В ставке хана Ахмата
Этот поход ордынского войска на Москву грозил завершиться полным крахом прежде всего по причине бездействия польско-литовского короля Казимира, полки которого так и не выступили к западной границе Руси и не отвлекли на себя часть сил московского князя. Долгое бездействие татарского войска вызвало ропот среди самых воинственных татарских военачальников, многие из которых изначально не доверяли обещаниям Казимира начать войну с Московией.
Хан Ахмат, понимая, что ногайцы и степные беки не простят ему бесславного возвращения в приволжские степи, решился наконец попытать счастья в битве. Дожидаться литовцев было уже бессмысленно, к тому же дни становились все короче и холоднее. Первыми к бродам на реке Угре устремились ногайцы и отряды тех эмиров, которые еще не знали, что такое пушечный огонь. Ужасающие потери в татарских туменах при переходе через Угру под градом русских стрел и ядер кого-то из эмиров отрезвили, кого-то повергли в уныние, а кого-то привели в неистовую ярость. Атакуя беспрерывно в течение целого дня, татарам удалось отбить у русичей два узких клочка земли на левом берегу Угры.
На другой день хан Ахмат бросил на прорыв свежие войска, с которыми он уже ходил на Русь семь лет тому назад, надеясь развить первоначальный успех. Для татар было важно не просто перейти реку, но еще вывести свою конницу из лесов на равнину. Однако и русские воеводы за ночь успели подтянуть полки с других участков обороны, стремясь спихнуть ордынцев со своего берега. Сражение длилось все светлое время суток, а когда стемнело, хану Ахмату стало понятно, что тактическое превосходство русичей и умелое использование ими пушек не позволит татарским военачальникам рассечь русскую оборону. Татарам удавалось пока только теснить русские полки, теряя при этом сотни воинов. Для быстроты маневра татарам была нужна конница, однако большим конным массам было невозможно развернуться в густом лесу, по которому проходила засечная линия русского войска.
Третий день сражения за переправы на Угре и вовсе завершился для орды хана Ахмата полным разгромом. Русские полки сбросили татар со своего берега, и все последующие попытки ордынцев перейти Угру и закрепиться на левом берегу окончились ничем.
Когда уставшие и озлобленные татарские военачальники собрались в юрте хана Ахмата на совет, в этот момент ханские нукеры сообщили о прибытии гонца от московского князя.
Хан Ахмат повелел немедленно привести гонца к нему.
Татарская стража провела Тимофея по своему становищу, завязав ему глаза. Никто из татар не пояснил Тимофею, зачем нужна такая мера предосторожности. Однако Тимофей и сам догадался. Своим чутким ухом он услышал раздающиеся со всех сторон многочисленные стоны раненых, в нос Тимофею ударил тяжелый запах мертвых тел, которые, судя по всему, были свалены в кучи по всему татарскому лагерю. За три дня боев на реке Угре у татар было столько убитых, что они просто не успевали их хоронить.
Оказавшись в ханском шатре уже без повязки на глазах, Тимофей оглядел узкоглазые недоброжелательные лица ханских приближенных и мысленно попрощался с жизнью. С холодком в груди Тимофей сделал несколько шагов по цветастым коврам в сторону трона, на котором восседал с надменным видом владыка Большой Орды. Отвесив низкий поклон, Тимофей достал из подвешенной к поясу сумки бумажный свиток с печатью и передал его в руки ханского визиря.
Взяв послание московского князя, визирь жестом повелел Тимофею удалиться из шатра.
Едва Тимофей вышел из ханской юрты на свежий воздух, как ему вновь завязали глаза длинной тряпкой. Молчаливые ханские нукеры втолкнули Тимофея в какую-то темную задымленную юрту. Сдернув с глаз повязку, Тимофей огляделся. Юрта была пуста, в ней царил беспорядок, зола в очаге была чуть теплая.
«Помолись за меня, милая Ульяна, – подумал Тимофей с тоской в сердце. – Похоже, не быть мне живу, ибо дела у ордынцев хуже некуда! Да и по роже хана Ахмата видно, что это закоренелый убийца! И почто я не послушал Якушку Шачебальцева?»
Между тем в ханском шатре разгорелись нешуточные страсти. Письмо московского князя, прочитанное вслух визирем, сильно разочаровало своим содержанием хана Ахмата и рассердило самых воинственных из его эмиров.
