– Не преувеличивай, – поднимаясь по лестнице, бросил племянник. – Шарлотте дурно, тебе не жаль ее?
– Жаль, особенно себя, – вздохнул фон Бэр.
– Пела, как дешевая певичка? – покривилась герцогиня.
– А мы-с, герцогиня Лейхтенбергская, пренебрегаем певичками? – рухнул в кресло фон Бэр. – Послушай, Грета, на кой черт твоя герцогская заносчивость здесь – в сером, страшно скучном месте? Здесь даже не провинция, а… закуток, нора, дыра – как тебе будет угодно. Да и чем ты, Грета, лучше певички? Она хотя бы услаждает слух, радует душу, а от тебя какая польза? Ты только ешь, спишь, молишься и точно на похоронах находишься. У нас вечные похороны, вечный траур.
Брови герцогини непроизвольно поползли вверх, но она осталась верна себе, говорила медленно и хладнокровно:
– Стоило одной позволить отступить от правил, как и другим вздумалось бунтовать.
– Бог с тобой, Грета, какой я бунтовщик? Ты из меня сделала послушного раба, который с благодарностью припадает к твоим стопам, так как ты его кормишь и даешь ему кров. Твои приказы исполняются мною неукоснительно. Сказала учить русский язык и изъясняться только на нем – все, как один, зубрили. А зачем? Какова цель?
– Безделье развращает.
– Да нет, Грета. Думаю, тебе чертовски приятно постоянно напоминать зависимым людям, что ты здесь полновластная герцогиня. Согласись, ведь приятно заставлять всех испытывать неудобство при твоем появлении? Заставлять жить, как ты, приятно?
– Не по своей воле я вынуждена жить в норе, как ты изволил выразиться. Знаешь ведь, что наше затворничество…
– Ничего я не знаю, – с пренебрежительным жестом, будто отгоняя муху, сказал барон. – И не хочу знать. Не хочу думать. За меня все равно думаешь ты, делая, как тебе кажется, благо. У тебя один недостаток, но большой, – чувство долга. Он из тебя выжимает все соки, а ты из нас. Вот так и живем – выжатые.
– Ты пьян как свинья, – решила закрыть тему она.
– Где ты видела пьяную свинью? – искренне удивился фон Бэр. – Моя милость ее не встречала. Я просто пьян. Ладно, душечка герцогинюшка, удаляюсь, чтобы тебя не стошнило от моей пьяной рожи.
Барон тяжело поднялся и поплелся к лестнице.
– Завтра тебе будет стыдно, – бросила ему в спину она.
– Будет, – согласился барон. – Завтра как вспомню, что наговорил тебе, своей благодетельнице, меня замучает вина. И я снова напьюсь. Но знаешь… Когда я сегодня смотрел на Уваровых, я завидовал им. Черной завистью.
– Болван, – буркнула герцогиня, оставшись одна.
Недолго она находилась в одиночестве, приплелся племянник:
– Тетя, зря ты отпустила Шарлотту, Уваров весь вечер провел с ней.
– Я же просила не отходить от нее! Вам ничего нельзя поручать, бестолочи.
– Вы бы и попробовали не отходить, – ощерился племянник. – Шарлотта не стремилась выполнить ваши указания, а мы ей и здесь опротивели. Она выросла и хочет распоряжаться собой. Выдали бы ее за меня замуж, не имели бы проблем.
– Она не захотела выходить за тебя.
– Не захотела! – фыркнул он. – В таком случае, тетя, не нас распекайте, а себя. Вы вправе были не отпускать ее. И теперь думайте, что она наговорила Уварову. Куда вы?
– К дочери, – ответила она, уходя.
– Так она и расскажет… – пробурчал племянник себе под нос.
Комната Шарлотты была большая, со всеми необходимыми для девушки принадлежностями – герцогиня все же заботилась о дочери. Трогательно смотрелись детские игрушки в углу, расставленные по полкам. Но Шарлотта действительно выросла, на смену игрушкам пришли книги и ноты, на смену покорности – неповиновение. Она лежала на кровати, отвернувшись к стене, нянька укрывала ее пледом, а де ла Гра, обернувшись на звук открываемой двери, приложил палец к губам. Но мать не посчитала нужным вести себя тихо и, подойдя к нему, спросила:
– Что с ней?
– Шарлотта выпила бокал шампанского, – ответил он. – Я сделал все, что в моих силах, сейчас ей немного легче.
– Кажется, ты решила делать мне назло? – наклонилась мать к дочери. В голосе ее звучала угроза. – Но запомните, сударыня, ваше непослушание приведет к ужасным последствиям. Для вас же ужасным. Ни мне, ни кому другому вы не способны сделать назло, лишь себе.
Шарлотта резким движением откинула плед и закричала:
– Почему вы пришли? Что вам нужно? Да, да, я сделала это, и мне плохо. Вам-то что за дело? Мне плохо, а не вам!
