— Мне не хотелось бы напоминать вам о прошлом, пан Завадил, но вы могли бы мне существенно помочь, если, конечно, захотите.
Завадил мрачно улыбнулся:
— Надеюсь, вы понимаете, что ваш визит не принес мне радости. С другой стороны, вы могли вызвать меня к себе. Однако пришли сами, вас, видимо, никто не знает. Так что спрашивайте, доведем разговор до конца.
Гавран с одобрением взглянул на него.
— Перейду прямо к делу. Вы знаете этого человека? — Капитан подал фотографию патера Ванека в гражданском костюме.
Завадил смотрел, вытянув руку, как все дальнозоркие люди.
— Нет, — сказал он наконец и вернул фото Гаврапу.
— На допросе вы показали следователю, что указания о передачах по рации вам давал ревизор Клофач.
— Я его знал под кличкой Ренэ. — Правильно. Если я не ошибаюсь, вас звали Гуго. Вы знали еще одного связного по кличке Кришпин, им являлся почтовый служащий Нелиба. Больше вы действительно никого не знали?
Завадил бросил недоверчивый взгляд:
— К чему вам все это через столько лет? Я признался, отсидел свое и хочу иметь покой.
— Я, кстати, не намереваюсь возобновлять следствие.
Видите ли, я прочитал все материалы дела, судебный протокол и нашел, что не все там, на мой взгляд, стыкуется. Вы узнали от Кришпина, что руководитель вашей группы Ренэ арестован, и направили по рации предостерегающую телеграмму. Одновременно получили указания для заместителя Ренэ — Освальда. Указания должен был передать Кришпин, однако, прежде чем он успел это сделать, его арестовали. А вскоре после этого арестовали и вас, — сказал Гавран, внимательно глядя на Завадила.
— Совершенно точно.
— Часть группы сменила укрытие и ожидала, пока кто-нибудь проведет их за границу. Вам не говорили, что и вас возьмут с собой?
— Хотите верьте, хотите нет, но большинство членов группы я увидел только во время судебного разбирательства. И путей перехода за границу не знал.
— Это мне представляется неправдоподобным, — возразил Гавран. — Вы ведь работали в организации Бартака еще в годы войны. Бартак считал вас своим другом. И он втянул вас в это дело после войны, не обеспечив ухода за границу? Здесь нет логики.
— В то время нас об этом никто не спрашивал, — тихо ответил Завадил.
— Я спрашиваю вас сегодня, пан Завадил. Получали вы указания насчет ухода за рубеж в случае провала?
Завадил встал.
— Желаете кофе?
— С удовольствием. Но вы мне не ответили.
Завадил явно тянул время. Он поставил воду на электроплитку, достал еще две чашки, кофе и сахар.
— Видите ли, у меня был канал для перехода границы, но вы меня опередили.
— Какой канал?
Завадил взглянул Гаврану в глаза:
— Поздно вы пришли, пан капитан. Об этом канале знали лишь два человека, их теперь нет.
— Супруги Сыровы?
Завадил с удивлением проговорил:
— Нет, это были не супруги Сыровы из Седловице.
— А что вы знаете о них?
— Сыровы состоял в нашей организации еще в годы войны, тогда мы с ним встречались. Потом Бартак приказал ему переселиться в Седловице. Приобрел для него рентабельное конфискованное хозяйство. У нас в Седловице во время войны был свой человек, но я его не знал.
В то время я был просто запасным радистом и ничем другим не интересовался. Мне было известно, что от Седло-вице до границы рукой подать. Через усадьбу Сыровы в войну и после нее ходили наши связные.
— Вы сами бывали там когда-нибудь?
— Нет.
— Вы не помните последние депеши, полученные вами?
Между тем вода в кувшине закипела. Завадил по-прежнему тянул время. Он налил кипяток в чашки, снова поставил воду на плитку, подождал, пока она закипела, и долил чашки доверху.
— Пожалуйста, берите сахар, — сказал он, подавая чашку Гаврану. — Последние депеши? Мало что осталось у меня в памяти. Да к чему вам это теперь?
— У меня серьезные основания для этого, — настаивал Гавран. — Ведь, насколько я знаю, вы единственный из оставшихся членов группы.
Завадил молча кивал, отпивая глоточками кофе.
— Ренэ умер через год после освобождения из заключения. Освальд застрелился в машине. Кришпин куда-то исчез, а оба Сыровы эмигрировали. Остальных я не знаю. Вы переоцениваете мою персону.
— Почему? Вы ведь не только посылали и принимали информацию, но должны были и шифровать ее. Таким образом, знали содержание.
— На суде об этом не говорилось.
