Снаружи, среди осколков стекла, розовели лужи дождевой воды, смешанной с кровью. Здесь распростерлись четыре тела, совсем недавно изрешеченные автоматными очередями. Только одна из жертв, угодив в засаду, успела выхватить оружие — револьвер валялся в луже, в нескольких дюймах от застывшей кисти.
Голоса раздавались слева от Гордона, из-за поворота балкона. Он ползком добрался до места, откуда можно было выглянуть, оставаясь незамеченным.
На западной стене красовались несколько зеркал, и это позволило Гордону увидеть, что творится на первом этаже. Его взгляд тут же уперся в большой камин, где трещала в огне порубленная мебель. Он приподнял голову еще немного и увидел четверых вооруженных до зубов мужчин, стоявших возле камина. Пятый развалился на диванчике, держа на мушке автоматической винтовки двух пленников — мальчика лет девяти и молодую женщину.
От недавно нанесенного удара на щеке женщины красовалось багровое пятно, каштановые волосы были взлохмачены. Она прижимала к себе мальчика и не спускала с мужчин глаз. Оба пленника слишком обессилели, чтобы проливать слезы.
Все мужчины носили бороды, все были затянуты в довоенные пятнистые комбинезоны, у каждого в левом ухе красовалось минимум по одной серьге.
«Мастера выживания»! Гордон содрогнулся от отвращения.
Когда-то, еще до катастрофы, это понятие имело несколько значений, включая и наличие здравого смысла, и готовность постоять за честь свою и соседа, однако и антисоциальная паранойя неполноценных любителей пострелять сюда тоже входила. В каком-то смысле и сам Гордон мог бы именоваться «мастером выживания». Однако последнее, сугубо отрицательное значение в итоге вытеснило все остальные — слишком уж много зла натворили люди этого сорта.
Повсюду, где довелось побывать Гордону, народ был единодушен в своем отвращении к ним. В любом округе, в любом селении этих обезумевших от чувства вседозволенности головорезов, презревших все законы, винили в чудовищных бедах, что привели к окончательному краху, — винили гораздо больше, нежели врага, чьи бомбы и бактерии принесли столь чудовищные разрушения в ходе Однонедельной войны.
Самыми ненавистными из головорезов были последователи Натана Холка, да пожрет его адский пламень!
Но откуда взялись «мастера выживания» в долине реки Уилламетт? В Коттедж-Гроув Гордона убеждали, что последняя их банда была оттеснена на юг от Розберга, к реке Рог, несколько лет тому назад! Что понадобилось здесь этим дьяволам? Он подался еще немного вперед и прислушался.
— Не знаю, командир... Вряд ли нам надо продолжать рейд. Достаточно намеков насчет какого-то Циклопа и от этой пташки. Ишь как напугана, что проболталась! Лучше вернемся-ка в Сите-Браво, к лодкам, и доложим обо всем, что выведали.
Говоривший — низкорослый, лысый и жилистый тип, грел руки над огнем, стоя к Гордону спиной; на плече у него висел дулом вниз автомат с пламегасителем. Рослый субъект, к которому он обращался как к командиру, имел шрам от подбородка до уха, и его не могла скрыть даже густая борода с проседью. Он скалился, демонстрируя провалы во рту.
— Ты что, веришь тому, что наплела здесь эта дуреха? Всей той ерунде насчет большого компьютера? Бредни! Она врет, чтобы мы скорее уносили ноги!
— Ах так! А что ты на это скажешь? — Лысый указал на фургон.
Гордон увидел в зеркале часть груза — разнообразные предметы, собранные, несомненно, здесь же, в университете, — сплошь электроника. Не фермерский инвентарь, не одежда, не безделушки — электроника! Он впервые видел фургон, забитый такого рода добычей. Отсюда следовали столь далеко идущие выводы, что у него заколотилось сердце. Гордон так разнервничался, что едва успел спрятаться, когда лысый повернулся, чтобы взять что-то со стола.
— А это? — не унимался лысый. На его ладони лежала игрушка — видеоигра, подобная той, какую Гордон видел в Коттедж-Гроув.
Экран засветился, игрушка издала мелодичный писк. Командир долго сверлил ее мрачным взглядом, затем передернул плечами:
— Ну и что? Чепуха!
Тут подал голос еще один член отряда:
— А я согласен с Коротышкой Джимом...
— Его обозначение — «Синий-Пять»! — рявкнул верзила. — Забыли про дисциплину?
— Ну да, — кивнул третий, ничуть не смутившись от выговора. — В общем, я согласен с Синим-Пять. Думаю, нам надо доложить обо всем полковнику Безоару и генералу. Это может угрожать плану вторжения. Вдруг у фермеров на севере и впрямь завелись разные сложные штуковины? Вот пойдем в наступление и напоремся на какие-нибудь лазеры или что-нибудь почище. Если на них работает кто-нибудь из ВВС или флота, то нам несдобровать!
