— Это модный длинноносый сапог для верховой езды, — уверенно заявил Марк, — покореженный, ссохшийся и сморщенный от огня, но не сгоревший. А в нем человеческая кость и обгоревшие куски материи от штанов.
— У тебя нет никаких сомнений, — произнес Хью, с улыбкой глядя на молодого монаха.
— Никаких. Я видел торчавшее из кучи круглое колено, от него и отвалилась берцовая кость, — подтвердил бледный, но спокойный Марк. — Так получилось, я видел, как она отваливалась. Я уверен, там весь человек. Огонь занялся с другой стороны, прошел насквозь, сильный ветер гнал его, и, может, поэтому от человека много чего осталось, достаточно для христианского погребения. По крайней мере кости можно собрать.
— Если ты не ошибся, это обязательно будет сделано, — пообещал Хью. — Продолжай, расскажи все до конца. Итак, брат Мэриет увидел то же, что и ты. А дальше?
— Он был совершенно подавлен и потрясен. Перед этим он вспоминал, как приезжал сюда ребенком и помогал старому угольщику. Я уверен, Мэриет и не подозревал ничего, он только говорил о своем детстве. Я сказал ему, что прежде всего нужно увести домой наших людей и сделать это так, чтобы они не перепугались, чтобы не смутить покой их душ, и он храбро выполнил свою долю работы. Мы оставили все, как было, и что невольно потревожили, тоже не тронули. Утром, как только рассветет, я могу показать вам место.
— Думаю, — неторопливо произнес Хью, — пусть лучше это сделает Мэриет Аспли. А теперь, раз ты рассказал все, что хотел, садись вместе с нами за стол, перекуси и выпей, пока мы обсудим это дело.
Облегченно вздохнув — только что он сбросил с души тяжелую ношу, — брат Марк послушно сел к столу. Молодой монах отнюдь не благоговел перед знатью, а будучи чужд гордыне, не знал и раболепия. Когда Элин сама принесла им с Кадфаэлем еду и питье, он принял все просто и охотно, как блаженные принимают милостыню: всегда с удивлением и радостью, всегда безмятежно.
— Ты говорил, — с мягким нажимом произнес Хью, потягивая вино, — как по разнесенному ветром пеплу и потемневшим листьям на деревьях сделал заключение, что огонь разжигали этой осенью, а не в прошлом году. Я с этим согласен. Скажи, а было еще что-нибудь, что навело тебя на эту мысль?
— Было, — ответил Марк. — Мы взяли оттуда и привезли домой большую вязанку хорошего хвороста, а там, где он лежал, на земле осталось беловатое пятно. Недалеко в траве видны еще два таких пятна, только они зеленее. Я думаю, что эта оголившаяся земля — следы поленницы, откуда брали дрова для этой кучи. Мэриет объяснял, что дрова оставляют вылежаться. Эти лежали, наверное, больше года и стали более сухими, чем требовалось. За огнем никто не следил, вот пересохшие дрова и вспыхнули. Вы увидите эти пятна на месте, где лежали дрова. Вы лучше меня разберетесь, когда их оттуда брали.
— Сомневаюсь, — возразил Хью с улыбкой, — ты, похоже, прекрасно во всем разобрался. Ну, завтра увидим. Есть такие люди, которые по тому, каких пауков и других насекомых они находят, роясь в гнили, оставшейся от дерева, могут точно определить, сколько лежали дрова. Посиди отдохни немного перед обратной дорогой, до завтрашнего утра нам нечего делать.
Брат Марк с облегчением откинулся на стуле и с нескрываемым удовольствием стал есть пирог с мясом, который поставила перед ним Элин. Она была уверена, что он постоянно недоедает, и тревожилась из-за его худобы. И действительно, он частенько недоедал либо забывал поесть, потому что весь был погружен в заботу о других. В характере брата Марка было много такого, что обычно присуще добрым женщинам, и Элин распознала это.
— Завтра утром я приеду в приют святого Жиля вместе с моими людьми сразу после заутрени, — сказал Хью, когда Марк, собираясь восвояси, встал, чтобы попрощаться. — Ты скажи брату Мэриету, что я прошу его пойти и показать нам это место.
Такие слова не должны напугать Мэриета, если он невиновен, ведь именно благодаря ему, прежде всего, сделана эта ужасная находка. Но если человек, пусть даже невиновный, знает больше, чем говорит, эти слова могут послужить причиной того, что он проведет беспокойную ночь. Марк почувствовал скрытую в речи Хью угрозу, но возразить не смог: его собственные мысли двигались в том же направлении. Однако, уходя, он еще раз обратил внимание Хью и Кадфаэля на обстоятельство, говорившее в пользу Мэриета:
— Он привел нас к этому месту из добрых побуждений, потому что знал, что там есть дрова, в которых мы нуждаемся. Если бы он мог предполагать, что мы там найдем, он никогда бы нас туда и близко не подпустил.
