Искра погасла в глазах Морса: Льюис был прав, конечно.
– Честно говоря, я не поставлю и двух медяков, на то, что мы когда-нибудь ее найдем. Представьте на минуту, что мы нашли ее. Она, возможно, была той девицей, которая жила в квартире Магвайра. Я не думаю, что это была она. Но если и была – ну и что? Возможно, она была одной из тех девок, которых мы видели в стрип-клубе; вы помните, – одну в маске и с бодрыми сиськами. И что? Вы знаете, Льюис, весь этот случай начинает вызывать могучую скуку, и если все, что мы собираемся сделать, это раздуть сенсацию и уволить бедного старого Филлипсона – я предпочел бы прекратить это дело.
– Это не получится, вам не захочется отступить, сэр.
Морс угрюмо рассматривал промокашку.
– Это просто не моя работа, не моего типа, Льюис. Я знаю, что не хорошо так говорить, но я расследую дело лучше, когда у меня есть тело – тело, которое умерло от неестественных причин. Это все, что я прошу. И у нас нет тела.
– У нас есть живое тело, – тихо сказал Льюис.
Морс кивнул.
– Я полагаю, что вы правы.
Он прошел через комнату и встал у двери, но Льюис остался сидеть за столом.
– В чем дело, Льюис?
– Я просто не могу успокоиться, пока не узнаю, где она находится, сэр. Вы понимаете, в эту самую минуту она должна быть где-то, и если бы мы только знали, мы могли бы просто поехать туда и найти ее. Забавно, не правда ли? Но пока мы ее не найдем, я не хочу сдаваться. Я просто хочу, чтобы мы смогли найти ее, вот и все.
Морс вернулся в комнату и снова сел.
– Мм. Я не думал раньше об этом в таком плане... Я был настолько уверен, что она умерла, что на самом деле не думал о ней как о живой. И вы правы. Она где-то... в эту самую секунду она где-то сидит.
Серые глаза Морса снова засветились, и Льюис почувствовал себя счастливее.
– Это может быть достаточно сложной задачей, не так ли, сэр?
– Э-э... Может быть, это не такая уж плохая работа, в конце концов – погоня за такой молодой телкой, как Вэлери Тэйлор.
– Вы думаете, значит, что мы должны постараться?
– Я начинаю думать, что да, мы должны.
– Откуда же мы начнем?
– Откуда же вы думаете, черт возьми? Она почти наверняка сидит в какой-нибудь роскошной квартире, выщипывая брови.
– Но где, сэр?
– Где? Где вы думаете? В Лондоне, конечно. Какой там был штемпель? EC4, не так ли? Она в радиусе нескольких миль от EC4. Конечно, так и должно быть!
– Но на втором письме, которое она написала, был не этот штемпель.
– Второе письмо? Ах, да, а что там был за штемпель?
Льюис слегка нахмурился,
– W1. Разве вы не помните?
– W1, да? Ну, я бы не стал забивать себе голову вторым письмом, Льюис.
– Вы бы не?..
– Нет, я бы не беспокоился о нем вообще. Видите ли, Льюис, это я написал второе письмо – себе.
Глава семнадцатая
Их собралось более ста двадцати человек, это было слишком много. Потому что, если бы каждый из них получил для выступления по одной минуте, это заняло бы целых два часа! Но в любом случае, Эйкам не собирался выступать. Подавляющему большинству делегатов было от сорока до пятидесяти лет, мужчины и женщины, которые, судя по их комментариям и их вопросам, ежегодно представляли поток талантливых лингвистов, считавших Оксбридж своим по праву рождения.
Он чувствовал, что сильно устал, проведя накануне за рулем пять с половиной часов, и программа сегодняшнего утра, проходившая в благородной атмосфере расслабленной интеллектуальности, едва способствовала поддержанию какого-либо esprit de corps[19]. Говоря о «Сборнике текстов для шестого класса» старший преподаватель голосом тихим и серьезным вещал о деликатных ритмах Расина, и Эйкам начал задаваться вопросом, не отдалялись ли ведущие университеты все дальше и дальше от контакта с его собственной конкретной общеобразовательной школой. Его главной проблемой в шестом было набрать несколько учеников, которые бы соответствовали минимальным требованиям уровня знаний по французскому, и которые в результате их ограниченных достижений, не растеряли бы полученных знаний за два долгих месяца беззаботной летней свободы. Он задавался вопросом, или остальные школы были другими; или он сам, в некотором роде, был виноват.