Иван Васильевич каялся перед ханом Ахматом в том, что по его приказу был обезглавлен один из ордынских послов весной сего года, когда посольство из Сарая посетило Москву с требованием возобновить выплату дани в еще большем размере. Далее Иван Васильевич писал хану Ахмату, что он готов выплачивать дань Орде, но только в том объеме, в каком платил его отец Василий Темный. Еще Иван Васильевич просил повелителя Орды принять его щедрые дары в знак смирения и готовности начать мирные переговоры. В конце своего послания Иван Васильевич сетовал на то, что великий хан Ахмат более прислушивается к тем своим советникам, которые желают поссорить Орду с Москвой.
«Дивно и непонятно мне упрямое желание некоторых татарских эмиров идти войной на Русь, – говорил в своем письме Иван Васильевич. – Времена Тохтамыша давно миновали, ныне татарскому войску по силам дойти лишь до Оки и Угры, так зачем взваливать на себя непосильную ношу?»
Когда дело дошло до обсуждения послания московского князя, то голоса ханских вельмож разделились надвое. Самые воинственные и непримиримые татарские беки и эмиры заявляли, что князь Иван просто издевается над ханом Ахматом, его раскаяние и готовность возобновить выплату дани – это всего лишь попытка пустить пыль в глаза. За смирением и миролюбием московского князя явно проглядывает язвительная насмешка, а в концовке письма князь Иван и вовсе открыто говорит о слабости ордынского войска, которому не по силам преодолеть даже Угру и Оку!
«Если мы вступим в переговоры с князем Иваном, не перейдя Угру, то это станет подтверждением слабости нашего войска, – сказал беклербек Темир-Газа. – В таком случае, конечно же, переговоры с русичами превратятся в пустую говорильню. Ни большую, ни малую дань князь Иван нам платить не станет. И богатейший Русский улус будет потерян нами навсегда!»
Другая половина ханских вельмож выступала за то, что лучше начать договариваться с московским князем в данных условиях, чем продолжать попытки прорыва на левый берег Угры.
«За прошедшие три дня сражений мы убедились, что русские полки не уступают нам ни числом, ни храбростью, а выгодностью позиций и превосходством в вооружении даже превосходят наши тумены, – заявил визирь Карамурза. – Лучше взять у князя Ивана те дары, которые он готов дать нам добровольно, и договориться с ним о выплате хотя бы небольшой дани, чем рисковать войском на узких речных бродах под ядрами русских пушек. Князь Иван прав, времена Тохтамыша давно прошли, ныне Русь очень сильна! Нам, к сожалению, не хватит сил, чтобы поставить московского князя на колени!»
Однако здравые речи Карамурзы и согласных с ним эмиров пришлись не по душе хану Ахмату. Ему, пообещавшему своему войску и военачальникам победу и богатейшую добычу, бесславно отступать было никак нельзя. Войско станет требовать с Ахмата выплату жалованья за последние пять месяцев. Не получив обещанных денег, Ахмата могут поднять на копья его же собственные воины.
Поэтому хан Ахмат объявил своим военачальникам, что завтра на рассвете татарские тумены предпримут решающую попытку прорвать русскую оборону на реке Угре. Руководить этим прорывом хан Ахмат поручил Темир-Газе, полагаясь на его военный опыт.
На этот раз татары ринулись к бродам на Угре в ином порядке. Впереди двигалась конница, за которой бегом поспешали тысячи пеших ордынцев. Замысел Темир-Газы строился на том, что конные татарские сотни, преодолев мелководье и песчаную крутизну левого берега, стремительным броском прорвутся к русским пушкам и заставят их замолчать, перебив стрелами и изрубив саблями русских пушкарей. Без мощи пушечного огня русским полкам вряд ли удастся сдержать многотысячный напор татарских туменов на пространстве шириной более пяти верст.
Свою атаку ордынцы начали при первых проблесках утренней зари, выйдя из своих становищ без сигналов боевых труб и без боя в барабаны. Чтобы блеск копейных наконечников не выдал их приближение раньше срока, татары несли копья остриями вниз. Свои круглые блестящие щиты татары прикрыли плащами. Татарская орда почти бесшумно прихлынула к извилистому голубому руслу реки Угры. Русские дозоры заметили вражеские полчища, когда до них было не более трехсот шагов.
В русских станах только-только раздались трубные сигналы тревоги, а ордынцы уже начали переправу через Угру, пустив конницу вперед. Русские пушки слишком поздно открыли стрельбу и где-то сразу замолчали, а где-то успели произвести всего два-три залпа, накрытые атакующим валом татарской конницы. Русские пешцы и конные дружинники храбро бросились на ордынских всадников, стремясь отбросить их от пушечных позиций и защитить пушкарей. По мере вступления в сражение все новых русских полков татарская конница была вынуждена откатиться назад, понеся большой урон.
