Последнее высказывание было обусловлено тем, что пес выбрался из-под телеги и продемонстрировал себя в полный рост. В тесном монастырском дворе он казался еще крупнее, чем в чистом поле.
— Знатная зверюга, — прокомментировал Мэтью. — Никогда таких собак раньше не видел. Эндрю говорит, королевские волкодавы рядом с ним типа шавки.
— Вы преувеличиваете, брат, — почтительно возразил Эндрю. — Если сей зверь и превосходит величиной типичного волкодава с псарни его величества, то ненамного. Но их трудно сравнивать, телосложение очень разное.
— Какой-то он малахольный, — заметил Луис. — Будто боится чего-то. Эй, собака, чего ссышь?
Действительно, пес выглядел не то чтобы испуганным, но озабоченным — хвост держал поленом, уши полуприжал, а глазами нервно зыркал из стороны в сторону.
Последние слова Луиса возымели неожиданный эффект. Пес посмотрел на брата эконома, и тот вдруг понял, почему Мэтью прозвал этого пса Принцем. По жизни собака собакой, а как глянет, возникает такое чувство, будто все понимает, будто он не собака, а заколдованный человек, причем не какой-нибудь смердящий крестьянин, а реальный принц или, как минимум, ярл. Так и хочется снять шапку и поклониться, хоть и не положено лицам духовного сословия кланяться феодалам, а все равно так и тянет, прости, господи.
Пес плотоядно улыбнулся, как это умеют большие собаки, вывалил язык из пасти, помахал хвостом, задрал ногу и обильно оросил колесо телеги. И еще раз глянул на Луиса человеческим взглядом. Вот, дескать, товарищ, извольте видеть, чего я ссу, спасибо, что напомнили.
Луис перекрестился и сказал:
— Хер с ним, с псом. Из замка какие вести?
— Его высочество изволило официально вступить во владение, — доложил Мэтью. — Пировали до рассвета и потом еще немного. Перепились неимоверно, кому-то даже дракон примерещился, а Гельмут Девять Дочек, вы не поверите, таки охомутал сэра Роберта, с первой же попытки.
— Хуясе! — изумился Луис. — Как ухитрился?
— Если честно, хер знает, — ответил Мэтью. — Все говорят разное, а что правда, а что нет — хер разберет. То ли сэр Роберт влюбился в баронессу с первого взгляда, то ли просто интригу замутил для дополнительного подкрепления прав на ленное владение. А может, с перепою.
— Когда венчание будет, уже порешили? — спросил Луис.
— Без понятия, — пожал плечами Мэтью. — Отец Бенедикт должен знать, венчать-то он будет, больше некому.
— Это точно, больше некому, — согласился Луис. — Гляди, Мэтью, что это с твоим Принцем творится?
Действительно, Принц вел себя необычно. Во-первых, он внимательно прислушивался к беседе монахов, и Луис готов был поклясться, что неразумная псина понимает каждое слово. А во-вторых, на собачьей морде было ясно написано, что зверь не только понимает слова Мэтью, но и осуждает сказанное. Притом осуждает яростно — загривок встопорщен, зубы оскалены, уши прижаты, а сам рычит. Того и гляди бросится непонятно на кого.
— Принц, ты чего? — обратился к нему Мэтью.
Пес оборвал рык, так сказать, на полуслове, коротко гавкнул и махнул хвостом, дескать, простите, люди добрые, сам не понимаю, чего разозлился. Заглянул в глаза брату Луису и еще раз махнул хвостом, типа, не волнуйся, уважаемый, не на тебя гневаюсь. И брату Мэтью тоже в глаза поглядел и тоже хвостом помахал.
— В натуре пиздец какой-то, прости господи, — пробормотал Мэтью и перекрестился. — Милостивой богоматерью клянусь, этот кобель каждое слово понимает, как человек! Что скажешь, брат Луис, не чудо ли нам господь явил?
Кобель тем временем встряхнулся, как встряхиваются собаки, выходя из воды, и побрел по двору, нюхая землю, как это делают собаки, когда им больше нечего делать. Но было в его движениях что-то неестественное, Луис никак не мог избавиться от ощущения, что Принц только притворяется собакой, а на самом деле…
— Эй, Принц! — позвал Луис. — А ты, часом, не человек заколдованный?
— Гав! — ответил Принц.
— Охуеть, — прокомментировал Мэтью.
— Позвольте вмешаться в вашу беседу, достопочтенные братья, — подал голос Эндрю. — Мне тут вот что подумалось. Собака-то, если все понимает, а говорить не умеет, на простые вопросы и без членораздельной речи сможет отвечать. Принц, будь добр, гавкни три раза, если меня понял.
Принц остановился, постоял немного, размышляя над словами Эндрю, затем трижды гавкнул. Еще немного помолчал и протяжно заскулил, словно хотел выговорить нечто членораздельное, но не осилил.