К счастью, после обеда обсуждение по существу французского эксперимента в Наффилд-колледже проходило бесконечно легче и ярче, и Эйкам почувствовал себя немного уютнее в обществе остальных делегатов. Старший преподаватель, ритмы Расина которого до сих пор рябили в его голове, разглагольствовал евангельски кротко о первостепенной необходимости формальной грамматической дисциплины в преподавании любых, в том числе современных языков. И если Расин и Мольер не заслуживают чтения, чтения с предельной точностью, во избежание отдаленных недоразумений, возникающих из-за неточного чтения – тогда мы точно можем забыть о настоящей литературе. Это звучало великолепно. А потом, дородный, жизнерадостный парень из Брэдфорда опустил академический спор на землю с великолепным глухим стуком: поручите смышленному отроку или девахе заказать фунт моркови в овощном магазине Франции, и будьте любезны! конференция взорвалась славным шумом. Хитрый, достойный старик предположил, что не единожды англичанин, даже тот, кто имел счастье выучить свой родной язык в Йоркшире, сталкивался с непреодолимым языковым барьером в поисках пути к писсуару в Париже.
Теперь все шло хорошо. Конференция приняла постановление большинством голосов благодаря дородному брэдфордцу с его фунтом моркови. Даже Эйкам чуть не сказал что-то; и каждый второй член молчаливого большинства тоже чуть не сказал что-то. Их просто было там слишком много. Нелепо, на самом деле. Никто не заметит, были вы там или нет. Во всяком случае, он собирался сбежать сегодня вечером. Никто не обратит внимания, если он ускользнет из конференц-зала. Он сделает это задолго до того, как пивные заведения закроются в одиннадцать часов вечера.
Школьный звонок прозвенел в 4.00 вечера, и последний урок дня закончился. Потоки детей хлынули из классных комнат и, как муравьи из кучи, изумительно пересекаясь и гомоня, побежали к гардеробным, к велосипедным навесам, к друзьям, к играм и всяким разным занятиям. Более неторопливые преподаватели прокладывали дорогу, протискиваясь через толпу, в учительскую; и там некоторые курили, некоторые разговаривали, некоторые проверяли тетради. И очень скоро большинство из них, учителей и учеников, отправятся по домам. Миновал еще один день.
Бэйнс вернулся с урока математики и бросил стопку из тридцати тетрадей на свой стол. Двадцать секунд на каждую – не больше; всего десять минут на все. Он даже мог бы выставить отметки сразу. Слава Богу, что не требовалась проверка, как по английскому или истории, там всегда нужно было прочитать текст. Его опытный глаз научился охватывать всю страницу в мгновение ока. Да, он проверит их прямо сейчас.
– Мистер Филлипсон хотел поговорить с тобой, – сказала миссис Уэбб.
– Ох. Прямо теперь?
– Он сказал, как только ты придешь.
Бэйнс постучал и небрежно вошел в кабинет.
– Присядьте на минуту, Бэйнс.
Опасливо заместитель директора сел. Ему послышалась некая серьезная нота в голосе Филлипсона – словно у врача, который собирается сообщить, что вам осталось жить всего несколько месяцев, не больше.
– Инспектор Морс придет сюда завтра во второй половине дня. Вы об этом знаете, не так ли? – Бэйнс кивнул. – Он хочет поговорить с нами обоими – вместе.
– Он не упоминал, что со мной тоже.
– Ну, именно это он собирается сделать. – Бэйнс ничего не сказал. – Вы знаете, что это означает?
– Он умный человек.
– Без сомнений. Но он не узнает больше, чем должен, или узнает? – Тон голоса Филлипсона стал строгим, так говорит мастер с подмастерьем. – Вы понимаете, о чем я говорю, Бэйнс? Держите рот на замке!
– Да вы хотите мне рот заткнуть, так что ли?
– Я предупреждаю вас!
Скрытая ненависть вдруг сверкнула в глазах Филлипсона. Не притворная; такая страшная, голая ненависть к своему заму.
Бэйнс встал, смакуя в этот момент высшую степень своей власти.
– Не давите на меня слишком сильно, Филлипсон! И следите за своим языком.
– Убирайся! – прошипел Филлипсон.
Кровь колотилось в его ушах, и хотя он никогда не курил, ему захотелось зажечь сигарету. Он неподвижно сидел за столом в течение долгих минут и задавался вопросом, сколько времени этот кошмар может еще продолжаться. Каким облегчением было бы покончить со всем этим – так или иначе...
Постепенно он успокоился, мысленно он вернулся в прошлое. Как давно это было? Три с половиной года назад! А память о той ночи все время возвращалась и преследовала его, как призрак. Та ночь... Он до сих пор так живо все помнил.
Он был доволен собой. Со стороны, конечно, это трудно заметить; но, да, на самом деле, он был очень доволен собой. В мельчайших подробностях он мысленно вспомнил события прошедшего дня: вопросы членов комитета на собеседовании – мудрые и глупые; и его собственные ответы – тщательно взвешенные...
