как священник снова раздвигает ширму? Может быть, он хотел еще что-то сказать ему?
— Нет, не слышал.
Киндерман кивнул и, закрыв дверь, вошел в соседний отсек. Осмотревшись, он занял место священника.
— Сейчас я прикрою ширму с вашей стороны, — объяснил он Патерно. — После этого слушайте внимательно. — Он дернул ширму, а потом очень медленно раз двинул другую — с противоположной стороны. После этого вновь обратился к Патерно. — Вы что-нибудь слышали?
— Нет.
Киндерман задумался. Когда Патерно поднялся с колен, лейтенант остановил его и попросил:
— Пожалуйста, мистер Патерно, не уходите пока. Следователь покинул средний отсек, вошел в правый и встал на колени. Отодвинув свою ширму и разглядев Патерно, скомандовал:
— Закройтесь и слушайте внимательно.
Патерно послушно задвинул ширму. Киндерман протянул руку внутрь среднего отсека, где должен был находиться священник, нащупал там металлическую ручку и попробовал закрыть ширму изнутри. Он задвинул ее почти до конца, а потом, вынув руку, уже со своей стороны нажал пальцами на створку и захлопнул ее. Раздался приглушенный стук.
Киндерман поднялся, вышел из отсека и направился к Патерно. Открыв его дверцу, он молча уставился на свидетеля.
— Теперь что вы слышали? — осведомился лейтенант.
— Вы закрыли ширму.
— А походил ли этот звук на тот, что вы слышали в прошлый раз, когда ждали своей очереди?
— Да, точно такой же.
— Точно?
— Точно.
— Пожалуйста, опишите его.
— Как это «опишите»?
— Ну опишите. На что он был похож?
Мгновение поколебавшись, Патерно заговорил:
— Ну, раздался звук, как будто ширма закрывается, потом наступила тишина, а потом кто-то снова задвинул ее.
— Значит, вы расслышали, что звук прекращался на некоторое время?
— Да, все было точно так же, как сейчас.
— А откуда вы узнали, что ее задвинули до конца?
— Тогда раздался такой же глухой стук. Довольно громкий.
— То есть громче, чем это бывает обычно?
— Да, стук был громкий.
— И не как всегда?
— Да, громче.
— Понятно. А вы не удивились, почему после этого ширму не открыли с вашей стороны?
— Удивился ли я?
— Да, почему вам не открыли.
— В общем, да.
— А когда вы услышали этот звук? Сколько прошло времени, прежде чем обнаружили труп?
— Не припомню.
— Минут пять?
— Не знаю.
— Десять?
— Не скажу точно.
— А может быть, больше, чем десять минут?
— Я не уверен.
Киндерман снова задумался, а потом спросил:
— А не слышали ли вы другие звуки, пока ждали здесь своей очереди?
— В смысле, разговоры?
— Что угодно.
— Нет, разговора я не слышал.
— А бывает так, что вы все же слышите голоса во время чужой исповеди?
— Иногда. Особенно в конце, когда исповедь становится по-настоящему искренней и говорят очень громко,
— Но на этот раз такого не было?
— Нет.
— Вообще никаких разговоров?
— Вообще никаких.
— Даже бормотанья?
— Нет.
— Спасибо. Вы можете идти.
Патерно отвернулся, вышел из своего отсека и присел на скамью рядом с другими свидетелями. Киндерман оглядел их еще раз. Адвокат время от времени бросал нетерпеливые взгляды на свои часы. Следователь начал именно с него:
— Тот самый старичок с пакетом, мистер Коулман…
— Да? — откликнулся адвокат.
— Сколько времени, по-вашему, он находился внутри исповедальни?
— Минут семь-восемь. Может, и дольше.
— А после исповеди он оставался в церкви?
— Не знаю.
— Ну, а вы, мисс Вольп? Вы случайно не заметили?
Девушка никак не могла собраться с мыслями и тупо уставилась на следователя.
— Мисс Вольп?
Она вздрогнула.
— Да?
— Тот старичок с пакетом, мисс Вольп. После исповеди он ушел из церкви или остался?
Девушка еще некоторое время смотрела на него остекленевшими глазами, а потом, наконец, заговорила:
— По-моему, он вышел. Но точно я не могу вам сказать.
— Вы не уверены?
— Не уверена.
— Но все же вам кажется, что он ушел.
— Да, мне так кажется.
— Вы не заметили ничего необычного в его поведении?
— Необычного?
— Мистер Коулман, а вы не заметили?
— Он показался мне очень дряхлым, — отозвался Коулман. — Я еще подумал тогда, что поэтому-то он и задержался так долго.
— Вы говорили, что на вид ему было за семьдесят?
— Ну да, но он выглядел уж больно изможденным и слабым, когда шел.
— Шел? Куда он шел?
— К скамье.
— Значит, он остался в церкви, — заключил Киндерман.
— Нет, я этого не утверждаю, — возразил Коулман. — После исповеди он действительно направился к скамье, но потом, вполне возможно, покинул церковь.
— Я понял вас, господин адвокат. Благодарю.
— Не за что. — В глазах Коулмана светилось удовлетворение.
— Так, теперь остается голубчик с бритой головой и неизвестный в черной кофте с капюшоном, — добавил Киндерман. — Кто-нибудь из вас помнит, оставались ли они в церкви или же сразу ушли?
Наступила тишина.
Киндерман обратился к девушке:
— Мисс Вольп, тот мужчина в черной кофте… Что- нибудь в его облике или в манерах не показалось вам необычным?
— Нет, — удивилась Вольп. — Я хочу сказать, что не обратила на него особого внимания.
— А суетливости в его действиях вы не заметили?
— Нет, он был спокойный, ну, в общем, как все.
— Как все.
— Ах, да! Он слегка причмокивал, вот и все.
— Слегка причмокивал?
— Ну да.
Киндерман задумался, а потом спохватился:
— Ну, вот и все. Спасибо всем, извините, что пришлось вас задержать. Сержант Аткинс, отпустите свидетелей, а потом сразу ко мне. Это очень важно.
Аткинс проводил свидетелей к выходу, где дежурил полицейский. Всего несколько шагов, но Киндерман с таким волнением наблюдал за сержантом, будто Аткинс решил отправиться куда-нибудь в Мозамбик и, возможно, с концами.
Однако через несколько минут Аткинс уже стоял перед ним.
— Слушаю вас, сэр.
— Я хотел тут кое-что добавить к сказанному об эволюции. Вот все твердят: шансы, шансы, и что все очень просто. Миллиарды рыб безуспешно плюхались на берег, но вот как-то раз одна очень пройдошистая рыбешка огляделась по сторонам и заметила: «Чудесненько. Майами-Бич. Фонтенбло. Можно, я полагаю, остаться здесь и подышать воздухом». Итак, далее следуют легенды о карпе-питекантропе, карпе-кроманьонце, карпе-неандертальце и так далее. Но не все так просто. Если рыба надышится воздухом, ей наступит конец. Да, во всяком случае, все так привыкли думать. А надо, чтобы история была повеселее? И обоснована по-научному? Я к вашим услугам. Так вот, дело в том, что эта умная рыбешка не загорает с утра до ночи на солнышке. Она прихватывает немного воздуха, как бы пробу, это у нее просто очередная репетиция, а потом — сразу же назад в море, в реанимационное отделение, там она приходит в себя и уже можно бренчать на банджо, вспоминая прекрасные времена, проведенные на суше. Потом еще одна попытка, и вот уже наша рыбка дышит воздухом чуть подольше. Это
