Когда гнездо свито на одну треть, птичка отправляется на поиски лишайника. Он будет покрывать только внешнюю часть гнезда, и для этого конек проделывает сложные акробатические трюки. Когда «чаша» готова на две трети, строительство проходит уже несколько по-другому, ибо надо позаботиться и о том, чтобы обеспечить наиболее удобный подлет к гнезду. Оставляется аккуратное отверстие, которое укрепляется лишайником и мхом, после чего достраивается купол гнезда и начинается отделка изнутри перьями». — Закончив чтение, Киндерман отложил книгу в сторону. — А ты думал, Аткинс, что это так легко— вить гнездо? Что можно запросто заказать сборный двухэтажный домик где-нибудь на фирме в Финиксе? Ты смотри, что происходит! Ведь птичка должна заранее иметь представление о том, как в конечном итоге будет выглядеть ее гнездо, к тому же необходимо точно рассчитать, где и сколько мха и лишайника надо уложить, чтобы форма стала идеальной. Что это — ум? У этой птички мозг с бобовое зернышко. Что же руководит ею, когда она так безупречно ведет постройку? Думаешь, Райан смог бы свить такое гнездо? Ну, неважно. И еще кое-что, так, пища для ума. Где на Земле можно отыскать стимул — эдакий метод «кнута и пряника», о котором талдычат специалисты по поведению и который так необходим этой птичке, чтобы безупречно выполнить все тринадцать различных операции по витью гнезда? Б. Ф. Скиннер делал вот что: он тренировал во время второй мировой войны голубей, и из них получались настоящие камикадзе. Ты сам можешь об этом прочитать в книгах. Этим голубям к брюшкам привязывали маленькие бомбочки. Однако раз за разом случалось так, что птица сбивалась с курса, и бомбы падали на Филадельфию. К тому же самому ведет и отсутствие свободного выбора у человека. Что же касается отпечатков пальцев, то они ничего не означают: они лишь подтверждают вещи, давно мне известные. Убийца сам закрыл ширму в исповедальне, чтобы следующий в очереди не увидел убитого священника. И еще для того, чтобы мы заподозрили в преступлении кого-нибудь другого. Вот для этого он и задвинул ширму так, чтобы стук услышал Патерно. Убийца таким образом заставил тех, кто услышал этот звук, поверить, будто священник еще жив, а он — этот неизвестный — закончил свою исповедь, так как ширма задвинулась с его стороны. И это вполне объясняет задержку с ее задвиганием, о которой мне и поведал Патерно. Сначала ширма движется, потом пауза, а затем она захлопывается до конца. Ведь убийца не мог полностью закрыть ее изнутри, поэтому он задвигает ее уже с внешней стороны. И отпечатки пальцев, несомненно, принадлежат именно ему. В силу этого наголо бритый человек автоматически исключается— он находился в левом отсеке исповедальни. Отпечатки пальцев и эти странные звуки — все с правой стороны. Значит, убийца — либо старичок с пакетом, либо мужчина в черной кофте с капюшоном. — Киндерман встал и направился к вешалке за пальто. — Сейчас я собираюсь в больницу, мне пора навестить отца Дайера. А ты, Аткинс, проведай-ка нашу старушку. Дело о «Близнеце» уже на месте?
— Нет, пока еще нет.
— Позвони снова. Затем вызови свидетелей из церкви, пусть они составят словесные портреты подозреваемых, сделай с них наброски. Действуй. Встретимся у рек Вавилона[10] Чую, мне придется выслушать серьезные жалобы. — У двери Киндерман замешкался. — Я сейчас в шляпе?
— Да.
— Ничего-ничего, это всего-навсего привычка. — Он вышел и тут же возвратился: —А вот еще предмет для разговора, но это уже как-нибудь потом: кому может прийти в голову носить зимой белые полотняные штаны? Подумай. Адью. И помни обо мне.
Киндерман снова вышел, но на этот раз уже не вернулся. Аткинс принялся соображать, какие дела ему раскидать в первую очередь.
До Джорджтаунской больницы было только две остановки. Киндерман приблизился к справочному столу с целым кульком гамбургеров в одной руке. Другой он бережно прижимал к себе ^большого плюшевого медведя в бледно-голубых шортах и рубашке с короткими рукавами.
— Мисс, — обратился он к дежурной.
Девушка подняла глаза и увидела перед собой огромного медведя. На рубашке пестрела надпись: «Если хозяину грустно, немедленно выдайте ему шоколадку».
— Очень остроумно, — улыбнулась девушка. — Это для мальчика или для девочки?
— Для мальчика, — насупился Киндерман.
Как его зовут?
— Отец Джозеф Дайер.
— Я вас правильно расслышала? Вы сказали «отец»?
— Да, именно так. Отец Дайер.
Девушка удивленно посмотрела сначала на медведя, потом на Киндермана. И только тогда заглянула в списки больных.
— Невропатология, палата 404, четвертый этаж. Из лифта — направо.
— Спасибо большое. Вы очень добры.
Когда Киндерман подошел к палате, Дайер находился в постели, он полулежал в подушках и, водрузив на нос очки, увлеченно читал газету. «Знает ли он о случившемся?»— подумал Киндерман. Возможно, нет. Дайер, видимо, попал сюда как раз тогда, когда и произошло убийство. Следователь надеялся, что врачи серьезно занялись священником и при случае могли ввести ему успокоительное. По крайней мере так сейчас казалось Киндерману. Он мог это определить и по выражению лица Дайера, тем более, что тот сейчас не видел его.
Осторожно ступая, Киндерман медленно подошел к кровати. Дайер не заметил своего друга. А тот внимательно разглядывал священника. По его внешнему виду Киндерман мог сказать, что пока вроде все идет нормально. Однако следователя насторожило то, как тщательно Дайер изучает газету. Может, он уже успел прочитать и про убийство? Следователь бросил взгляд на название газеты и остолбенел.
— Ну? Может быть, сядешь, наконец, или так и будешь торчать надо мной и распространять свои микробы? — спросил внезапно Дайер.
— Что это ты читаешь? — каменным голосом произнес Киндерман.
— «Женская одежда», ежедневный выпуск. А что? — Иезуит скосил глаза и увидел медведя. — Это мне?
— Я подобрал его на улице и решил, что это как раз для тебя.
— О!
— Тебе не нравится?
— Цвет чуток подкачал, — с важностью изрек Дайер. И вдруг зашелся в кашле.
— Так, я все понял. А кто пытался меня убедить, что ничего серьезного? — упрекнул его Киндерман.
— Кто же знал? — угрюмо буркнул Дайер.
Киндерман облегченно вздохнул. Теперь-то он был убежден в том, что за здоровье Дайера опасаться нечего и что тот ровным счетом ничего не слышал об убийстве. Следователь вручил священнику кулек с гамбургерами и медведя.
— На вот, возьми, — проворчал он и, пододвинув стул поближе к кровати, плюхнулся на него. — Не могу поверить, что ты так увлекся «Женской одеждой».
— Я должен быть в курсе всех событий, — возразил Дайер. — Я ведь не в вакууме даю духовные наставления.
— А тебе не кажется, что на твоем месте лучше было