— Господи помилуй, — пробормотал Луис и перекрестился.
— Богоматерь и святые угодники, — пробормотал Мэтью и перекрестился.
И только Эндрю не отреагировал на случившееся ни словом, ни жестом, ибо остолбенел от потрясения. Такого радикального успеха от своего предложения он не ждал.
— Я раньше не думал, что человека реально можно колдовством в собаку обратить, — сказал Мэтью. — Думал, сказки.
Луис открыл рот, чтобы как-то прокомментировать эти слова, но не успел ничего сказать, потому что от ворот завопили:
— Дорогу отцу настоятелю!
— Слава тебе, господи, — вздохнул Луис, перекрестился еще раз, поворотился к воротам и громко воскликнул: — Отец настоятель, разрешите обратиться по срочному делу!
Четверо конных воинов, любезно предоставленных святому отцу ярлом Локлиром в качестве вооруженной охраны, въехали в ворота и расступились, освобождая путь охраняемому иерарху. Из проема ворот донесся голос Бенедикта:
— Что стряслось, Луис?
Луис не успел ничего ответить, потому что едва конь святого отца ступил на освященную монастырскую землю, как началось нечто невообразимое.
Заколдованный пес рванул с места в галоп и попер на отца Бенедикта, как бешеный кабан прет на охотника с рогатиной. Вопреки обычаям собачьего племени, пес не выражал своих чувств ни рыком, ни движениями хвоста, даже зубами не клацал, просто пер себе и пер, и в глазах его читалась смерть.
— Что за на хуй? — только и успел вымолвить святой отец.
И напрыгнул на него гигантский пес, и оказался отец Бенедикт в одном шаге от полного пиздеца, но не попустил господь, и хватанул пес святого отца за бедро огромными челюстями своими, но не перекусил ни кость, ни кровеносную жилу, а всего лишь зажевал штаны, да синяк огромный поставил.
Но про синяк — это потом выяснилось, а в тот момент все подумали, что пиздец пришел, загрызла святого отца подлая тварь. Ибо вспискнул отец Бенедикт жалобно, и повалился без чувств с коня: сам святой отец в одну сторону, а его посох, прозванный чудотворным — в другую. И вскинулся конь на дыбы, и заржал охуевши, и замахал копытами в воздухе, и одним копытом залепил злокозненной псине прямо в кощунственный ебальник.
Взвизгнул пес и отпрыгнул, поджав хвост. И вторично заржал конь отца Бенедикта, и помчался, не разбирая дороги, и едва не зашиб какого-то послушника, но бог миловал.
Тем временем ярловы кнехты оправились от первоначального охуения и обнажили оружие. И напрыгнул пес на святого отца, желая перегрызть тому глотку, но получил кистенем по спине, и растянулся в пыли, а другой кнехт попытался приколоть его копьем, но промахнулся. И стали кнехты тыкать пса копьями, но не попадали, ибо вертелась сатанинская тварь, как грешник на сковородке, и ловко уворачивалась от всех ударов. И въехали в монастырский двор еще четверо кнехтов, и тоже обнажили оружие, и тоже завопили, и тогда, наконец, испугался дьявольский пес. Закричал он, и похолодела душа у каждого, слышавшего сей крик, ибо таков он был, словно собачья глотка пыталась извергнуть человеческими словами чудовищное проклятие, но не смогла, ибо собачий язык — не человеческий. И впал дьявольский пес в отчаяние и умчался хер знает куда.
И обратились монахи и кнехты к святому отцу, и стали оказывать первую помощь. Брат Гордон, сведущий во врачевании, стал осматривать надкушенную ногу, а брат Луис прочел краткую молитву, похлопал отца Бенедикта по щекам, а когда тот застонал — влил в приоткрывшийся рот немалый глоток славного монастырского вина. И поперхнулся святой отец, и стал кашлять, плеваться и материться, словно плотник, ошибочно приколотивший к сооружаемому строению собственную ступню. Но вскоре успокоился, глотнул еще вина и изрек:
— Пиздец, братья.
— Осмелюсь заметить, святой отец, вы преувеличиваете, — возразил брат Гордон. — Если бы на пару дюймов глубже — то был бы реальный пиздец, а так хуйня, в лечении не нуждается.
— Вечно у тебя в лечении ничего не нуждается, — проворчал святой отец. — Типа, пиздец мы не лечим, а хуйня сама пройдет… А что лечим-то?
— Вы, святой отец, знаете толк в медицине, — сказал брат Гордон. — Могу примочку приложить, если настаиваете.
— К жопе своей примочку приложи! — возмутился Бенедикт. — А еще лучше в нутро засунь и проверни!
— Осмелюсь заметить, святой отец, что примочка, засунутая в нутро, перестает быть примочкой, а становится либо клизмой, либо свечкой, в зависимости от…
