– Это тебе за моих братьев, злыдень, – чуть слышно обронила черноволосая полька, отступив в сторону и глядя на ложе ненавистного ей московского властелина.
За окнами спальни медленно угасали красноватые отсветы вечерней зари.
Услышав скрип двери, Матрена села на постель, поспешными движениями рук взбив свои расчесанные пышные волосы. Она была боса, в длинной тонкой сорочице, надетой прямо на голое тело. Матрена улыбнулась заученной улыбкой, ожидая увидеть великого князя.
Однако вместо Ивана Васильевича через порог ложницы переступил Якушка Шачебальцев в желтом кафтане с красными галунами и золотым шитьем.
– Здравствуй, Ева! – с улыбкой промолвил Якушка. – Все твои московские сообщники сидят в темнице. Я за тобой приехал.
Улыбка исчезла с красивых уст молодой польки, лицо ее обрело надменно-каменное выражение. Она медленно встала, не спуская глаз с Якушки.
Тот постоял на месте, затем с той же приветливой улыбкой на лице сделал несколько шагов к побледневшей юной заговорщице.
– Не робей, милая, – сказал Якушка. – Где твоя одежда, одевайся!
Черноокая красавица сделала шаг к скамье, на которую были брошены ее сарафан и платок, но в следующий миг ее быстрая рука схватила со стола серебряный кубок с киселем. Она торопливо выпила содержимое кубка.
– Живой ты меня не возьмешь, песье отродье! – воскликнула полька, швырнув опорожненный кубок себе под ноги.
Она глядела на Якушку, горделиво вскинув подбородок.
– Еще как возьму, пава моя, – усмехнулся Якушка. – На руках тебя донесу до кареты. Ну что, сладкий кисель у нашего государя?
Бледность на лице Евы сменилась розоватым румянцем, взгляд ее наполнился гневом. В этот миг она осознала, что ее обвели вокруг пальца! Хитрые ищейки московского князя ловко подсунули ей вместо яда безвредную жидкость. Заговор провалился!
Ева со стоном закрыла лицо руками, не желая мириться с горькой действительностью и понимая полное свое бессилие изменить что-либо.
– Одевайся, красавица! – повторил Якушка, протянув польке ее одежду. – Время позднее, а путь у нас неблизкий.
Отняв руки от лица, Ева с ненавистью взглянула на Якушку. Затем, оттолкнув его от себя, она бросилась к ближайшему окну. Якушка рванулся за ней следом, но запнулся об ножку стола и упал на пол. Распахнув оконные створки, Ева бесстрашно выбросилась в окно.
В опочивальню ворвался промозглый осенний ветер.
Выглянувший в окно Якушка увидел внизу на каменных плитах двора неподвижное женское тело в длинном белом одеянии, с раскинутыми в стороны руками и разметавшимися черными волосами. Великокняжеский терем в Красном селе был выстроен в три яруса, княжеская ложница находилась на самом верхнем этаже. Упав вниз головой с большой высоты, Ева сломала себе шею и умерла мгновенно.
Глава седьмая
Пояс Пречистой Богородицы
После полуденной трапезы владыка Вассиан, как обычно, решил навестить послушника Микифора, чтобы ознакомиться с последними летописными записями, написанными его рукой. В полупустом великокняжеском дворце было непривычно тихо; стража во внутренних покоях отсутствовала, княжеские гридни несли дежурство только у главного входа во дворец. Из княжеских слуг во дворце оставалось всего несколько человек, вся прочая челядь отбыла с семьей государя в Белоозеро или же пребывала в Красном селе.
Светлица, где проживал и трудился над летописью послушник Микифор, оказалась пустой. Челядинец, приставленный помощником к Микифору, поведал архиепископу о том, что его молодой господин собрался ни свет ни заря и куда-то уехал верхом на коне.
Владыка Вассиан сел к столу, на котором были разложены письменные принадлежности и лежала раскрытая толстая книга в кожаном переплете. Одна из раскрытых страниц книги была до половины исписана ровным красивым почерком, основной текст был написан черными чернилами, а заглавные буквы в начале каждого абзаца были тщательно выведены красными чернилами. Другая из раскрытых страниц была чистой.
Архиепископ склонился над летописью и прочитал: «Лето 6989-е. Орда хана Ахмата устремилась на Русь, подобно туче черной саранчи.
По призыву великого московского князя русская рать собралась близ Коломны; пришли полки из Москвы, Владимира, Ростова, Суздаля, Костромы, Ярославля и из иных городов и мест. Общее число ратников к началу осени превысило сто пятьдесят тысяч человек. Не остался в стороне и тверской князь Михаил Борисович, откликнулся на призыв московского князя, позабыв прежние обиды. Тверское войско возглавил князь Иосиф Андреевич Дорогобужский.
