Через два года обитель стала полностью обеспечивать себя всем необходимым, а еще через два — начала снабжать и Кингсбриджский монастырь мясом, дичью и сыром из козьего молока, который сделался настоящим деликатесом.
Обитель процветала, службы проводились безукоризненно, и братья выглядели здоровыми и счастливыми.
Филип был бы вполне доволен, если бы не Кингсбриджский монастырь, дела в котором становились все хуже и хуже.
Кингсбридж мог бы стать одним из основных религиозных центров королевства с кипучей деловой активностью. Его библиотека посещалась иностранными учеными, к мнению приора прислушивались даже лорды, поклониться монастырским гробницам тянулись паломники со всех уголков страны, знать почитала его за гостеприимство, а бедняки за милосердие. Но, увы, церковь разрушалась, половина монастырских построек пустовала, а сам монастырь погряз в долгах. Филип посещал Кингсбридж не реже чем раз в год, и каждый раз, возвращаясь назад, он кипел от негодования, ибо видел, как то богатство, которое было создано благочестивыми прихожанами и преумножено монахами, теперь самым бестолковым образом проматывалось монастырем.
Отчасти все это объяснялось местонахождением Кингсбриджа, который представлял собой небольшую деревню, стоящую на второстепенной дороге, ведущей в никуда. Со времени правления первого короля, Вильгельма, прозванного Завоевателем или Незаконнорожденным — это зависело от того, кто говорил, — большинство соборов переместилось в крупные города. Но Кингсбриджа это не коснулось. Однако, по мнению Филипа, это не являлось неразрешимой проблемой: преуспевающий монастырь с кафедральным собором должен сам по себе стать городом.
Истинной же проблемой была бездеятельность приора Джеймса. Когда штурвал находится в слабых руках, корабль несется по воле волн навстречу беде.
И, к величайшему сожалению Филипа, пока был жив приор Джеймс, Кингсбриджский монастырь был обречен все дальше скатываться вниз.
* * *
Они закутали ребенка в чистое полотно и уложили в большую корзину для хлеба, которую приспособили под люльку. Насосавшись козьего молока, он сладко заснул. Ухаживать за малышом Филип велел Джонни Восемь Пенсов, так как, несмотря на некоторое слабоумие, он умел бережно и нежно обращаться с маленькими и слабыми существами.
Филип сгорал от нетерпения узнать, что же привело к ним Франциска. За обедом он попытался выяснить причину приезда брата, но Франциск твердо хранил молчание, и ему пришлось на время подавить свое любопытство.
После обеда наступил час занятий. В обители не было для этого подходящего помещения, но монахи могли посидеть с книгой на паперти часовни или пройтись взад-вперед по двору. Им разрешалось время от времени заглядывать на кухню и греться у огня. Филип и Франциск прохаживались бок о бок вдоль края поляны, как они это делали, когда были монахами Уэльс кого монастыря. Франциск говорил:
— Король Генрих всегда относился к Церкви как к некой структуре, подчиненной его королевской власти. Он издавал указы, касающиеся епископов, устанавливал налоги и всячески противился прямому распространению папского влияния.
— Знаю, — кивнул Филип. — Ну и что?
— Король Генрих умер.
Филип остановился как вкопанный. Этого он не ожидал.
— Он умер в своем охотничьем домике в Лион-ля-Форе, в Нормандии, — продолжал Франциск, — отведав блюдо из миног, которые он очень любил, хотя они всегда были ему противопоказаны.
— Когда?
— Сегодня первый день года, значит, ровно месяц назад.
Филип был потрясен. Он еще не родился, когда Генрих уже был королем. И ему еще не доводилось переживать смерть монарха, но он знал, что она повлечет за собой беды и, возможно, войну.
— А что сейчас происходит? — с тревогой спросил Филип.
Они возобновили движение.
— Проблема в том, — сказал Франциск, — что наследник короля погиб в море много лет назад. Ты, возможно, помнишь этот случай.
— Помню. — Тогда Филипу было двенадцать лет от роду, и это было первое событие общегосударственной важности, которое отпечаталось в его мальчишеском сознании и которое открыло для него существование мира за стенами монастыря. Королевский сын погиб во время крушения судна, называвшегося «Белый Корабль», неподалеку от Шербура. Аббат Питер, поведавший все это Филипу, был сильно обеспокоен, что смерть наследника может ввергнуть страну в войну и анархию, но королю Генриху удалось тогда удержать ситуацию под контролем, и жизнь маленьких Филипа и Франциска продолжила свое привычное течение.
