о пиратстве от мерзавца, который похищал людей и захватывал корабли, чтобы набрать себе невольников на незаконную шахту. Того, кто вместе со своим подельником из Патрии Титос организовал производство наркотиков и распространял эту дрянь. Того… — она криво усмехнулась и припечатала: — кто сам пират, как и Джекман Барбаросса.
С каждым её словом поросячьи глазки Вице-Премьера раскрывались все сильнее и сильнее. Он явно не ожидал, что вот так внезапно кто-то начнёт публично освещать все его злодеяния.
Мысли метались в голове Вице-Премьера пару мгновений, пока не осталась лишь одна простая мысль.
— Убить их!!! — взвизгнул он.
Верные гвардейцы не предали своего мерзкого господина и ринулись в бой. Да и сам Жерар Барелли, выхватил саблю. Он не привык сомневаться в себе и своём могуществе.
Дрогнул он лишь в тот момент, когда на него рванул, точно стрела, выпущенная из тугого лука, Александр Лаграндж.
И на лице этого старика-модника играла очень пугающая безумная улыбка.
* * *
Когда мы прибыли к месту сухопутной битвы, то увидели трупы и сдавшихся врагов. Мой взгляд тут же привлекла фигура моего приёмного отца. Он стоял над жирным изрезанным телом и любовно вытирал лезвие своего ятагана-кроншнепа.
А рядом с ним вилась счастливая дель Ромберг, не обращая больше ни на кого внимания.
Морских чертей мне в шляпу… Я, конечно, всего ожидал…
Но вот эта картина меня удивила.
— Отец, — окликнул я Лагранджа.
— А, сынок, здравствуй, — улыбнулся он.
Я взглядом указал на труп и спросил:
— Лучше?
— Ой, прости, — смутился он. — Этот недостойный много лет раздражал меня.
И он улыбнулся. Очень хищной улыбкой. Иногда я вижу такую улыбку у собственного отражения в зеркале…
В тихом омуте, как говорится. Хотя я с первых дней своего перерождения знал, что Лаграндж превосходный фехтовальщик. А истинное мастерство в одних лишь тренировочных боях не обретёшь.
— Что ж, всё хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулся я.
— Похоже, зря мы спешили, — проговорила Урсула, оглядывая поле боя.
— Ой, вы уже здесь? — только сейчас к дель Ромберг-старшей вернулась способность соображать.
Не переставая счастливо улыбаться, она не отходила от моего отца.
— А как же морской бой? — проговорила она.
Нда уж, эта женщина меня пугает! Хорошо, что я не связался с ней, когда был Леоном Джонсоном. Вокруг трупы, кровь, её остров едва не захватили, а она, что? Строит из себя мартовскую кошку?
— Всё закончено, — хмыкнул я. — Слышишь? Тихо. Народ сейчас вылавливает выживших моряков эскадры.
— Выживших? — нахмурилась дель Ромберг.
— У меня нет желания казнить обычных матросов, — сухо ответил я.
— Понятно, — она поморщилась, кивнула, а затем вновь улыбнулась: — Получается, за один месяц из-за двух Лагранджей Виктория лишилась двух Вице-Премьеров? Поразительный результат!
— Вот только расслабляться не стоит…
После моих слов дель Ромберг, Лаграндж и мои офицеры напряглись, ожидая продолжения.
— Метрополия так просто это не оставит, — закончил я мысль.
— И? Что ты предлагаешь? — быстро спросила губернатор.
Я улыбнулся, сгорая от нетерпения поскорее привести в исполнение свой план.
— Завтра мой корабль покинет Бун. Пора напомнить Метрополии, почему истинного капитана Лудестии зовут Хозяином Морей!
* * *
К чести дель Ромберг-старшей, она быстро взяла под контроль свою так неожиданно проснувшуюся юность, и смогла посвятить себя делам. А их у главы острова Бун скопилось немало — нужно было разобраться со всеми сдавшимися матросами, успокоить горожан.
К счастью, ни остров, ни город особо не пострадали во время ночной битвы.
Люди были несколько напуганы, но в то же время воодушевлены! Слухи о победе над эскадрой, вдвое превосходящей нашу в численности кораблей, и о том, что «Бессменная Виктория» теперь будет охранять воды острова Бун, разнеслись по Торвилю и всему острову со скоростью лесного пожара.
Когда мы с Урсулой ехали на самоходной карете по улицам, люди махали нам, улыбались и скандировали моё имя и имя Лудестии.
— Думаю, к вечеру все они будут знать о преступлениях этого мерзавца Барелли, — глядя на горожан, изрекла Урсула с задумчивым видом.
А затем неловко улыбнулась и помахала в окно девчушке, размахивающей цветочком.
— Да, — согласился я. — Дель Ромберг подаёт это как основную причину наших действий.
