Теперь отъезд был только вопросом времени. Армию Тамура уже распустили — воинам не терпелось вернуться домой, к родным очагам. В Высокой Крепости задержался единственный отряд, которому предстояло сопровождать правителя и принца домой, в Твердыню Кэйтина. Кедрина терзали противоречивые желания. Снова вернуться в родные стены, услышать голос матери… а потом отправиться в Священный Город, где его, возможно, исцелят от слепоты… Но ценой этому была боль. Ему предстояло расстаться с Уинетт — и, возможно, навсегда.
Суда Ярла Кешского уже рассекали волны Идре. Завтра утром король собирался взойти на борт «Вашти», барки Галена Садрета, и отплыть в далекий Андурел. Хаттим объявил, что тоже отправится по реке, предоставив своей армии возвращаться домой по берегу. Лишь Бедир до сих пор не мог сказать ничего определенного. Он медлил, и Кедрин мог только догадываться об истинных причинах этих отсрочек. Расспрашивать было бесполезно: как и Уинетт, отец уходил от ответа. Может быть, он что-то задумал? Но что? Попытки выяснить это окольными путями ничего не дали. Сам же Бедир на все вопросы неизменно советовал ему набраться терпения.
Подумав немного, Кедрин убедился, что сделал все возможное, чтобы Сестра узнала о его чувствах. Он почти открыто признался ей в любви… И если она откажется ехать с ними, то как раз из-за этого. Ситуация была мучительной и запутанной. И вот теперь он пришел в баню в поисках душевного покоя, который мог бы помочь ему во всем разобраться, а нашел Хаттима Сетийяна с его жалобами на блох.
Кедрин лег и расслабился. Горячая вода приятно колыхалась, поглаживая кожу, и он полностью сосредоточился на этом ощущении. Галичанин что-то говорил, но юноша вскоре перестал его слушать. В конце концов, ему хватает собственных проблем. Отъезд нельзя откладывать до бесконечности. Рано или поздно ему придется проститься с Уинетт. Кедрин пытался придумать какие-то доводы, чтобы убедить ее уехать с ним — но в голову не приходило ничего нового. Тогда он попытался представить себе будущее, где ей не окажется места. Картина получалась почти пугающей. Только рядом с Уинетт он может быть счастлив. Если же она останется здесь… Неважно, вернут ли ему зрение Сестры Эстревана — ее он больше никогда не увидит. Он еще не успел обрести покой, а внутри уже нарастало черное отчаяние.
— …Я сказал — твой отец опять откладывает отъезд.
— Без сомнения, у него есть причина.
Вопрос Хаттима прозвучал почти дерзко, но Кедрин постарался показать дружелюбие. Мнение галичанина его совершенно не интересовало. Куда любопытнее было другое: правитель южного королевства обратился к нему первым. Обычно он не снисходил до разговоров с юношей. Если же разговор был неизбежен, Хаттим отделывался парой фраз и даже не пытался изображать вежливость. Кедрин, в свою очередь, делал все, чтобы пореже сталкиваться с надменным южанином. Это было несложно: галичанин порой целыми днями не покидал своих покоев, а Кедрин, когда не мог вынудить Уинетт разделять его общество, часами упражнялся с клинком, чем весьма радовал Тепшена. Кьо считал, что слепота — не повод для праздности.
— Причина есть, кто спорит, — фыркнул Хаттим, — но какая? Я думал, тебе не терпится уехать.
— Придет время — уедем, — сжато ответил Кедрин.
— В Твердыню Кэйтина — а затем в Эстреван?
— Да, — интересно, зачем спрашивать о том, что и так всем известно?
— И Сестра Уинетт с вами поедет?
У Кедрина отвисла челюсть. Теперь речь пошла о самых сокровенных мыслях. Он стиснул зубы и перевел дух.
— Не знаю, правитель Хаттим, — ответил он официальным тоном. — Это ей решать.
— С такой нянькой будет, наверно, приятнее проводить время, чем с твоим слугой.
Новое оскорбление. Кьо шевельнулся, мелкая волна плеснула Кедрину на ключицы, и юноша почти почувствовал, как Тепшен подобрался.
— Тепшен не слуга, правитель Хаттим, — поспешно произнес Кедрин. — Он свободный человек. Его служба Тамуру — его добровольный выбор и честь для нашего королевства.
— Мои извинения, — небрежно бросил южанин. — От скуки я становлюсь забывчивым.
— Тогда радуйся, что скоро уезжаешь, — парировал Кедрин.
— Я доволен, — отозвался Хаттим. — Я ужасно доволен.
Что-то странное почудилось Кедрину в тоне галичанина. А может быть, и вправду почудилось? Он не видел лица собеседника — а выражение лица сказало бы о многом. Возможно, Хаттиму просто наскучило грубое гостеприимство Высокой Крепости… или здешние холода. Поэтому ему так не терпится уехать домой. Или… было что-то еще?
Вода звучно булькнула, плеснув о края бассейна, потом потекла по каменным плитам, и Кедрин понял, что Хаттим выходит.
— Мы еще встретимся, — пообещал правитель Усть-Галича. — А до тех пор — прощай.
Кедрин прислушался к шлепанью мокрых босых ног. Где-то хлопнула дверь.
— Ушел? — тихо спросил Кедрин.
— Да, — подтвердил Тепшен. — Решил не задерживаться.
— Что за человек… — пробормотал Кедрин.
Кьо фыркнул. Этот звук передавал его мнение лучше всяких слов.
— Ничего, — Кедрин вздохнул. — Недолго осталось терпеть.
— Конечно.
В тоне Тепшена было что-то загадочное.
— Что такое? Что ты увидел?
— А разве ты не слышал?
— Его голос…
Кедрин замолчал. Он искал имя тому, что услышал в голосе Сетийяна.
— Он звучал… как-то по-другому.
— В его глазах была ненависть, — отчеканил кьо. — Он старался ее скрыть, но она была.
— Ко мне? — Кедрин передернул плечами, и по воде пошла рябь. — Я думал, все давно в прошлом.
— Не обязательно ненависть. Например, зависть… Я знаю одно: этот человек — твой враг. Будь осторожен.
— Что он может сделать? Утром он отправится на юг, а мы… мы скоро вернемся в Твердыню Кэйтина. Между нами будут Гадризелы и Кормильская Пустыня.
— Даже если так…
Кедрин почувствовал, как за грудиной скапливается тягучая боль, но решил об этом не думать.
— Даже если так, — твердо повторил он, — мне незачем думать про Хаттима. А теперь… не поможешь мне вылезти? По-моему, я уже размок.
Он встал, и рука Тепшена тут же твердо легла ему на плечо. Кьо подвел его к каменной лестнице, ведущей из бассейна. Потом они стояли под каскадом воды, проведенной из того же источника, который питал бассейн — такой холодной, что сбивалось дыхание. Ее ледяные струи, хлещущие по разгоряченной коже, вызывали ощущение на грани боли, но придавали бодрость и силу. Наконец юноша, дрожа, взял полотенце, протянутое ему Тепшеном, и принялся растираться, согревая задубевшую кожу. Посвежевший и бодрый, он оделся и направился к Уинетт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
