это лжи, которую, как я знал, изрыгала Кэми.
Я не мог представить, что она сделала что-то в этом духе, чтобы навредить мне, только не после того, что мы пережили вместе, но от этой мысли у меня упало сердце.
– Она рассказала мне, что произошло между Лукасом и Фрэнки. – Я сделал глубокий вдох и попытался унять колотящееся сердце. – Она рассказала мне о той вечеринке и почему ты чувствуешь себя виноватым. Она рассказала мне о том, что ты сделал потом. Это правда?
В ее голосе звучала такая уязвимость, что я понял: Кэми, скорее всего, не пропустила ни одной детали. Я понятия не имел, почему они затеяли этот разговор и почему Кэми решила, что это ее дело, но я был рад, что Джози наконец узнала правду и что узнала не от меня, потому что я видел сомнение в ее глазах, когда правду сказал ей я. Тогда я только что забрал ее девственность, а затем причинил ей непростительную боль, но все-таки надеялся, что она мне поверит. Я понимал, как это глупо.
– Что правда?
– То, что сделал Лукас, когда Фрэнки была пьяна.
Она переступила с ноги на ногу, и я понял, что ей неловко.
– Да, так оно и было. Я сохранил это видео.
Ее отец-идиот считал, что ему удалось избавиться от всех записей. Я сохранил это видео на моем компьютере, потому что знал, что когда-нибудь оно мне понадобится. Нельзя по требованию Джозефа Воса уничтожить единственное доказательство, которое поможет привлечь его сына к ответственности за то, что он совершил.
Джози откинулась назад, и я особенно хорошо разглядел ее лицо: губы плотно сжаты, глаза полны такой грусти и такого гнева, что я не мог в них смотреть.
– А как насчет того, что ты сделал с Лукасом потом? Это тоже правда?
Она всматривалась в мое лицо, но я не знал, какой она ищет там ответ. Я понятия не имел, хочет ли она, чтобы это оказалось правдой, или молится о том, чтобы я сказал, что это ложь.
Я не мог себе представить, что она хочет защитить Лукаса даже после того, что узнала о нем, но я и понятия не имел, что у нее сейчас на уме, о чем она думает.
– Да, правда.
Не имело смысла это отрицать. Она смогла бы выяснить правду, даже если бы я солгал, но я не хотел обманывать. Я не стыдился того, что сделал с Лукасом. И не стыдился того, что меня за это арестовали. Мне все это по барабану. Я сожалел только об одном – я не сумел уберечь Фрэнки. Ни от того, что с ней сделал Лукас, ни от того, что было потом.
В гневе избив его, я только помог этому ублюдку. Да, я разбил ему рожу, но тем самым позволил ему уйти от ответственности за то, что он сделал, и избежать реальных последствий.
Я остался бы в той тюремной камере, зная, что он окажется там же. Нет, нельзя сказать, что я не боялся. Да я был в ужасе, когда копы надели на меня наручники и бросили на заднее сиденье патрульной машины.
До тех пор я не осознавал сути того, что сделал, и даже в тот момент не понимал истинных последствий моих действий. Я не понимал, что моему отцу придется выбирать, кого из нас защищать: меня или Фрэнки. Будь моя воля, я предпочел бы, чтобы он позволил мне гнить в тюрьме, если бы рядом со мной гнил Лукас. Но он так не поступил. И я знал, что его убедила Фрэнки. Я не защитил ее, а она защитила меня. Она уговорила моего отца пойти на сделку с мистером Восом, хотя я возражал.
Он не прислушался к моим словам. Ему было неважно, что я решил избить Лукаса, отлично зная, что мне придется за это заплатить. Он был нашим отцом и пытался защитить своих детей наилучшим образом, который был ему доступен. Я ненавидел его за это решение. Ну почему он выбрал меня, а не Фрэнки, когда он был ей так нужен?! Когда ей были нужны мы оба. Я подвел ее, и наш отец предпочел защитить не ее, а меня.
Отлично помню лицо матери, когда я вернулся домой. На нем было написано такое облегчение. Она так радовалась, что опять может коснуться меня. Мама провела ладонями по моему лицу, рукам, телу, и, думаю, потом она целый месяц не сводила глаз с Фрэнки и с меня. И не потому, что она не доверяла мне. Ее напугало то, что произошло с ее детьми.
Но я сам сделал свой выбор, а Фрэнки нет. И больше всего моя мать страдала именно из-за Фрэнки. Я смотрел в глаза моей сестры и видел, что в них не осталось жизни, и это убивало меня. Я не мог представить, что чувствуют сейчас мои родители.
Джози покачала головой, отступила, и на лице ее отразилось отвращение. Как ей может претить то, что сделал я, ведь она узнала, на что способен ее сводный брат?
– Значит, вот что напрягает тебя? – Я рывком открыл шкафчик и грохнул его дверцей по соседнему. – После всего, что ты узнала, тебе претит то, что сделал я?
Я засмеялся, но в моем смехе звучала злость.
– Что? – спросила она, но я не отважился посмотреть на нее. Я чувствовал, что мною овладевает гнев. Я не мог избавиться от этого гнева. От этой злости.
Я рывком вытащил из шкафчика одежду и бросил ее на скамейку, рядом с которой стояла Джози.
– Я не…
Я повернулся к ней, и слова застряли у нее в горле. Наверное, она увидела мою злость – я больше не мог ее скрывать. Если она хотела правды, то сейчас она смотрела ей в лицо. Настоящая правда, от которой не могли спрятаться ни я, ни она. Ее брат – говнюк, и я ничем не лучше.
Я перенял у него то, что ненавидел в нем больше всего, и сделал с его сестрой то же самое, что он сделал с моей. Я взял ее чувства и использовал их против него. Я использовал ее, и теперь уже ничего не исправишь.
Она не Фрэнки, и я знал, что это другое, но одновременно то же самое.
– Тебе лучше уйти.
Я кивнул на дверь, затем уставился на нее. Необходимо, чтобы она ушла, прежде чем я совершу какую-то глупость. Мне не под силу стать тем парнем, который ей нужен, которого она