— Я запомню это, — ответил Хью хмуро. — Все же мне кажется, что его ужас, когда обнаружилось, что там покойник, и тебе показался чрезмерным. В конце концов, вы с ним одних лет и ты так же неопытен в том, что касается убийств и насилия, как и он. Даже если Мэриет ничего не знал о том, что в куче находится мертвец, все же подобная находка значила для него нечто худшее, чем для тебя. Пусть он не подозревал, что здесь обнаружится тело, тем не менее, может быть, он знал, что есть тело, которое должно быть тайно сокрыто, и, найдя, опознал его?
— Возможно, — согласился Марк. — Ваше дело проверить все это.
Он попрощался и пошел в приют святого Жиля.
— Пока что неизвестно, кто этот мертвец, — проговорил Кадфаэль, когда Марк ушел. — Может, он не имеет никакого отношения к Мэриету, Питеру Клеменсу или лошади, которая бродила в болотах. Живой исчез, мертвого нашли — не обязательно, что это один и тот же человек. Причин для сомнения много. Лошадь — более чем в двадцати милях к северу отсюда, последний ночлег всадника — в четырех милях к юго-востоку, а угольная площадка — те же четыре мили, только к юго-западу. Придется здорово потрудиться, чтобы все это последовательно соединить и разумно объяснить. Клеменс, уехав из Аспли, отправился на север, и по крайней мере одно хорошо известно — тогда он был живым, это видели многие. Как же он оказался не к северу, а к югу от Аспли? А его лошадь — на севере, в том направлении, в котором он должен был ехать, только немного в стороне от дороги?
— Не знаю, но я был бы счастлив, окажись, что это совсем другой путник, на которого напали бандиты, и у него нет ничего общего с Клеменсом, лежащим в это время в какой-нибудь глубокой торфяной яме, — произнес Хью. — Но слышал ли ты еще о ком-нибудь пропавшем в наших местах? И потом, Кадфаэль, разве обыкновенные грабители оставили бы на мертвеце такие сапоги? А лошадь? У голого нечего взять, и вещей нет, которые можно было бы легко узнать, — вот две причины, чтобы раздеть его полностью. А уж раз на нем были длинноносые сапоги, он явно не шел пешком. Ни один человек в здравом уме не наденет такие сапоги для ходьбы.
Всадник без лошади, оседланный конь без всадника — что удивительного, если в уме эти вещи связывались?
— Бесполезно ломать голову, — вздохнул Кадфаэль, — пока ты не осмотрел место и не собрал останки человека.
— Мы, старый друг! Я хочу, чтобы ты тоже поехал, и думаю, аббат Радульфус разрешит мне взять тебя с собой. Ты лучше меня разбираешься в мертвецах — как давно они умерли и от чего. Кроме того, аббат наверняка захочет, чтобы кто-нибудь из монастыря следил за тем, что происходит в приюте святого Жиля, а кто сможет сделать это лучше тебя? Ты уже по горло увяз в этом деле, тебе остается либо утонуть, либо вывести виновных на чистую воду.
— За какие прегрешения мне такое наказание! — пробурчал Кадфаэль, немного лицемеря. — Но я охотно поеду с тобой. Какой бы дьявол ни завладел юным Мэриетом, этот бес мучит и меня, и я хочу изгнать его любой ценой.
На следующий день Хью, Кадфаэль, сержант и двое вооруженных ломами, лопатами и ситом, чтобы просеять золу и найти каждую косточку и каждую мелкую вещицу, солдат явились за Мэриетом. Он уже ждал их. Утро было тихое, лежал легкий туман. Мэриет наблюдал за приготовлениями с выражением каменного спокойствия на лице, готовый ко всему, и только сказал безжизненным голосом:
— Там в хижине есть инструменты, милорд. Я взял оттуда грабли, Марк, наверное, сказал вам, старик называл их — грабки. — Он посмотрел на Кадфаэля, и губы его чуть-чуть дрогнули в подобии мягкой улыбки. Голосом своим он владел, как и лицом. Что бы сегодня ни случилось, это не будет для него неожиданностью.
Для Мэриета привели лошадь — время было дорого. Юноша легко вскочил в седло, очевидно испытывая чувство, что сегодня это будет единственным удовольствием для него, и поехал впереди всех к проезжей дороге. Даже не оглянувшись, он миновал поворот к родному дому и свернул на широкую тропу; примерно через полчаса Мэриет привел всех к угольной яме. Над землей еще стелился бледно-голубой туман; Хью и Кадфаэль обошли яму по краю и остановились там, где в золе лежало выкатившееся из кучи полено, которое поленом не было.
Потускневшая пряжка на сгоревшем ремешке оказалась серебряной. Сапог был очень хороший, дорогой. Клочья обгорелой материи болтались на кости, на которой почти не оставалось мяса.