– Лапушка, – пыталась утихомирить ее нянька. – Ягодка моя…
– Уйдите все! – кричала Шарлотта. – Я не хочу вас видеть! Уйдите!
Девушка разрыдалась, упав на подушку, нянька присела к ней и гладила по спине, приговаривая ласковые слова.
Герцогиня скрипнула зубами, взглянула на де ла Гра, который беспомощно развел руками. Она вышла из комнаты, оперлась спиной о стену и запрокинула назад голову. Если бы кто знал, как ее все это тяготило… Потому она и отключила душу, чтобы не страдать, иначе можно с ума сойти.
Из комнаты доносились рыдания, раздражавшие ее. Она вернулась в зал, села у камина и протянула к огню руки, глядя на свои длинные тонкие пальцы с утолщениями на суставах. Последнее время суставы выкручивало на погоду, значит, незаметно подкрадывается старость, отнимающая силы. Герцогиня впервые задумалась о том, что будет, когда она станет немощной. Кто защитит ее и неблагодарную дочь?
– Она успокоилась, – сообщил де ла Гра, появившись в зале.
– Мне ее не жаль. К сожалению, уроки многие предпочитают выносить из собственного опыта.
Де ла Гра налил в бокал вина, уселся в кресло, где не так давно сидел фон Бэр. Он пил неторопливо, по глотку. Пил и смотрел на огонь, который выплясывал в его зрачках, а само лицо профессора казалось маской. После паузы он спросил:
– Зачем вы хотите казаться хуже, чем есть?
– Затем, друг мой, что только так мне удается удерживать дом.
– Жестокость вам не к лицу.
– Она никого не красит, но что же делать… Нужен кнут, в противном случае все распустятся. Два болвана – мой племянник и брат – сидят у меня на шее и еще попрекать изволят. Дочь усвоила, что истериками можно добиться своего, а вы ей потакаете. Одна я вынуждена смиряться и помощи ниоткуда не жду. Вам не кажется это несправедливым?
– Вы устали, мадам, что естественно в вашем положении.
– Устала? – усмехнулась она. – Я не имею права даже на усталость.
– Но вы сильны, мадам, вы справитесь.
– Силы, мой друг, имеют свойство таять. Если и остается сильным дух, то тело все одно слабеет, а слабое тело истощит и сильный дух. Я, Оливье, старею. О чем вы, как никто другой, знаете. Что будет с этими дураками, если меня не станет?
– Не стоит так мрачно смотреть на вещи. Во всяком случае, вы можете на меня рассчитывать, я останусь вашим верным слугой.
– Оставайтесь лучше другом, Оливье. Как вам Уваровы?
– Обыкновенные люди, живущие без забот и хлопот.
– Уваров не отходил от Шарлотты, вот я и беспокоюсь. Если просочится правда, нам не жить.
– Напрасно, мадам, вы беспокоитесь, ваша дочь неглупа. Да, Уваров очарован Шарлоттой, она ведь красивая девушка, но это еще ничего не значит. Не думаю, что он станет докучать вам и ей.
– А коль станет?
– Примите его, иначе будет подозрительным ваш отказ. Теперь надо осмотрительно поступать, чтобы не вызвать нездорового любопытства. А заранее выстраивать цепь дурных событий неразумно, они, как правило, не сбываются.
– Все из-за той графиньки… – проворчала герцогиня. – Ворвалась в мой дом и перевернула его.
– Все из-за ливня, мадам, он не позволил вам выгнать графиню. Из-за ливня и правил, с которыми вынуждены считаться даже вы.
– Пожалуй, отправлюсь на покой. Я и в самом деле устала.
Де ла Гра пересел ближе к огню, долго сидел, о чем-то думая и глядя на языки пламени.
Гости разъехались под утро, благодарили, приглашали с ответным визитом. Марго вышла на террасу, упала в плетеное кресло, запрокинув голову, и застонала от расслабления.
– Ну что, Маргарита Аристарховна, будем подводить итог?
Она открыла глаза – над ней стоял Суров.
– Какой итог? – вяло пролепетала Марго. – О чем вы?
– Неужто вы забыли про трех воронов?
– Сегодня я уже не способна на итоги. Боже мой, как же я устала… И голова кружится. Я выпила больше, чем следовало. – Она поднялась, пошатнулась, Суров поддержал ее. – Да это шампанское виновато, не я.
– Разумеется, не вы. Вас проводить?
– Я не лишена способности передвигаться. До завтра, Александр Иванович. А вы заметили… – собралась она что-то рассказать, но передумала, помахав рукой: – Ах нет, завтра… то есть сегодня. Вы великолепно танцуете, Александр Иванович.
Суров курил, глядя на черную дыру перед собой, где притаилось озеро. С опечаленным лицом появился Уваров, остановился на террасе и смотрел в сторону озера, словно оно его околдовало.
– Искупаемся? – предложил Суров.
– Неплохая идея.