— Тем более следует продолжить разведку, — отозвался главарь. — Надо будет побольше разузнать об этом Циклопе.
— Но ты же сам видел, как долго нам пришлось возиться с этой бабой, чтобы вытянуть из нее, хоть пару словечек. Не можем же мы бросить ее здесь, а сами идти дальше! Если бы мы повернули назад, к лодкам, то взяли бы ее с собой и...
— К черту бабу! Сегодня же ее прикончим. И сосунка заодно. Ты слишком долго торчал в горах, Синий-Четыре. Здесь смазливые пташки кишмя кишат. Этой надо навсегда заткнуть рот, а не тащить за собой.
Спор нисколько не удивил Гордона. Повсюду, где им только удавалось закрепиться, эти безумцы охотились за женщинами, а также за едой и рабами. После первых лет бойни в большинстве холнистских анклавов скопилось слишком много мужчин, тогда как женщины были наперечет. Теперь среди «мастеров выживания» они считались ценным приобретением. Так что вполне понятно, почему кое-кому из головорезов захотелось тащить женщину в свое логово. Гордон уже разглядел, что она вполне миловидна — стоит подлечить ее и заставить забыть про только что испытанный ужас. Мальчик, которого она прижимала к себе, смотрел на негодяев с лютой ненавистью.
Услышанное позволило Гордону предположить, что банды с Рог-Ривер наконец-то сплотились, принужденные к этому каким-то вновь выдвинувшимся предводителем. Они, по всей видимости, намеревались нанести удар с моря, обойдя укрепления в Розвилле и в долине Камас, где фермерам удалось отразить их прежние завоевательные набеги. Успех такого дерзкого начинания мог положить конец остаткам цивилизации, теплившимся в долине реки Уилламетт.
До последних минут Гордон убеждал себя, что способен держаться в стороне от схватки. Однако за семнадцать лет оставшиеся в живых привыкли, что на сохранение нейтралитета рассчитывать нечего. Даже враждующие деревни, обуреваемые жаждой мести, враз отбросили бы свои счеты и объединились, чтобы искоренить банду, подобную этой. Одного вида армейского камуфляжа и золотых серег хватило бы, чтобы вызвать взрыв ненависти, которую испытывал к этим нелюдям буквально каждый, как к стервятникам. Гордон даже и не думал теперь о том, чтобы улизнуть, не попытавшись причинить отряду холнистов хоть какой-то ущерб.
Воспользовавшись тем, что дождь прекратился, двое вышли наружу и принялись обирать трупы, при этом отрубая в качестве отвратительных трофеев части тел. Снова усилившаяся морось вынудила бандитов переключить внимание на фургоны и учинить в них разгром в поисках чего-нибудь поценнее. Судя по их брани, поиски не увенчались успехом. Гордон слышал, как хрустят под подошвами башмаков хрупкие бесценные детали электронных устройств.
С пленниками остался только один охранник; он отвернулся от зеркальной стены и не мог поэтому заметить Гордона. Сейчас он занимался тем, что чистил оружие.
Проклиная себя за нерасторопность, Гордон все же попытался воспользоваться предоставленной возможностью. Он высунул голову из-за ограждения балкона и помахал рукой. Женщина заметила его жест, ее глаза расширились.
Он приложил палец к губам, надеясь показать этим, что ее обидчики являются врагами и для него. Женщина замигала, и Гордон испугался, что она сейчас заговорит. Ее взгляд скользнул по часовому, который по-прежнему не поднимал головы от затвора, затем снова переместился на Гордона, и она легонько кивнула. Он показал ей поднятый большой палец и, пригибаясь, покинул балкон.
Первым делом он утолил жажду, почти опорожнив фляжку: во рту у него совершенно пересохло. Потом, найдя кабинет, где было поменьше пыли — не хватало только расчихаться! — сжевал кусок вяленого мяса и настроился ждать.
* * *
Случай подвернулся ближе к закату. Трое бандитов ушли на разведку. Лысый, по кличке Коротышка Джим, остался за повара: ему предстояло зажарить в камине оленью ногу. Охрану пленников поручили худолицему холнисту с тремя золотыми серьгами; не спуская глаз с молодой женщины, он строгал ножом деревяшку. Гордон опасался, что вожделение, которого холнист не скрывал, в конце концов пересилит в нем боязнь наказания. Времени оставалось все меньше.
Гордон приготовил лук и стрелу. Еще две стрелы лежали рядом на ковре. Кобура была расстегнута, под бойком револьвера поблескивал патрон. Оставалось только ждать.