— Она хочет, чтобы люди считали нас героями и чувствовали, что сами находятся на стороне… правды. Деяния достойны правителя.
Я взглянул на Урсулу и усмехнулся.
— Звучит так, будто мы на самом деле не на стороне правды.
— Эй! — возмутилась она и уставилась на меня. — Не перевирай мои слова. Я всего лишь хочу сказать, что эта странная женщина на удивление хорошо справляется со своей работой. Хотя, если смотришь на неё, создаётся впечатление, что её интересуют лишь половые сношения!
Я удивлённо округлил глаза, а затем, наклонившись к лицу Урсулы, прошептал:
— Не думал, что тебе известны такие слова?
— Эй! Я, что, по-твоему совсем не образованная⁈ — от возмущения она покраснела и упёрлась мне руками в грудь, пытаясь меня оттолкнуть.
— Нет, что ты. Я думал, ты используешь фразочки вроде «делать као-какао».
Она покраснела ещё сильнее, натужно выдохнула и отвернулась к окну.
Карета остановилась.
— Приехали, — известил я. А затем предельно серьёзным тоном спросил: — Ты готова?
— Да, — ответила она тихо.
— Спасибо, что согласилась.
— Ты говорил, что это важно для тебя, — пробурчала девушка.
Какая же она милая в своих растерянных чувствах.
Я снова наклонился к ней и прошептал:
— Хочешь, я поцелую тебя в благодарность?
— Нет! Всё! Выходи! — вновь взбеленилась Урсула.
— Ладно-ладно, помню. Никаких поцелуев, пока не спасём племя.
Я ловко спрыгнул с подножки, обошёл карету, желая открыть дверь даме, но Урсула справилась и без моей помощи.
Ишь, какая быстрая.
Я молча предложил ей опереться на моё предплечье.
Поколебавшись, девушка положила на него свою с виду хрупкую ладошку.
Мы направились в сторону нужного дома, Урсула смотрела на него с любопытством. Когда уже были близко, я вздохнул и произнёс:
— Да говори уже, не стесняйся.
— Что я должна сказать? — не поняла она.
— Что-нибудь в духе — после дома Лагранджа это выглядит как норка накеров.
Девушка нахмурилась и недовольно покачала головой.
— Ты совсем обо мне плохого мнения? — спросила она. — Думаешь, я стану оскорблять дом, в котором живёт важный для тебя человек? Или с которым связаны унаследованные тобой воспоминания? Не говоря уже о том, что я видала на родине хижины и меньших размеров. А совсем недавно и вовсе меня держали в тесной темнице.
Столько осуждения и обиды было в её взгляде, что я опустил голову и произнёс:
— Прости. Рядом с тобой я почему-то веду себя по-дурацки.
— Только ли рядом со мной? — хмыкнула она.
— Хочется верить, что да, — ответил я, глядя ей в лицо.
Ну вот опять она покраснела. Как-то жарковато сегодня на острове.
Мы подошли к двери, и я постучал.
— Входите-входите! — послышался за дверью радостный голос.
Я взялся за дверную ручку, потянул её и нам в лицо ударил запах свежей выпечки.
— М-м-м… Как вкусно пахнет… — с наслаждением проговорила Урсула.
Как раз в этот момент в коридоре с низеньким потолком показалась моя матушка и, увидев нас, расплылась в улыбке:
— Нравится, доченька? Рада слышать. Проходите к столу. Поедим, пока горячее.
Урсула смутилась.
Я представил женщин друг другу, и мы проследовали на кухню. Плюшки, что напекла мама, в самом деле были превосходные.
Ели мы молча, матушка, правда, поглядывала на Урсулу каким-то хитрым взглядом, а Урсула держала спину прямо, чуть опустив веки. Вряд ли будущего вождя племени обучали подобным манерам — видимо, нахваталась за год жизни среди цивилов и теперь пытается вести себя «по-цивильи».
— Доченька, расслабься, — усмехнулась мама. — Будь собой. Леон… Мне всё рассказал.
— Тайон, — бросила Урсула, с вызовом и расправила плечи. — Его зовут Тайон.
— Сейчас — да, — не стала спорить мама. — Но ты ведь не станешь заставлять старушку называть сына другим именем?
Мама тоже отлично умела смотреть на других с вызовом во взгляде.
Проклятье! Всё так мило начиналось, а сейчас того и гляди искры начнут сталкиваться в воздухе.
Не хотелось бы такого исхода.
Наша старая холупка не выдержит.
Урсула улыбнулась краешком губ и медленно кивнула.
— Конечно, нет, матушка, — проговорила она со странной интонацией.
— Матушка? — переспросила мама.
— Ну а как мне иначе обращаться к той, кто зовёт меня «доченькой»?
Мама прищурилась, продолжая давить на неё взглядом. Но Урсула не отводила глаза.
— Хах! —