— Разумеется, у короля было много детей, — говорил Франциск. — По крайней мере двенадцать, включая и моего господина, графа Роберта Глостера. Но, как ты знаешь, все они внебрачные. Несмотря на его безудержную плодовитость, ему удалось стать отцом только одного законного ребенка, и это была девочка. Мод. Незаконнорожденный не вправе наследовать трон, но женщина на престоле — не лучший выход из положения.
— А разве король Генрих не объявил своего наследника? — спросил Филип.
— Объявил. Он выбрал Мод. У нее есть сын, тоже Генрих. А у старого короля была заветная мечта: посадить на трон своего внука. Но мальчишке нет еще и трех лет. Так что король заставил лордов присягнуть на верность Мод.
Филип недоумевал:
— Но если король сделал Мод своей наследницей и лорды уже присягнули ей… то в чем проблема?
— Не все так просто в жизни при дворе, — сказал Франциск. — Мод замужем за Джеффри Анжуйским. А Анжу и Нормандия — старые враги. Наши нормандские сюзерены ненавидят анжуйцев. Откровенно говоря, старый король был слишком большим оптимистом, если надеялся, что вся эта компания англо-нормандских лордов отдаст Англию и Нормандию в руки анжуйцу, какие бы клятвы они ни произносили.
Филип был несколько озадачен осведомленностью своего младшего брата и его фамильярным отношением к могущественнейшим особам государства.
— Но как ты это узнал?
— Лорды съехались в Ле-Небур, чтобы решить, как быть дальше. Нет необходимости говорить, что мой господин, граф Роберт, тоже был там, а я при нем писарем.
Филип вопросительно посмотрел на брата, подумав, как, должно быть, жизнь Франциска отличается от его собственной. Затем, вспомнив что-то, спросил:
— Граф Роберт — старший сын покойного короля, не так ли?
— Да, и очень честолюбив. Но он придерживается общей точки зрения, что внебрачные дети должны завоевывать свои королевства, а не наследовать их.
— А кто еще был там?
— Трое племянников короля Генриха, сыновья его сестры. Старший, Теобальд Блуа; затем его любимец Стефан, которого он одарил обширными поместьями здесь, в Англии; и младший — Генрих. Последнего ты знаешь как епископа Винчестерского. Так вот, в соответствии с традицией, которая, возможно, кажется тебе вполне разумной, лорды оказали предпочтение старшему, Теобальду. — Усмехнувшись, Франциск взглянул на брата.
— Вполне разумно, — улыбнулся Филип. — Итак, Теобальд — наш новый король?
Франциск покачал головой.
— Он тоже так думал, но младшие братья не сидели сложа руки. — Они дошли до дальнего конца поляны и повернули назад. — И пока Теобальд милостиво принимал от лордов заверения в преданности, Стефан переправился через Ла-Манш в Англию и помчался в Винчестер, где с помощью своего младшего брата, епископа Генриха, захватил замок и, что самое главное, королевскую казну.
Филип чуть было не сказал: «Итак, Стефан — наш новый король», но прикусил язык: он уже говорил это о Мод и Теобальде и оба раза попадал впросак.
— Чтобы сделать свою победу окончательной, — продолжал Франциск, — Стефану требовалось только одно: поддержка Церкви. Ибо пока он не будет коронован в Вестминстере самим архиепископом, он не может считаться полноправным королем.
— Уверен, это было проще простого, — сказал Филип. — Его брат Генрих — один из влиятельнейших священников страны, епископ Винчестерский, аббат Гластонберийский, богатый, как Крез, и почти такой же могущественный, как архиепископ Кентерберийский. И если епископ Генрих не собирался поддержать брата, то зачем ему нужно было помогать Стефану захватить Винчестер?!
Франциск кивнул.
— Должен сказать, епископ Генрих действовал блестяще. И Стефану он помогал отнюдь не из братских чувств.
— Тогда почему?
— Несколько минут назад я напомнил тебе, каково было отношение покойного короля Генриха к Церкви. Епископ Генрих хочет добиться того, чтобы новый король, кто бы он ни был, обращался с ней с большим почтением. Поэтому, прежде чем гарантировать поддержку, Генрих заставил Стефана торжественно поклясться, что тот будет охранять права и привилегии Церкви.
Филипу это понравилось. В самом начале царствования Стефана его отношения с Церковью были четко определены, и причем на условиях Церкви. Но, пожалуй, даже более важным было создание прецедента. Церковь короновала королей, но до сих пор у нее не было права выдвигать условия. Возможно, наступит время, когда ни один король не сможет прийти к власти, не заключив с ней соответствующего соглашения.
