыре, однако по тропинке между сараями на нее действительно мчался мотоциклист, как две капли воды похожий на покойного Костоломова. Такая же черная кожаная куртка, такой же круглый шлем, закрывающий лицо и превращающий мотоциклиста в таинственное инопланетное существо…
Теперь ей стало еще страшнее.
Ведь она своими глазами видела Костоломова мертвым — и вот он снова катит на нее на своем драндулете, словно выбрался из могилы с единственной целью довести ее до инфаркта!..
Однако Надежда Николаевна Лебедева была женщина умная, решительная и не слишком трусливая. Конечно, и у нее были свои слабости — например, она очень боялась мышей. Но в живых мертвецов, зомби и выходцев с того света она не верила, считая их порождением беззастенчивых голливудских сценаристов.
У всего происходящего должно быть какое-то совершенно реальное, прозаическое объяснение!
Мотоцикл неотвратимо приближался.
Надежда выскочила из проулка на середину пустыря, заметалась, как попавшая в сети рыба…
А из другого проулка вылетел на полном ходу еще один мотоциклист, как две капли воды похожий на первого!
Ну уж нет, она и в одного воскресшего Костоломова не поверила, а уж в двух и подавно не поверит!
Как будто этого было недостаточно, с третьей стороны на пустырь вылетел еще один байкер.
Все три мотоциклиста остановились по углам равностороннего треугольника, в центре которого находилась Надежда Николаевна, не заглушая моторы своих железных коней, наоборот, заставляя их устрашающе взревывать.
Приглядевшись к мотоциклистам, Надежда поняла, что похожими друг на друга и на покойного Костоломова их делают только одинаковые кожаные куртки и безглазые блестящие шлемы. На самом деле один был заметно толще и ниже ростом, другой, наоборот, худой и долговязый, из рукавов кожаной куртки торчали бледные, поросшие рыжим волосом запястья, у третьего же из-под круглого шлема торчала клочковатая, растрепанная черная борода.
— Ребята, чего вам от меня надо? — проговорила Надежда Николаевна, собрав все свое мужество и решительность и добившись того, чтобы ее голос не дрожал.
Мотоциклисты ничего ей не ответили, но словно по какой-то беззвучной команде бросили свои машины вперед, прямо на нее.
Казалось, еще мгновение — и мотоциклы налетят на нее, сомнут, раздавят…
Однако когда их отделяло от Надежды два или три метра, все трое мгновенно изменили направление и помчались вокруг нее по кругу, один за другим.
Моторы мотоциклов ревели, из-под колес вылетали комья грязи.
Надежда стояла в центре этого ревущего круга, боясь пошевелиться. Время словно остановилось для нее. Весь мир исчез, точнее, от него остался только этот пустырь и несущиеся по кругу мотоциклы с их безмолвными и безумными всадниками…
Надежда просто окаменела, вся во власти безумного всепоглощающего ужаса. И этот ужас, надо полагать, помог ей выжить. Если бы она металась по пустырю, то, несомненно, упала бы и тогда вполне могла оказаться под колесами. А так она смогла внимательно разглядеть своих мучителей.
Действительно, на них были одинаковые куртки с надписью «Ангелы ада», как у покойного Костоломова, одинаковые безглазые шлемы, но в остальном они не были похожи друг на друга. Это были живые люди, а не призраки, не ангелы ада, как они себя называли. Очень плохие люди, но живые, из плоти и крови.
Ревущий круг сжимался все теснее и теснее.
Надежда могла бы, протянув руку, дотронуться до любого из мотоциклистов — но такое даже не приходило ей в голову. Она оглохла от рева моторов, почти ослепла от пыли и дыма, задыхалась от запаха бензиновой гари. Даже голос больше не слушался ее.
Голова кружилась от бесконечного вращения ревущих машин, ей казалось, что еще немного — и она потеряет сознание… И упадет…
Вдруг мотоциклисты притормозили, и один из них, тот, у которого из-под шлема торчала борода, проревел:
— Страшно, тетка? Это тебе за Юрку, за Юрку Костоломова!