Сам великий князь уехал из Коломны в Москву на совет и думу к митрополиту Геронтию, и к своему дяде, князю Михаилу Андреевичу, и к духовному своему отцу, архиепископу ростовскому Вассиану, и ко всем своим боярам, кои находились в ту пору в столице. Народ молил государя великим молением, чтобы стоял он крепко за православное христианство против нечестивых бесермен.
… После безуспешных попыток преодолеть окский водный рубеж хан Ахмат повел свою орду к реке Угре, притоку Оки. Однако у бродов на Угре уже стояли русские полки, переброшенные сюда князем Данилой Холмским из-под Калуги. Вместе с князем Холмским находился государев наследник Иван Молодой, не пожелавший покинуть войска и укрыться в Москве, как того желал его державный отец. Ратники и воеводы понимали, что в эти осенние дни решается судьба Руси. Голубая лента реки Угры, отделявшая русских воинов от темных ордынских полчищ, уподобилась таким образом Поясу Пречистой Богородицы, спасающим христиан от нашествия поганых…»
Рядом с летописной книгой лежал небольшой обрывок плотного бумажного листа, на котором торопливым почерком Микифора было написано несколько строк. Из этой записки явствовало, что Микифор принял решение уехать на реку Угру, где стоят русские полки в ожидании татарского вторжения.
«Мой долг быть там, где решается судьба нашего отечества» – такими словами заканчивался короткий текст записки.
Владыка Вассиан недовольно скомкал записку в кулаке. Не ожидал он от послушника Микифора такого опрометчивого поступка! Хотя, с другой стороны, патриотичный порыв молодого летописца был понятен архиепископу.
«Микифору не терпится увидеть своими очами это великое противостояние на Угре, – думал владыка Вассиан. – Младень не желает излагать в летописи события, услышанные из чужих уст. Ему хочется стать свидетелем и участником величайшего торжества Руси над ненавистной Ордой!»
* * *Безмятежного житья в Красном селе у Тимофея не было. Ему то и дело приходилось мчаться куда-нибудь верхом на коне с посланиями государя то в Москву, к тамошнему воеводе Ивану Патрикееву, то к Даниле Холмскому на Угру, то к воеводам в Калугу…
Во время очередной такой поездки к реке Угре Тимофей случайно столкнулся в русском стане с послушником Микифором. Тимофей не сразу узнал послушника, облаченного в воинские доспехи.
– Ты как здесь очутился, друже?! – изумленно воскликнул Тимофей, встряхнув Микифора за плечи. – Не место тебе тут! Коль великий князь об этом проведает, то гнев его падет на твою голову.
– Что мне гнев государя, ежели даже наследник Иван Молодой не пожелал в стороне отсиживаться в эту грозную пору, – твердо промолвил Микифор. – Государь, может, за Волгу побежит, что же, мне следом за ним ехать? Мой разум не приемлет этого!
– Никуда великий князь не побежит, это уже точно, – доверительным тоном поведал Тимофей Микифору. – Устыдили Ивана Васильевича речи митрополита, и владыки Вассиана, и тем паче смелый поступок его наследника. Тех бояр, что склонялись к бегству за Волгу, Иван Васильевич удалил от себя. Теперь подле великого князя пребывают лишь те советники, кто храбр душой и разумом.
– Что ж, друже, это добрая весть, – улыбнулся Микифор. – Может, еще чем-нибудь меня порадуешь? Про Матрену мою ненаглядную расскажи, как она поживает?
– Нету более Матрены в Красном селе, – опустив глаза, сказал Тимофей. – Сбежала она куда-то два дня тому назад.
– Куда она сбежала? Почто? – Микифор схватил Тимофея за руку. – Молви все, что знаешь!
– Я же говорил тебе, что Матрена была связана с заговорщиками, что истинное ее имя Ева Кявбинская, – ответил Тимофей, стараясь не встречаться взглядом с Микифором. – Едва Якушка Шачебальцев приехал в Красное село, Матрена в тот же день куда-то исчезла. Люди Якушки искали ее повсюду в самом селе и на дорогах, но так и не нашли. Похоже, в Литву подалась твоя зазноба, друже.
– Чему быть, того не миновать, – с печальным вздохом произнес Микифор. – Сбежала Матрена от государевых ищеек, и ладно. Может, и были у нее черные помыслы, но Господь не позволил ей совершить это. Господь услышал мои молитвы!
Микифор повел Тимофея в свою палатку, где он обретался в последние дни бок о бок с десятком таких же простых ратников, пришедших на Угру из самых разных мест. Тимофей вручил послание государя воеводе Даниле Холмскому, и теперь ему нужно было дождаться, когда воевода напишет Ивану Васильевичу ответное письмо. Ни Тимофей, ни Микифор не могли знать того, что в этот день иссякнет терпение хана Ахмата, который бросит свои полчища на преодоление неширокой Угры.