— Но иначе ведь не могло быть. Ренэ и Освальд не прошли такой подготовки, как вы. А Кришпин был простым связным.
— Зачем вы снова все это вытаскиваете? — протянул со вздохом Завадил. — По закону срок давности истек.
— Так чего же вам бояться? Окажите, о чем шла речь в последней депеше? Что вы с ней сделали?
— То же самое, что и с другими: расшифровал, передал Кришпину, а черновик сжег. В ней содержалось указание Освальду — в течение одного дня сосредоточить группу и подготовить ее переход в Австрию.
— Каким путем? По одному из каналов для связных?
— Нет. Каналы были вам известны или могли быть известны. Речь шла о запасном канале, предназначенном для чрезвычайных случаев.
— Вы знали, куда он ведет?
Завадил покачал головой:
— Бартак признавался, что он всегда имел склонность к строгой конспирации.
— Значит, Сыровы или его жена? — снова предположил Гавран.
— Сыровы знал лишь два канала для обычной связи и одно место, где он встречался с агентами. О запасном канале не имел права знать даже он.
— Сколько же каналов было у вас?
— Я же говорил, что было три канала. Два обслуживал Сыровы. О них, вероятно, кое-что знала и его жена. Третий канал был запасным. Его не знал и Ренэ. Знали только Бартак и его проводник. Каждый знал только то, что касалось непосредственно его самого… Третий канал существовал, хотя Бартак и скрывал это. Перед тем как сбежать совсем, Бартак собрал нас, то есть Ренэ, Освальда и меня. Мы договорились, каким образом будем давать о себе знать. Ренэ потребовал от него гарантий безопасности. Бартак в ответ сказал, что он уже давно подготовил запасной канал. Сначала воспользуется им сам, чтобы уйти за рубеж, а потом он послужит и нам, если вдруг возникнет угроза ареста.
— Но ведь кто-то должен был стеречь канал, получать письма, попросту заботиться о нем.
— Вероятно, так, — согласился Завадил. — Именно поэтому мы не имели права знать его.
— Вы разговаривали с Сыровы после его возвращения из тюрьмы?
— Да, он был у меня.
— Он не предлагал вам уйти за границу?
— Говорил об этом, но я отверг его предложение. Однажды я уже испортил себе жизнь. Там, за кордоном, нас, я думаю, не ожидали с оркестром. Незадолго перед этим я вновь женился. Жена знает обо мне все.
— Вы имеете в виду вторую жену?
— Естественно. Первая жена подала на развод, когда я был еще в следственной тюрьме. После этого я видел ее, наверное, раза два… Даже к сыну меня не подпустила. Он нашел меня потом сам.
— Извините меня, но хотелось бы знать: первая жена знала о вашей деятельности?
— Во все эти дела она и меня втянула. Теперь все позади. Вторую жену я встретил здесь, в бухгалтерии. Муж у нее эмигрировал с другой женщиной. Знаете, я от жизни больше ничего не жду, кроме нескольких спокойных лет. С Марией мы живем дружно, оба хлебнули предостаточно. Тоща я откровенно сказал Сыровы, что уходить не желаю.
— Вы знаете, какова его дальнейшая судьба?
Завадил отпил кофе.
— Вы в самом деле не разговаривали со здешними коллегами? Я ведь все им рассказал.
— Послушайте, пан Завадил, если бы мне была нужна информация только о вас, я не пришел бы к вам. Мне нужно знать, как обстояло дело с запасным каналом.
— Вы правы, о нем никогда не говорилось ни слова. Значит, так, Сыровы отозвался примерно через год. При расставании он обещал дать о себе знать. В то время срок давности уже истек, пан капитан.
— Бегство Сыровы меня не интересует, — махнул рукой Гавран.
— Его открытку я показывал вашему здешнему коллеге. Она была прислана из Австралии. Сыровы писал, что работает на ферме. Позднее он прислал письмо с цветной фотографией — он стоит с ружьем в руках возле джипа с кучей отловленных кроликов. Подпись была такая: «Привет с уикенда шлет фермер Сиров». Очевидно, сменил фамилию. Но хвалился он зря, фермером так и не стал.
— Откуда вам это известно?
Завадил пожал плечами:
— Знаю об этом довольно точно, если верить рассказам некоего Огноутека. Он приезжал сюда в прошлом году, разыскал меня в теплице, чтобы передать привет от Сыровы. С запозданием, правда. Сыровы уже три года как умер.
— Откуда это стало известно Огноутеку?
— Они были там вместе. Знали друг друга еще по лагерю. Им, говорил он, ничего не оставалось, как уехать в Австралию. В других странах их не принимали. Потом в течение четырех лет копил деньги на обратную дорогу домой.
