Я вам так скажу — я был счастлив в своей жизни. Хотя никакого подвига не совершил. Но у меня было дело, которое я любил. А это, наверно, самое главное. Честно служить. И любить то, что делаешь.
Мой друг стал известным поэтом. Такова была его судьба. А я стал газетчиком. Это — моя судьба. Но вы думаете, что она несчастливая? Я с вами не соглашусь!
Да, поэт — это редкая специальность. Но и моя профессия — редкая. Может быть, еще более редкая, чем поэт! Я нигде не встречал объявления: «Требуются поэты». Потому что они, слава богу, есть. Но посмотрите — по всему городу расклеены листовки — «требуются киоскеры», потому что их, к несчастью, нет. И если бы вы когда-нибудь, полюбив печатное слово, принялись раздавать людям счастливые новости — это было бы не так плохо и для вас и для людей. Поверьте мне.
Я знаю — вы хотите все стать космонавтами. Все себе попридумываете, сочиняете что-то необыкновенное! Вы хотите, чтобы лучше о вас писали в газетах, чем читать о других! Но кто будет продавать эти газеты с вашими портретами — вы подумали? Республике нужны люди негромких профессий. А чтобы эти профессии стали необыкновенными, а вам ведь подавай только необыкновенное, — нужно любить свое дело, и тогда оно засверкает! Поверьте вы мне.
А ведь можно подняться в космос и ничего там не увидеть, кроме самого себя. Так тоже может случиться!
Вот что примерно говорил Мирон Сергеевич.
Мирон Сергеевич говорил, а ребята слушали и удивлялись… Все становилось ясно. Кроме одного. Кто открыл секрет Нине Григорьевне.
Оля Замошина? Нет, она бы не сделала такого тайно.
Вернее всего, это сделала Шамрочка, хитренькая девочка с двумя голосками!
На следующий день Нина Григорьевна не пустила Пенкина к директору, а пошла сама. Но весь шестой «В» гурьбой ввалился в приемную и стал у дверей директорского кабинета. Не было только Бори Ильина — он заболел. Заболел первый раз за шесть лет.
В углу тоненько попискивала Маша Шамрочка. Она клялась, что это не она выдала секрет класса. «Ну ладно, пусть я подхалимочка, пусть, — уверяла всех Маша, — но я же не предательница!» — Она клялась и плакала, но никто ей не верил.
Нина Григорьевна вышла из кабинета бледная.
Пенкин пошел к Ивану Петровичу, а за ним все.
Иван Петрович только одно сказал Пенкину, а потом всем:
— Будете решать сами. Вы — хозяева школы. Вы уже взрослые, и вам самим следует оценивать свои поступки. Пусть решает совет дружины!
Глава девятая. Средневековая страничка
«Совет дружины собрался в самом конце года, когда уже был ясен исход состязаний между отрядами.
Какой из отрядов достоин названия лучшего? — вот какой вопрос решали мудрейшины совета дружины.
По всем показателям лучшим мог стать отряд Сороки, тот самый, в котором сражался наш Генрих. Он был лучшим по санитарному состоянию (последние два слова перечеркнуты), красоте, по дружбе и успехам в учениях.
Но некто иной, как Генрих опозорил боевое знамя своего отряда. Славный и дружный отряд, вступившись за честь Генриха, принужден был обманывать и лгать, и за это предстояла ему тяжелая кара.
Как быть? — ломали головы члены совета дружины.
И не знали мудрейшины, какое принять решение…»
Глава десятая. Конец без конца
Выручил Алик Лоповов из седьмого «Б» класса. Тот самый важный Алик, который обычно лежал на своем пальто и молчал.
— Очень просто, — произнес он, и все обернулись: чего это он вдруг, не заболел ли?
Но Алик не заболел. Он четко и ясно повторил:
— За успехи в соревновании переходящий вымпел следует вручить шестому «В».
Все завозмущались, закричали и замахали руками.
Алик переждал, пока кончится шум, и спокойно продолжал:
— А за вранье следует переходящий вымпел у них отнять.
Нет, все-таки не зря Алика Лоповова ввели в совет дружины. Не зря он пролежал на своем пальто!
Когда голосовали Аликино предложение, кто-то вспомнил, что отряду шестого «В» класса до сих пор не присвоено никакого имени. Кто-то сострил и предложил в срочном порядке назвать отряд именем барона Мюнхаузена. Но старшая вожатая Таня оборвала остряка, потому что было не до шуток.
Оля Замошина попросила вывести ее из совета дружины, как не справившуюся со враньем. Ее просьбу удовлетворили.