Из-под шлема его голос доносился глухо и гулко, как из пустой железной бочки.
Мотоциклы снова взревели и понеслись по кругу, снова слившись в ревущее, грозное кольцо.
Надежда почувствовала, как силы покидают ее, ноги подкашиваются. Голова кружилась сильнее и сильнее. Чтобы не смотреть на непрерывно кружащиеся стальные машины, Надежда подняла глаза к небу. Выглянувшее из-за туч солнце показалось ей черным пятном, круглой черной дырой на застиранной простыне неба, как будто весь мир выцвел, превратился в собственный негатив. Запрокинутая голова закружилась еще сильнее. Еще несколько секунд — и Надежда упадет на пыльную землю, прямо под колеса ревущих мотоциклов…
Вдруг в дальнем конце пустыря появилась громоздкая черная машина с затемненными стеклами.
В отличие от мотоциклов, которые громко, угрожающе ревели, эта машина выплыла из проулка в совершенной тишине, как черный призрак на четырех колесах.
Однако мотоциклисты сразу заметили ее.
— Парни, смываемся! — выкрикнул бородач, который, видимо, был у них главным.
В ту же секунду все три мотоцикла прекратили свое кружение, слаженно свернули от центра пустыря и один за другим втянулись в пустой проулок. Даже моторы их больше не ревели, как прежде, как будто притихли, напуганные…
На пустыре наступила оглушительная, невозможная, невыносимая тишина.
Надежда, шатаясь и держась за голову, сделала несколько неуверенных шагов.
Пустырь плыл вокруг нее, кренясь и покачиваясь, как это бывает, когда долго кружишься на карусели или спускаешься на берег с корабля. Постепенно его вращение замедлилось, пыльная земля остановилась. Надежда перевела дыхание.
Вокруг нее был весьма грязный, поросший бурьяном пустырь, тишина, покой… ничто не напоминало о реве моторов, о кружении стальных машин, о грозных фигурах, затянутых в черную кожу.
Только черная машина, стоящая в стороне… квадратная, с резкими угловатыми очертаниями, похожая на катафалк.
Надежда подбежала к этой машине, заколотила в дверцу, закричала срывающимся голосом:
— Кто вы? Чего вы от меня хотите? Что вам от меня нужно? Что все это значит?
Черная машина стояла мрачно и безмолвно, как черный обелиск, как громоздкое надгробие.
Квадратная, тяжеловесная, с непрозрачными черными окнами.
Надежда попыталась заглянуть в одно из этих окон — но увидела в нем только свое собственное отражение. Перекошенное лицо, растрепанные волосы, смазанная тушь…
— Да что же здесь происходит? — выкрикнула она из последних сил.
И в ответ на ее слова черная машина мягко качнулась, задним ходом сдала в проход между двумя сараями и укатила, чуть слышно рыкнув мощным мотором.
Надежда ощутила себя спущенным воздушным шариком. Отгремела веселая музыка, кончился праздник, и вот лежит он, никому не нужный, и ждет дворника, который заметет его вместе с остальным сором в ржавый мусорный бак.
Хотелось опуститься на эту пыльную траву, закрыть глаза и тихо умереть. Или просто лежать так долго-долго. И пускай ничего не происходит, пускай никто ее не хватится, никто не придет, ей, Надежде, все равно, что будет с ней. Голова закружилась, Надежда почувствовала, что падает, и ухватилась за первое, что попалось под руку. Это оказался колючий куст чертополоха.
От боли в ладонях Надежда немного пришла в себя. Проснулись ее решительность и твердый характер.
«Только не падать, — сказала она себе. — Если я лягу на эту пыльную траву, то никогда уже не встану. Очень не хочется умереть на этом отвратительном пустыре».
Она с благодарностью отпустила куст чертополоха и огляделась. Никого не было видно.
«Сволочи, — подумала Надежда и ощутила небывалую злость, — вот теперь — все! Как же я ненавижу этот город!»
