осторожна, некоторые уже слипаются…
– Ну и дура. Где твой кофе уже?
– Сейчас, у нас же кофеварка, а не растворимый. Шучу я. Это вообще не выход. И мужиков тут вменяемых, впрочем, тоже нет. Они же, как и ты, продают сброшюрированную продукцию – ни романтики, ни фантазии, помноженной на прагматизм…
А вот учебники почему-то попали в детскую литературу.
– Люди берут книги одного цвета, одной серии, я заметила, – шепнула Даша.
– Желтенькие?
– И желтенькие, и черненькие. До сих пор. Вроде бы не надо уже шкафу украшать единством колора, а они все туда же. И даже деткам. Ну, вот, полюбуйся.
Кулинария шла следом за книгами об оружии. Психология составляла большую часть отдела учебных пособий. Здесь же находились книги в мягких обложках о компьютерах, солидные тома по юриспруденции и философии. Каждый том собрания сочинений мыслителей по обхвату равнялся одной средней женской ладошке. Техническая литература, напротив, стояла вразнобой – приходилось крутить голову каждую секунду. Инна так и сделала, хотя ее подобное чтиво совсем не интересовало. Но этот беспорядок ее очаровывал.
– А почему так беспорядочно? – спросила она, пролистывая «Профессиональные контроллеры» за 589 рублей.
– А потому что эти… они всегда, что надо найдут. Для них поиск – это удовольствие. А вот для тебя поиск – это ожидания. Мол, когда же меня за руку приведут к концу лабиринта… Черт, уже спать охота.
– Прааааститееее, – Дашу задел локтем довольно неопрятный тип в красной олимпийке, грязноватых синих джинсах и «туннелями» в ушах. – Ааа, вы здесь работаете? Я ищу историю пирсинга, ну, вы понимаете, почему?
Он помахал правой рукой возле уха, а потом стукнул кулаком в грудь:
– Алексей!
– А такой книги у нас нет. И вообще – вам сюда нельзя! Вы же вхлам пьяны! – Даша искала глазами коллег, но они, кажется, все ушли пить кофе. И это в рабочую ночь. – Впрочем – зато у нас есть книга о скарфинге. Очень страшная.
– Скарфинг? Нееет, вы что, никогда. Выбросьте эту книгу! Вы не понимаете, я хотел ее товарищу своему подарить, Артему, у него, правда, день рождения только через месяц, но вдруг у меня к тому времени импульсы ослабнут.
– Как мило! – Инну вся ситуацию изрядно веселила. Все равно – не спать. – А он у вас тоже в уши вставляет всякие вещи?
– Он, девушка, не мой, он человек одинокий, на барабанах играет. А я вот только слушаю. Артем – человек исключительный. Душа компании, трещит без умолку, позитивист-релятивист. Из Москвы переехал, счастливый человечище. Надоело там ему, можете себе представить? Не понимаю. Я. Его. Я бы лично, напротив, там прожил бы всю зрелую жизнь. Там такие люди нужны, как я и он. Немного сумасшедшие, но трендовые. Вот вы думаете, что я не от мира сего, а знали бы, сколько я зарабатываю. Просто мне не везет иногда. Сегодня вернулся домой – а подруга дверь закрыла. И ключ оставила в замке. И звонок выключила. А в подъезде очень неуютно. Вы не подумайте, я не навязываюсь. Я же расстроен, а значит, могу адекватно себя оценивать. Я уже ухожу…
– Да, а ведь для кого-то он, наверное, пример целеустремленности, – заметила Даша, когда убедилась, что субъект покинул ее территорию.
– Почему целеустремленности? Почему не… неудачливости? – спросила Инна.
– Потому что мы приписываем чужим людям те достоинства, к которым сами стремимся. Как-то так.
– Все с тобой непонятно, Дарья Андреевна. Ай да пить кофе. Ты мне обещала про Америку еще рассказать свою историю.
– Надо же – всего-то не виделись, а уже столько рассказов надо перепотрошить…
Они, наконец, выпили по чашке кофе в компании трех девушек и одного парня. Инна обводила их по сотому разу взором, когда Даша толкнула ее в бок и пробормотала:
– Вообще, они не разговорчивые. Разве что Дима – потому что один.
– Скукотища тут у вас, – пробубнила Инна, выходя из комнаты для персонала.
– Ага, вот в три часа девки побегут за пивом, тогда ты посмотришь. Дима тут их трахает по очереди. Потому у нас текучесть большая.
– Текучесть у них большая. А ты чего?
– А мне не интересно. Я над ним власть имею, пока он ко мне не притронулся. Дима, а не мог бы ты двум барышням принести красного вина?
– С чего бы это? – у молодого человека оказался очень низкий голос, Инна чуть не подпрыгнула от удивления, ну, понятно, как он разводит девок.
– А знаешь, просто так, ради собственного удовольствия.
– Ненавижу я тебя, – и Дима вышел.
– А чего он не уволится.
– А потому что он прикипел. Ему кажется, что тут перемены постоянные. Покой нам только снится. Jerk, redneck, как говорится. Ладно, я направляюсь читать любимого Салмана Рушди. Еще напереводили, на радость нам. Ты будешь изучать что-нибудь? Или домой пойдешь?
Инна пошла по рядам, схватила первый попавшийся сентиментальный японский роман и села за столик – кафе по ночам не работало. Так прошло пара часов.
– Может, поговорим по душам? – спросила она у поклонницы Рушди. – Ты знаешь, я ходила на марш. Стояла в толпе у ТЮЗа. Там играла музыка и говорили речи. А потом пришел ОМОН.
– Инна и ОМОН. Чудная картина…
…Инна стояла на каблуках, в желтой юбке почти до колен и летней сумкой (в такие кладут солнечные очки – максимум) и беспомощно оглядывалась. Вокруг нее, между тем, собиралась толпа из анархистов с повязками на лицах, страшные бабушки с комсомольскими значками (прочие они давно уже продали, подумала девушка) и суровые мужчины лет 40 с короткими бородками и пустым взглядом. Они громко скандировали: «Долой!» и вставали все теснее.
– Барышня, – обратился внезапно один из мальчиков в тряпочке. – Чего вы тут делаете! Граждане, пропустите ее, она тут случайно!
– Ишь чего, – прошипела одна из бабок. – Пусть тоже повоюет.
– Не ее это дело – вы же видите, – заявил случайный заступник. И сам пошел из толпы. Инна зацокала за ним. Когда людская масса кончилась, началась милиция. Инна увидела ухмылку на лице одного из защитников народа. Она состроила страдальческое лицо.
– Пустите, я сюда не за этим.
– Пройдемте, барышня, – рядом возник милиционер. – Документы ваши?
Документы имелись. Ее отпустили. Инну колотило всю дорогу до «Пушкинской» и весь спуск эскалатора. В метро она достала зеркальце и взглянула на себя: мышка, настоящая мышка, глаза красные, тушь того гляди – потечет. Она почистила украдкой лицо и осуждающе посмотрела на весь вагон. Она уже чувствовала себя революционеркой. Хотя бы меньшевистской, ну и пусть. Приятно быть испуганной кошкой в толпе рысей с острыми ушками, самой быть, себе верить. Хоть и в испуге…
– …Чего ты смеешься-то, Даша! Ничего веселого!
– Ладно, ладно, хочешь мою историю? Ты про нее точно ничего не слышала, потому что я все это одна это делала. И никому не рассказывала. Я дважды пыталась уехать в Америку. Один раз в Ебурге, один