А на следующий день между первой и второй сменой была объявлена общешкольная линейка. Никто, кроме шестого «В», не понимал почему.
— Что случилось? — спрашивали одни. — Новый спутник запустили?
— Нет, — предполагали другие, — появилось новое независимое государство на Африканском континенте.
Только отряд без имени, отряд шестого «В» класса твердо знал, что не был в тот день запущен спутник и не образовано было независимое государство на Африканском континенте.
Перед сбором дружины выступил Корягин и рассказал слово в слово всю двухнедельную историю шестого «В», ту историю, которую не стоит повторять, если вы ее уже прочли. И еще добавил, что на классном собрании ученики шестого «В» решили сами выставить себе оценки за поведение в четверти. Принято решение снизить сценки на один балл, и все, кроме, Бориса Ильина, получили четверку в четверти. Борис Ильин объяснил, что рассказал всю правду классному руководителю, и поэтому один имел право получить за поведение пятерку. И таким образом единственный в классе оказался круглым отличником.
И вся школьная линейка дружно захлопала Боре Ильину, который всегда говорил правду и никогда за все шесть лет не получил ни одной четверки в четверти.
Потом пионеры приняли обращение в газету, где все рассказывалось, как есть — о бедах и достижениях шестого «В» и о бедах и успехах Пенкина, который, кстати, сумел пересдать свои пятерки на пятерки и с честью закончить четверть.
После линейки весь шестой «В» отправился к своему дубу вместе с Ниной Григорьевной. Все рассказывали ей наперебой про дуб, про старое сочинение и про фигурный пряник. И Нина Григорьевна много смеялась вместе со всеми, а потом вдруг вспомнила, что ее ждут дома, и все отправились ее провожать. Только за Ильиным подъехала машина, и папа увез его домой.
Ничего еще не было точно решено ни с Ниной Григорьевной, ни с классом. Впереди был педагогический совет. Школьная линейка одно, педагогический совет — другое. Поговаривали, что всем ученикам, кроме Ильина, запишут выговор в личное дело, а Нину Григорьевну могут снять с работы.
Поэтому шестой «В» так бережно вел Нину Григорьевну под руки до самого дома, А Шамрочка даже поцеловала ее на прощание. Девчонки плакали, а мальчишки натужно смеялись.
Потом шестой «В» взялся за руки и, перегородив всю улицу, отправился в путь. Они шли и шли к своему району, к своей школе, к своим домам. Они говорили об имени, которого нет еще у отряда, о Новом годе, который скоро наступит, о страшном педагогическом совете, о Нине Григорьевне, о той четверти, которая прошла, о каникулах и будущей школьной жизни.
Потом все распрощались и разошлись по домам.
А четверо отправились обратно, к старому дубу.
Корягин, Замошина, Пенкин и Кудрявцева. Эта четверка немалому научилась в этой четверти. Они стояли у дуба и спорили.
— Если хотите знать, — говорила Оля, — как раз Ильин и поступил правильно. А я поддалась и отступила от правил. Простить себе этого не могу.
— Пусть он поступил правильно, — пробасил Корягин, — но я бы никогда так не сделал! Никогда!
— Ну и что хорошего? — дразнила его отчего-то сиявшая Кудрявцева. — Сняли тебя со старосты.
— Ну и пусть. И пусть!
— А вы знаете, чьим именем я бы назвал отряд? — спросил вдруг Пенкин. — Именем газетчика Мирона Сергеевича.
— Уж ты выдумаешь! — возразила Замошина.
И спор разгорелся с новой силой. Очень уж много накопилось нерешенных вопросов. И не решен еще был самый главный из них — как жить дальше.
Они долго спорили об этом и, наверно бы, решили, если бы не заверещал экскаватор. Он работал сегодня во вторую смену и загрохотал отчаянно и яростно.
И автор, который стоял неподалеку и хотел записать конец этой повести, снова ничего не услышал.
Он только увидел, как Кудрявцева подошла к Оле Замошиной и протянула ей руку.
Он только увидел, как Пенкину стало стыдно, как он вынул из портфеля свою заветную коричневую тетрадь и передал ее Кудрявцевой; как та долго отказывалась и поправляла свой пушистый шарф, а потом взяла и даже, кажется, покраснела.
И вдруг, перекрывая шум экскаватора, зазвучала живая и громкая песня.
Она прорвалась сквозь металлический скрежет и унеслась куда-то далеко, к морозному небу, к дальним огням, к звонкому и загадочному Завтра.
Это пела временно освобожденная об общественных нагрузок Оля Замошина.
