помню. Слушаю вас.
– Мне бы хотелось с вами ещё раз встретиться и побеседовать о некоторых вопросах, которые, возможно, будут и вам, и нам интересны.
Ах, какой голос! Для человека с музыкальным слухом такие обертоны почти невыносимы, потому что заставляют подозревать всякие гадости, от НЛП до вульгарного развода на деньги.
– Не выйдет, – весело ответила я. – Я от Москвы в четырёхстах километрах.
– Ничего страшного. Готов подождать вашего возвращения.
– Ну, тогда я прощаюсь с вами до июня!
Не слушая, что мне говорили дальше, я отключилась. Отхлебнула остывшего чая, скривилась, потому что гадость же, и сунула в рот последний кусок бутерброда. До урока оставалось две минуты. Разумеется, телефон тут же снова заиграл бодрую мелодию.
– Надо же, какой на тебя сегодня спрос! – весело сказала Ольга, преподавательница вокала, моя ровесница и вообще симпатичная тётка. – Но ты была беспощадна.
Я хмыкнула и отключила у аппарата звук. Нечего ему отвлекать меня от суровых будней.
А будни таки да, были суровы. После обеда я провела четыре урока, причём последний – с шестым классом. Дети тоже устали, но они имели возможность повалять дурака, а мне пришлось отложить это счастье до того момента, когда прозвенит звонок. Когда за последним из учеников закрылась дверь класса, я выдохнула и вытащила телефон. Ну надо же, моя внезапно возникшая популярность не дала сбоя! Одиннадцать пропущенных вызовов! Три из них со скрытого номера и два с повторяющегося незнакомого, один от мамы, два от тётушки и, вот неожиданность, три от Эсфири.
Прочитав её имя на экране, я несколько офигела. Почти три месяца прошло с нашей последней встречи, и что-то ни разу у подруги не возникло желания спросить: «Как дела?».
Перезвонить? Ну к чёрту. Нужно будет – сама наберёт. С тётушкой через сорок минут увижусь, она сегодня работала до обеда и должна уже быть дома и готовить ужин. А маме… Маме тоже позвоню из дому! В коридоре давно тихо, ничьи шаги не звучат, похоже, что во всей школе осталась я одна. Ну, если не считать сторожа Николая Ванифатьевича, а его точно можно не считать, потому что немедленно после окончания последнего урока он выпивает первую рюмку.
Быстро сунув в сумку телефон, я вышла из класса. Освещение после уроков оставляли только на лестнице, до которой нужно было пройти метров сорок по коридору. Впрочем, темно не было: выпавший снег давал пусть и слабый, неверный, но всё же свет. Мои каблуки громко стучали по паркету, и только на середине коридора я различила за их стуком отзвук других шагов. Тихих, словно крадущихся…
Сердце у меня ушло в пятки. Я придушенно пискнула и метнулась к лестнице. Вбежав в круг яркого света, повернулась: на середине коридора застыла маленькая фигурка. Ребёнок? Кто-то их учеников?
– Татьяна Константиновна, это я, Слава, – прозвенел тоненький голосок.
– Тьфу ты, как же ты меня напугал! – выдохнула я с облегчением. – Ты чего застрял, вроде давно занятия закончились.
Он опустил голову.
– Меня ребята в туалете заперли… Я стучал-стучал, а никто не слышит. Через соседнюю кабинку пришлось вылезать.
– Ты герой! – сказала я, потрепав его по макушке. – Я бы просто орала от ужаса. Ну, пошли. Вдвоём точно будет не страшно. Тебе в какую сторону?
Оказалось, что нам по дороге: Слава жил совсем рядом с городской больницей, и мы прекрасно дошли, болтая о сложности восприятия музыки Шёнберга.
В холле возле стойки регистратуры я увидела Стаса. Он склонился совсем низко и что-то говорил почти на ухо дежурной девице: мне от неё видно было только это самое ухо, предательски алевшее. Что-то внутри неприятно царапнуло: нет, какого чёрта? Не этот ли самый Стас только вчера… ладно, позавчера, целовал меня при тётушке, будто так и положено?
Со вздохом я затолкала дурацкую ревность поглубже. Не ко времени, не к месту, а главное – без повода, в общем-то. Да и мне не восемнадцать лет, чтобы кричать сразу «Видеть тебя не желаю больше никогда!» и вносить телефон в чёрный список.
Подойдя к нему, я поздоровалась.
– О, Таточка! – обрадовался Бекетов. – А я тебя жду.
– Ну, мы ж договорились. Так что, веди к Михаилу Николаевичу?
– Девушка, у нас вообще-то посещения запрещены, – вредным голосом сказала медсестра из регистратуры.
– Маша, ну я же предупредил! – сказал укоризненно Бекетов.
– На пятнадцать минут, не больше! Я прослежу!
Пожав плечами, я спросила:
– Какая палата?
– Триста десятая.
– Спасибо.
Стас догнал меня уже у лифта и вдруг нахмурился:
– Чего у тебя вид такой вымотанный?
– Ну, так я и вымоталась. День был длинный, уроков много, поесть толком не удалось – телефон трезвонил не переставая.
– Бедная ты моя! – он вдруг прижал меня к себе и вроде как покачал из стороны в сторону.
Я высвободилась и шагнула в лифт.
Палата у дяди Миши была одноместная, новенькая кровать с поднимающимся изголовьем, и санузел здесь же, а не в конце коридора.
Это у меня травма, видимо, навсегда. Лет пять назад я попала с пневмонией в терапевтическое отделение Боткинской, вот там были совершенно незабываемые условия: сорок пять женщин разного возраста и кондиций, три унитаза, один из которых не работает, и душ, который использовался исключительно санитарками для мытья тряпок. Ну да ладно, что вспоминать? Вдруг за эти годы там всё довели до неземного совершенства…
Так вот, здесь было комфортно. И чисто, и светло, и даже ночник на тумбочке, и окно не на улицу, а в садик. Но всё же больница есть больница, на душе тревожно и хочется сбежать.
Выглядел бывший сосед неважно. А как ещё может выглядеть человек, частично обмотанный бинтами, частично заклеенный пластырем? Впрочем, увидев меня, он обрадовался. Голос из-за бинтов звучал невнятно, но всё же я разобрала:
– Таточка! Пришла! Как я рад тебя видеть!
– Здрасте, дядя Миша! Конечно, пришла, раз вы позвали! – сунув пуховик в руки Бекетову, я придвинула ближе к кровати табуретку и села. – Ну как же вы так?
– Ну вот так получилось… Да это сейчас неважно. Я вот что тебе хотел сказать… – тут он выразительно скосил глаза на Стаса. – Вы бы пошли прогулялись, молодой человек, мне поговорить нужно по делу. На минутку.
Пожав плечами, Бекетов вышел в коридор. Я проводила его взглядом и повернулась к дяде Мише.
– Слушаю вас.
– У тебя с ним роман? – спросил тот вдруг. – Не самый лучший вариант, но и не самый плохой. Однако я не о том… Вот что, Тата, на всякий случай, я хочу, чтобы ты знала: если со мной
